А теперь, судя по тому, что она увидела прошлой ночью — Эл тоже его любил. Но хоть в действиях Лайта и чувствовалась какая-то забота и опека над детективом, Рэм тоже знала — Лайт и его не любит.
Лайт был подобно метеориту — горячим и светящимся, невольно притягивая к себе внимание и интерес, но в итоге кто бы его ни касался — все сгорали.
Или, возможно, он был подобен отравленному яблоку, которое аппетитно выглядит, но стоит его укусить, как умрешь.
Рэм понимала, к чему все это идет. После долгой игры, после борьбы, соперничества, дружбы, любви, Ягами Лайт готов был нанести смертельный удар.
Ему удалось невозможное. Он получил контроль над Элом и теперь собирался это использовать, чтобы разорвать его в клочья.
Не то чтобы Рэм было жалко Эла, ведь он собирался поймать, разоблачить и казнить Мису, но в этой ситуации шинигами не могла принять сторону Ягами Лайта. Возможно, если бы Богам Смерти были свойственны человеческие эмоции, она бы почувствовала обиду за этого человека, который впервые в жизни кому-то доверился и так оплошал.
Вот рабочий день подошел к концу и все засобирались по домам. Эл даже не пошевелился, когда с ним попрощались, и детективы один за одним покинули штаб. Сейчас он остался совершенно один, не считая Рэм. Хоть шинигами и была привязана к хозяину Тетради, а не к самому артефакту, Лайт запретил ей везде следовать за ним, вызывая подозрения.
Прошло немало времени, прежде чем Эл развернулся на стуле, окидывая взглядом пустую комнату. Затем он потянул за цепь, поднимая второй браслет наручников. Сунув руку в карман, он достал небольшой ключ и, сунув его в замочную скважину, повернул его несколько раз. Браслет щелкнул и, открывшись, полетел на пол, утягивая за собой второй.
Эл оперся руками о подлокотники кресла и спрыгнул на пол. Впервые за долгое время Рэм увидела, как он выпрямился.
Детектив, казалось, чувствовал, что она смотрит на него, поэтому поднял голову и встретился взглядом с немигающими желтыми глазами. Она разглядывала его белоснежное лицо в обрамлении черных, густых волос, его темные круги под глазами от бессонных ночей, его острые, худые плечи. И глаза.
Такие же стеклянные и бездушные, как и у Бога Смерти. Они блестели в темноте в отражении экранов невыключенных компьютеров.
Он сунул руки в карманы и привычно ссутулился, не сводя с нее своих жутких глаз. Он смотрел так, как будто был в курсе стремительно утекающего времени над своей головой. Словно эти цифры были большим секретом для всех, кроме него.
— Я ухожу, Рэм-сан, — наконец сказал он, как обычно вежливо, словно обращаясь к человеку. — Что вы будете делать?
Она не знала, было ли это приглашение проследовать за ним или просто утверждение, но она покачала головой:
— Я останусь здесь. Хотелось бы побыть в одиночестве.
Эл кивнул и взял Тетрадь Смерти двумя пальцами:
— Я надеялся, что вы так скажете, Рэм-сан, — Эл направился к выходу из комнаты. — Я бы тоже хотел побыть один.
Рэм молча смотрела на него. Она знала, что этому человеку невероятно больно. Уходя, Ягами Лайт даже не обернулся, чтобы взглянуть на него, даже не попрощался. Шинигами заметила, как Эл стиснул в кармане кулак. Ягами Лайт терзал его сердце.
Она смотрела, как он уходит, унося с собой свое имя, продолжительность жизни и Тетрадь Смерти. Этот человек в безопасности, пока находится в одиночестве.
***
Эл чувствовал себя неуютно наедине с собой. Это было странно, учитывая, что большую часть своей жизни он провел в одиночестве, чувствуя себя при этом комфортно. Он готов был провести в одиночестве всю жизнь.
Честно говоря, он не знал, что такое не быть одиноким. До некоторых пор.
Ягами Лайт же не знал, что такое быть одиноким. Еще бы. Он был умным, красивым, популярным, харизматичным. Людей тянуло к нему, как мотыльков на свет. И этот свет всегда был рядом с Элом, а теперь…
Теперь, когда оковы рухнули, Лайт вернулся домой, где его с нетерпением ждала любящая семья. Его отец и мать, гордящиеся таким сыном. Сестра, которая души в нем не чаяла.
Он был совершенной противоположностью Эла. Чувства и холодный ум детектива схлестнулись, перевернув все в его душе вверх дном.
Эл лежал в постели в полнейшей темноте, чувствуя, как это невероятно больно — быть одиноким. Постель была пустая и холодная.
Эл чувствовал обиду за то, что Лайт ушел домой, но разумом он понимал, что Лайт не может вечно быть с ним. У него есть семья, у него появилась свобода.
Сейчас их отношения совсем ничего не значили. Казалось, что Лайт просто утолял им своё одиночество, находясь в цепях.
Эл чувствовал себя использованным.
Как Лайт мог так просто разбрасываться такими громкими словами, как тогда, на крыше?
Что тогда было между ними?
Эл закрыл глаза, пытаясь найти всему объяснение.
Во-первых, если Лайт ушел ночевать домой, это может вовсе не значить, что Эл ему больше не нужен. Наверное, это выглядело бы подозрительным в глазах отца, если бы Лайт решил остаться.
Эл нахмурился и открыл глаза, уставившись в потолок. Произошло то, чего он так боялся. Боялся быть порабощенным, боялся страдать от любви. Все это сделало его слабым, сделало равным с другими сентиментальными глупыми людьми, вроде Амане Мисы и Мацуды…
Эл резко сел и запустил пальцы в непослушные волосы. Он не должен так себя вести, он должен с головой погрузиться в работу, чтобы не осталось времени для душевных терзаний. Хигути был ненастоящим Кирой, Эл был в этом уверен, следовательно настоящие первый и второй Киры на свободе.
Эл привык к Лайту, который всегда был не дальше, чем на шесть футов от него. Одежда Лайта все еще висела в шкафу, его ноутбук стоял в гостиной, зубная щетка в стаканчике их общей ванной. Лайт просто взял и ушел, оставив все, кроме своего бумажника и комплекта одежды.
Есть еще надежда, что он может вернуться.
Но только надежда. Эл привык к стуку клавиатуры рядом, к щелчку мыши, к усталым вздохам и редким жалобам. Он даже скучал по его усталым: « Конечно, Рьюзаки», «Не надо, Рьюзаки», «Прекрати, Рьюзаки!» и злым: «Проваливай, Рьюзаки!» и «Заткнись, Рьюзаки!».
Он был всегда рядом, всегда в радиусе шести футов. Где был Эл ни находился, он знал — Лайт рядом.
А сейчас ему казалось, будто из-под ног выбили табуретку. Его гравитация сомнительно балансировала без Лайта. Он часто поворачивал голову на какой-нибудь шум, думая, что это Лайт, но, не находя никого, снова мрачнел и продолжал работать.
Эл чувствовал невыносимое одиночество. У них были мелкие ссоры, вроде тех, когда Эл шелестел упаковками сладкого зефира, Лайт повышал голос, заставляя его прекратить, детектив отвечал, что он просто голоден, затем Лайт начинал возмущаться, что Эл должен прекратить есть всякую ерунду и перейти на здоровую пищу… Эл вздохнул.
Сейчас, сидя на полу и прислонившись спиной к кровати, с ноутбуком на полу, клубничным тортом и чашкой сладкого кофе, он не мог сосредоточиться. Перед ним были важные данные, но он читал их через раз, не находя в себе сил, чтобы сконцентрироваться.
Черт бы побрал этого парня. Эл покосился на тарелку с огромным куском торта и вспомнил, как Лайт закатывал глаза и ругался, что Эл поглощает так много сахара, особенно посреди ночи.
«Ты вообще ешь что-нибудь кроме сладостей?», — раздался в голове знакомый голос.
Эл моргнул. Это звучало так реалистично, будто Лайт как прежде навис над ним с постели и, заметив торт, начал ворчать. Эл даже обернулся через плечо, чтобы проверить.
Лайта не было.
Ведомый внезапным желанием, Эл поднялся на ноги, прошлепал босыми ногами к тумбочке, взял свой телефон и забрался на кровать. Открыв мобильный, он прокрутил вниз список контактов и собрался было нажать кнопку вызова, как тут же замер, широко раскрыв глаза.
Что, черт возьми, он делает, собираясь звонить Лайту в полвторого ночи? Почему он ведет себя как влюбленная школьница? Да и что он скажет, если решится позвонить? «А, привет, Лайт-кун. Да-да, я знаю, что это глупо звонить посреди ночи, но я очень скучаю по тебе и просто хотел услышать твой голос…».
