Растерянный юноша, мельком глянув на белеющий в её руках сложенный втрое или вчетверо тетрадный лист, хмыкнул и сказал:</p>
<p>
– Тогда я в следующий раз пойду, не сегодня.</p>
<p>
Собеседница между тем спохватилась:</p>
<p>
– Да где же этот помощник… дьячок или служитель, не знаю, как там его, – обеспокоенно, с ноткой некоего возмущения, проговорила она, по прежнему прижимая младенца к груди. – Обещал мне дитятку подержать, пока я пойду на исповедь. Молодой такой парень, в чёрной рясе, ходил тут, не видели?</p>
<p>
– Нет, – искренне ответил Ваня.</p>
<p>
А потом, видя тревогу в глазах у своей собеседницы, начавшей оглядываться по всем углам храма, Иван решил проявить учтивость:</p>
<p>
– Давайте, раз надо, я подержу.</p>
<p>
– А вы… точно его не уроните? – боязливо бросила женщина, глядя на своего соседа в упор. И её опасения были понятны, и виной тому был, конечно, не только материнский инстинкт.</p>
<p>
Долженко слегка ухмыльнулся, развёл руки в стороны и произнёс:</p>
<p>
– Да нет, конечно, буду крепко держать, обещаю, – и, сам того не ожидая, будто бы рефлекторно (видимо, окружающая обстановка располагала), перекрестился. И хотя в церкви не бывал уже лет 10, сделал всё правильно: пальцы как надо сложил, правой рукой, от правого плеча к левому.</p>
<p>
Его собеседница восприняла это как знак искренности и надёжности. Поэтому согласилась и протянула дитя Ивану.</p>
<p>
– Подержите тогда, я скоро. Вот так, аккуратненько возьмите, вот так.</p>
<p>
Наш герой принял свёрнутого спящего кроху, а его мама поправила на голове платочек и откланялась:</p>
<p>
– Спасибо вам. Ну, я пошла.</p>
<p>
Иван же немного удалился от места таинства, отойдя с младенцем в боковой придел храма. Там он зажёг и расставил по нужным местам заранее приобретённые свечки, осенял себя крестом, вдыхал запахи из лампадки и всматривался в представленные в изобилии вокруг образа – образа вроде благие, но…</p>
<p>
Внутри Вани зрел, проявляясь перед его мысленным взором, образ чего-то чёрного, мрачного и вездесущего, неумолимого и везде проникающего. Того, от чего ему не скрыться.</p>
<p>
Приходило горькое ощущение. Ощущение конца. Чувство того, что жизнь кончается не завтра, а уже сейчас. Пускай она продлится ещё сорок лет или больше. Но в ней не будет уже ничего интересного, выдающегося, удивительного. Всё будет по накатанной, уныло, избито и буднично.</p>
<p>
Юность кончилась, третий десяток пошёл. Надо пахать, чтобы жить, работать, существовать, выбивать с мозолью копеечку.</p>
<p>
Ваня с жалостью глядел на ребёнка в своих руках. Этой крохе ещё предстоит вкусить всю постылость и праздность этого мира.</p>
<p>
Но всё же старался найти в окружающих картинах, в самом воздухе божьего дома – да и в самом себе – что-то светлое, приободряющее.</p>
<p>
В разгар сей внутренней борьбы и связанных с нею колебаний к Ивану вернулась мать за своей крохой.</p>
<p>
Он же, отдав ей малютку, ещё раз огляделся окрест, вдохнул полной грудью, поклонился алтарю и, вспомнив, что надо ещё добраться до службы, вышел на солнечную улицу.</p>
<p>
И – удивительное дело – в последовавшую затем ночь навязчивых снов уже не было.</p>
<p>
Они вернулись на третий день.</p>
<p>
</p>
<p>
…</p>
<p>
</p>
<p>
Ночь тиха, безмолвна и совсем черна. А асфальт, кажется, ещё чернее. Всё в округе застыло базальтовым монолитом, и ничто, кажется, не потревожит этот застывший покой до утра…</p>
<p>
Размеренно поворачивается рулевое колесо в руках. Шины прекрасно держат дорогу. Авто входит в крутой поворот. Что там, за поворотом, скрывает холм, за изгибом пути видно лишь антрацитом поблёскивающее небо (что ж поделать, особенности рельефа). И вдруг, из-за виража, навстречу – ослепляющий дальний свет, яркая вспышка, выжигающая до нутра</p>
