Мне нравится, когда человек отказывается налагать какие-то ограничения на свои мечты и смело стремится к тому, чтобы стать исключительным.

Когда гольфист говорит мне, что предел его мечтаний – попадание в первые сто двадцать пять игроков первенства Ассоциации профессиональных игроков гольфа США (PGA), я возмущаюсь: «Кто эти сто двадцать четыре человека, которые будут перед вами, и почему вы думаете, что они лучше вас?» Если кто-то говорит мне, что хочет стать предпринимателем, я не хочу слышать, что этот кто-то всего лишь хочет зарабатывать себе на жизнь. Я хочу, чтобы у этого человека были максималистские устремления. Например, создать сумасшедше успешную инновационную компанию, которая принесет богатство ему и его семье и даст работу тысячам людей. Если человек хочет стать учителем, то я не желаю слышать, что он получит контракт, благополучно прослужит тридцать лет от звонка до звонка и уйдет на заслуженную пенсию. Я хочу услышать, что у него есть страсть и призвание к тому, чтобы дать сотням и тысячам его учеников путевку в лучшую жизнь.

Я хочу помогать таким людям.

Я делаю это, обучая их образу мышления и привычке к исключительной жизни. Я учу их думать как чемпионы. Какие бы ни были у человека устремления в жизни, эти качества и этот образ мыслей поддержат их. Они помогут сохранить упорство и ответственность в самосовершенствовании. Преодолеть трудности и неудачи. Побеждать конкурентов. И в этих качествах нет ничего таинственного. Они не зависят от ваших генов, как цвет глаз. Их можно в себе воспитать. И эта книга – о таких качествах.

Первое важнейшее из них – оптимизм.

Я получил особое воспитание. Нет, семья Ротелла не была богата. Мы никогда не голодали, но основу нашего рациона составляли овощи, которые мы сами и выращивали.

Когда я говорю об особом воспитании, то имею в виду, что мое детство приучило меня быть оптимистом. Тогда я этого не понимал, но теперь знаю, что это был дорогой подарок. Позже я обнаружил, что выдающиеся люди оптимистами либо рождаются, либо становятся, потому что начинают понимать, что без этого качества не могут добиться желаемого. Именно поэтому я говорю, что мне повезло. Мне не пришлось учиться оптимизму самому. Мне его дали.

Я не имею в виду, что мои мать или отец, как это модно сейчас, заботились о моей самооценке. Их это не волновало. Они не хвалили меня, если только я не совершал что-то такое, за что меня действительно можно было похвалить. Даже наоборот, если я делал что-то вполсилы, никто меня за это не благодарил. Если на день я получал задание по стрижке травы и не добивался ровных краев у лужайки, то, придя домой с работы, отец заставлял меня доделывать все как полагается. Помню, как однажды мы с ним ремонтировали оконную раму. Я забивал гвозди, попал по одному из них неудачно и погнул. Я уже собирался ударить еще раз, чтоб гнутый гвоздь вошел глубже в дерево. Но каждому известно: когда гвоздь под вашим ударом гнется, он издает совсем другой звук, чем когда вы забиваете его правильно. Отец работал в пяти метрах от меня и услышал это. Прежде чем я ударил еще раз, он подошел и сказал: «Ты что делаешь? Думаешь, можно будет закрасить погнутый гвоздь? И это будет твоя работа? Как же ты сможешь с этим жить дальше?»

Я вытащил погнутый гвоздь и сделал все правильно.

Мой отец страстно верил, да и до сих пор верит в образование. Это он унаследовал от своего отца и сообщества, в котором вырос. Он учил меня, что Америка – великая страна, в которой каждый может получить образование и воспользоваться его плодами. Он настаивал, чтобы мы, его дети, учились в школе как можно лучше. Это обычно подразумевало, что мы должны были получать высшие оценки А, хотя если он видел, что какой-то предмет дается нам особенно трудно, то мог смириться и с оценкой В по нему. Он никогда не говорил, чем мы должны заниматься в жизни. Он только внушал нам, что мы можем делать все что угодно, если получим образование, настроимся на полученные знания и будем просто хорошо делать свое дело. Я усвоил, что, упорно трудясь, ты можешь стать лучшим.

Это и есть оптимизм.

Для молодых людей сегодня быть оптимистичными, может, не столь естественно, как для людей моего поколения. Они чаще видят тех, кто испытывает в жизни трудности, чем тех, кто шагает от успеха к успеху. Иногда, когда я приезжаю в мой родной городок Ратленд, меня просят выступить перед молодежью. Я вспоминаю, как недавно одна девушка задала вопрос: «Как вам удается работать и находить общий язык со всеми этими великими спортсменами? Ведь выходцев из Ратленда среди них, наверное, нет».

В ее вопросе была своя логика. Одним из путей, на котором люди учатся оптимизму, может быть следование каким-нибудь замечательным примерам тех, кто добился в жизни чего-то существенного. Если такие люди рядом с вами и, более того, походят на вас, то у вас появляется оптимизм.

Одним из классических примеров этого стала эволюция мирового рекорда в забеге на одну милю[10]. В течение десятилетий он на секунду или две превышал четыре минуты. И прогноз относительно того, удастся ли человеку вообще когда-нибудь преодолеть этот четырехминутный рубеж, был пессимистичным. В прессе появлялись статьи уважаемых экспертов, утверждавших, что человеческое тело сформировано так, что просто не в состоянии позволить бегуну пробежать милю быстрее, чем за четыре минуты. И вдруг студент-медик и чемпион-любитель из Англии по имени Роджер Баннистер посмотрел на всеобщее уныние по поводу одной мили и решил для себя, что все это ерунда. Он внушил себе, что сможет пробежать эту дистанцию быстрее четырех минут, и стал упорно тренироваться. И в один из дождливых дней в 1954 году он добился своего, установив рекорд 3 минуты 59,4 секунды.

Почти сразу же этот рекорд Баннистера улучшил австралийский бегун Джон Лэнди. В течение ближайших лет многим спортсменам удалось покорить до тех пор незыблемый четырехминутный рубеж в беге на милю. Таким образом, Баннистер оказался тем мощным примером, который в одночасье превратил многих хороших бегунов из пессимистов в оптимистов относительно их способности выйти за рамки этих злополучных четырех минут.

То же самое я наблюдал в гольфе. Когда Падрайг Харрингтон был еще подростком, ни один гольфист-ирландец не побеждал в важнейших турнирах, так называемых мэйджорах. Падрайг был и остается выдающимся во многих отношениях. И одно из основных его достижений состоит в том, что он не допустил, чтобы миф об ущербности его ирландского происхождения остановил его на пути к победам в гольфе. Падрайг выиграл Открытый чемпионат Великобритании в 2007 году, затем победил еще в двух важнейших турнирах в 2008-м. В течение буквально нескольких лет примеру Падрайга последовали еще три ирландца: Грэм Макдауэлл, Рори Макилрой и Даррен Кларк. И это не было случайностью.

Ничего этого, как я полагаю, не знала юная девушка из Ратленда, которая не видела перед собой подобных примеров среди выходцев из ее городка.

– В Ратленде родились и выросли многие знаменитые люди, – сказал я.

– Я таких не знаю, – ответила девушка.

Я рассказал ей, что, когда был подростком, играл в баскетбол в спортивном центре, названном в честь Андреа Мид-Лоуренс, которая выиграла две золотые медали на зимней Олимпиаде-1952 в горнолыжном спорте. К сожалению, тот спортивный центр ныне снесен.

– Никогда не слышала о такой, – заявила девушка.

Я добавил, что Андреа была всего лишь одним из жителей Ратленда, добившихся успеха в спорте и других сферах деятельности. Я сказал, что если девушка хочет найти для себя среди своих земляков пример, на который она могла бы ориентироваться в воспитании у себя оптимизма и движении к успеху, то она легко может сделать это.

Тот факт, что такого примера она не нашла, говорит, по моему мнению, о том, что пессимизм глубоко проник в жизнь американской глубинки. Иногда после моих выступлений в Ратленде и других подобных городках ко мне подходят родители и говорят, что их детям стоило бы тоже послушать меня. А затем, словно поймав себя на какой-то мысли, добавляют: «А может, и хорошо, что их не было. Ведь, послушав вас, они вообразили бы себе какие-то мечты, а потом страдали бы, не будучи в состоянии их осуществить».