Она с новым особенным интересом проводила многие часы в сборочных цехах, расспрашивая инженеров и техников о всех деталях устройства аппарата.

Ракета в собранном виде представляла собой необычайно вытянутую сигару с остро отточенным носом. Эта форма и подала мысль назвать ракету «Иглой». Правда «Игла» была необыкновенных размеров, длиною почти три десятка метров.

С внешней стороны корпус «Иглы» был отполирован до зеркального блеска для того, чтобы уменьшить трение о воздух и нагревание аппарата.

Летательный аппарат был оборудован особыми устройствами, предохранявшими его от столкновения с метеоритами и защищавшими от возможного на больших высотах нежелательного воздействия космических лучей. В носовой части ракеты располагались приборы для изучения верхних слоев атмосферы. Здесь предполагалось установить новые регистраторы космических лучей, привезенные Ольгой. В этом же отсеке помещались приборы, автоматически управлявшие полетом ракеты.

Вслед за носовой камерой располагалось помещение, где должны были в будущем находиться пилоты «Иглы». Ольга особенно внимательно изучала чертежи этой части ракеты (очередной аппарат еще не был собран, и поэтому приходилось пока что ограничиться знакомством с чертежами). Это было значительных размеров помещение, где могли свободно разместиться два-три человека. В стенках отсека имелись иллюминаторы с жаростойкими толстыми стеклами. На небольшом пульте, вделанном в переборку, размещались сигнальные лампочки и кнопки, с помощью которых когда-нибудь отважный пилот будет управлять этим скоростным кораблем.

Все остальные части корпуса занимал двигатель и запасы топлива. Гусев применил на своей ракете реактивный двигатель самой последней конструкции. От прежних типов он отличался не новым принципом действия, а тем, что в нем использовался особый вид топлива, вошедший в употребление совсем недавно. Во время сгорания этого топлива происходили особые сложные реакции. Таким образом это «топливо» значительно отличалось от обычных веществ, используемых при производстве атомной энергии в урановых котлах, — им легко было управлять.

Главным препятствием на пути Гусева была недостаточная изученность работы подобных новых реактивных двигателей.

При испытании на земле все шло чрезвычайно гладко: последние конструкции двигателей работали безотказно. В полетах же иногда двигатель выходил из-под власти автоматических приборов, управлявших его работой. Случалось, что двигатель вдруг «отказывался» прекратить работу или выключался.

Он пытался воспроизвести в лаборатории те условия, в какие попадал двигатель на больших высотах и при больших скоростях, но в данном случае, по всей вероятности, лаборатория не могла заменить жизни. И вот тогда-то, убедившись в этом факте, Гусев решил, что если он хочет продвинуться вперед, он должен выйти из стен лаборатории в самую жизнь и изучить ее. Иными словами, он должен сам лететь в ракете и там в реальных условиях настоящего полета выяснить то, что не удавалось установить в лаборатории.

Ольга готова была поверить в преодолимость этого последнего препятствия. Она убеждала себя, что сейчас нет ничего невозможного для науки и техники, все дело только в сроках.

Девушка чувствовала в Гусеве внутреннюю силу и верила в эту силу. Даже неудача, повергающая в отчаяние, должна родить в таком человеке новую вспышку энергии. Ольга представляла себе, каким он может быть в такое время: суровым, молчаливым, ни минуты не отдыхающим вплоть до того момента, пока не будет разгадана причина неудачи и найден новый путь вперед.

Но почему же сейчас в нем нет ничего этого? Он спокоен, добродушен, его не интересует загадочная гибель созданной им сложнейшей машины. Неужели он не понимает всю трагичность положения?

И вдруг Ольга подумала о том, что, может быть, он что-то скрывает под маской добродушия и спокойствия. Может быть, катастрофа непомерно велика, так беспощадна, что инженер просто не хочет, чтобы посторонние поняли ее значение. Он ведет себя так, как будто бы знает наверное, что никаких следов ракеты все равно не найти. Он знает что-то такое, чего даже и не подозревают все они, люди его окружающие.

Все эти события так сильно занимали Ольгу именно потому, что для нее самой необходимо было решить эти противоречия. Столкнувшись с жизнью, девушка хотела войти в нее как борец и чувствовала, что для этого ей нужно было узнать и понять что-то очень важное.

Незадолго перед полетом новой ракеты, как-то вечером, когда в пустыне потянулись длинные зловещие тени от каждого бугорка и высохшего кустика, молодые люди, захватив ружья, сели в машину и отправились поохотиться на быстроногих джейранов.

Машина шла не особенно быстро, мягко ныряя в выбоины, почти до краев заполненные легкой душной пылью. Пыльный хвост тянулся сзади, поднимаясь в зеленоватое вечернее небо дымными клубами.

Гусев, управляя машиной, искоса поглядывал на молчаливую девушку, сидевшую рядом. Взгляд прищуренных глаз ее был устремлен вперед, в золотистую дымку горизонта — они ехали почти прямо на солнце.

Что происходит с ней последние дни? Они так просто, хорошо встретились, когда она приехала на полигон, и вот как-то незаметно она замкнулась, отгородилась чем-то. Может быть, он сам виноват в этом? Но что же он такого натворил?

Привык тут в пустыне итти на пролом в спорах с директором и его сторонниками по поводу полета ракеты и вот, — извольте полюбоваться, — стал таким толстокожим и неуклюжим, что даже эта прямая простая девушка дичится его.

Всего с час назад Гусев имел очередной неприятный разговор с директором института Смирновым и все еще никак не мог успокоиться. Смирнов, воспользовавшись неудачей поисков ракеты, вызвал сегодня Гусева и предложил ему тщательно продумать вопрос о предотвращении возможных взрывов ракет во время старта на полигоне. «Не намерен остаться без такого талантливого конструктора, как вы…» — полушутливо сказал Смирнов. Странная забота о благополучии Гусева!

Точно директору невдомек, что взлет ракеты — это давно и притом блестяще решенная задача. Ясно куда он клонит — уж если надо опасаться взрыва ракеты на старте, то намерение Гусева в недалеком будущем полететь в таком аппарате — это просто чистейший вздор.

— Алексей Иванович, — вдруг произнесла Ольга, — мне кажется, работая со своими ракетами, вы рискуете иногда… — она помедлила и добавила, все еще глядя куда-то вперед, в слепящую даль, — рискуете даже жизнью…

Гусев так долго молчал, что девушка с интересом оглядела ставшее каким-то отчужденным и жестковатым лицо человека, сидевшего рядом с ней.

Ольга глядела на него с каким-то странным лихорадочным блеском в глазах.

— Есть вещи, о которых с вами нельзя говорить… — медленно сказала девушка.

— Да, есть, — твердо ответил он.

— Я никогда не переступала дозволенных границ, — она через силу улыбнулась, и Гусев, не глядя на нее, почувствовал эту натянутую улыбку по тону ее голоса, — но сегодня я хочу говорить о недозволенном… Вы хотите перейти какую-то черту, какой-то предел, который люди еще не в состоянии преодолеть. Мне бывает страшно, страшно, когда я начинаю думать, что вы можете когда-нибудь… исчезнуть, как ваша эта ракета…

Девушка испуганно глянула на инженера — не слишком ли она прямо высказывает свои мысли? Ей показалось, что сейчас последует вспышка гнева, которая не даст ей докончить всего, что она приготовилась сегодня сказать,

Гусев упрямо покачал головой, не отрывая взгляда от дороги.

— Я не погибну. Я хочу жить. Но я хочу жить по-настоящему.

Вдруг, он резко крутнул баранку руля, вывел машину с пыльной дороги на обочину и, повернув от солнца, резко затормозил.

Он легко коснулся рукой плеча девушки, словно рядом с ним сидел его товарищ.

— Может быть, я никогда не говорил вам всего, — тогда это моя ошибка…

— Я хорошо знаю конструкцию ракеты, — заторопилась она, — вы говорили мне о последнем улучшении двигателя.

Он медленно отрицательно качал головой, и Ольга замолкла.