И она неожиданно заключила:

— Я не уеду отсюда. Никуда не уеду.

— А я бы вам советовал уехать, — мрачно сказал Буров.

— Нет, — покачала Ольга головой.

Может быть, впервые Дмитрий ощутил, какая внутренняя сила появилась в этой женщине.

— Знаете что? — сказал он вдруг. — Я договорюсь с ним, чтобы лететь в ракете мне одному.

Она покачала головой:

— Скажите честно, разве он согласится остаться?

Буров долго молчал. Наконец сказал:

— Нет, полетит. Мы оба полетим, чорт возьми…

— Ну вот, теперь вы сказали правду. Он в цехе, да? Я сейчас побегу туда, и мы придем прямо к вам.

Она повернулась и почти бегом вышла из комнаты.

Вскоре она была уже около сборочного цеха. Из широких окон вырывались яркие полосы света, выхватывая из мрака росшие вдоль стен зданий топольки. Гудели станки. День и ночь здесь шла сборка все новых ракет.

Ольга резко открыла дверь цеха, на нее пахнуло теплом, запахом машинного масла. Она пробежала мимо жужжавших станков, отвечая торопливыми кивками на приветствия знакомых рабочих. Задыхаясь, поднималась она по стальной лесенке к застекленной конторке, где в эти дни обычно находился Алексей. Она стремительно распахнула дверцу и увидала его в ослепляющем свете не прикрытой абажуром яркой лампы.

Поставив ногу на стул и наклонившись над столом, он что-то объяснял мастеру, одетому в синий, запачканный маслом рабочий комбинезон. Оба они повернулись, и она увидела усталые серые глаза, остановившие на ней пристальный, изучающий взгляд. Она видела только эти глаза, окруженные глубокой тенью.

Ока подбежала к нему, не замечая, как мастер растерянно отступил в сторону и, секунду помедлив, быстро вышел из конторки.

Даша торопливо вышла из дому, на ходу стараясь подхватить под косынку волосы. Она бежала по асфальтовой дороге, уходившей через небольшой холм на ракетодром.

Было очень раннее утро. По чистому, прозрачному, словно стеклянному, небу плыли прозрачные, тоже похожие на стеклянные, облака. Они были очень легки, эти облака. И все вокруг было молодо и светло. Так вот каким спокойным, светлым выглядит день, которого с затаенным страхом ждала Даша.

На полигоне в этот ранний час было пустынно, в домах городка люди еще спали. Они, наверное, ничего не знали, так же как полчаса тому назад ничего не знала Даша. Недавно торопливым прерывистым звонком ее разбудила знакомая телефонистка и по секрету предупредила, что сейчас должна подняться ракета. А Буров ничего ей не сказал вчера. Смелый, решительный и такой простой человек…

Поселок еще спал, и только вдали на темном пятне ракетодрома угадывалось оживление — сновали фигурки людей, передвигались машины.

Сзади послышался вой сирены — девушку нагоняла белая санитарная машина, всегда присутствовавшая на старте при испытательных полетах. Даша загородила дорогу, чтобы остановить машину, но водитель резко крутнул баранку руля, и машина промчалась мимо, обдав девушку голубым горячим дымом, пылью.

Даша не пробежала еще и половины пути, когда вдали послышался шипящий звук и на рельсовом пути показалась стартовая тележка с вытянутым иглообразным телом аппарата. И тележка и ракета казались издали игрушечными.

Тележка катилась по рельсам, к стартовому полю. Но Даша не поверила, что это уже начало. На минуту она замедлила свой бег, поправляя волосы, потом сорвала с головы косынку, которая никак не хотела завязываться, и вновь побежала.

Тележка докатилась до места старта. Ракета медленно приняла вертикальное положение с помощью кранов особой стартовой башни.

Даше почудилось, что ракета отделяется от башни, но девушка все продолжала бежать, тяжело дыша, взмахивая косынкой. Нет, ракета еще стояла на земле. Быть может, это только проба, и Даша успеет добежать?

И вдруг яркая пламенная струя загорелась около земли, и очень скоро девушка услышала характерный шум, чем-то напоминающий рев воздушных винтов и в то же время совсем непохожий на него — могучий, казалось, охвативший все вокруг, как бы сразу приблизивший далекий ракетодром.

Очень отчетливо девушка увидела, как ракета отделяется от Земли. Вот ракета уже в воздухе. Неожиданно белая струя клубящегося дыма словно уперлась в землю — заработал главный двигатель. В следующее мгновение дымная струя, на верхнем конце которой виднелась темная черточка ракеты, хлестнула вверх, вытягиваясь, слегка изгибаясь. Было похоже, что кто-то закинул в небо гигантскую разворачивающуюся, серебристую ленту. Но лента все не хотела падать, а забиралась вверх, вверх, и где-то в страшно слепящей высоте вытягивалась в стеклянную нитку.

Полет начался.

В аппаратной, стены которой были заслонены черными щитами с белыми шкалами приборов, отчетливо был слышен голос Бурова:

— Топаю вверх… Земля в молочной дымке, небо почти черное, видны звезды…

Ольга напряженно слушала то, что говорил черный репродуктор голосом Дмитрия.

Потом репродуктор замолчал.

— Игла, Игла! — раздался спокойный, только словно чуть надтреснутый голос Ольги. — Игла, почему молчите?

— Игла, Игла, — повторила женщина.

Что-то глухо щелкнуло в репродукторе, и послышался громкий голос пилота:

— Все в порядке… Иногда занят, поэтому не отвечаю.

Голос из репродуктора продолжал сообщать подробности полета. Дважды связь прерывалась, пилот был чем-то занят, но через двадцать-тридцать секунд вновь раздавался спокойный голос:

— Порядок, топаю выше…

Потом связь прервалась в третий раз. Репродуктор молчал десять, тридцать секунд. Стрелка хронометра прыгала с секунды на секунду, а радио все еще молчало.

Ольга подошла к микрофону и стала вызывать радиостанцию ракеты:

— Игла, Игла…

— Я Игла, — неожиданно сказал репродуктор. — Эти слова записать точка в точку. Мощность моторов непредвиденно возросла. Контрольные автоматические приборы записи мощности вышли из строя — не хватает их диапазона. Вот почему ракеты с автоматикой не могли проконтролировать это явление. Остается добавить…

Репродуктор замолчал, стрелка хронометра, похожая на усик насекомого, прыгала по кругу. Две, три, четыре… восемь секунд… сорок… минута… минута десять… минута двадцать…

Ольга резко нагнулась к микрофону и упрямо, глухим голосом, стала повторять:

— Игла, Игла, я Земля, Игла…

Стрелка-усик вздрагивала, отсчитывая секунды…

Первые секунды полета в ракете в сущности не отличались от полета в самолете.

Ровный гул где-то за стенкой кабины был сначала похож, на шум огромного вентилятора. Затем, когда ракета оторвалась от башни, гул усилился, превратился в приглушенный, рев, напоминающий грохот воды на скалах большого водопада. И тотчас возросшая сила тяжести придавила людей к креслам. Полет начался.

Все это время Буров ощущал, что голова его необычайно ясна, чувства обострены. Так бывало во время опасных полетов на истребителе в дни боев. Он выполнял все несложные операции автоматизированного управления ракетой и его движения были спокойны и четки, точно всю жизнь он только и занимался испытательными полетами в ракетах.

Гусев, не отрываясь, следил за приборами, делал какие-то переключения, что-то записывал на листке бумаги. Буров знал, что мешать ему сейчас нельзя.

В обеих стенках имелись окна — узкие, вытянутые овалы с толстыми стеклами. Пока все шло нормально, пилот, всем своим существом прислушиваясь к реву двигателей, глядел в одно из окон вверх. Он знал, что стоит только ворваться какой-то новой, даже самой незначительной, нотке в грохот водопада за стенкой кабины — он мгновенно положит руку на кнопки управления двигателями.