В каюту, постучавшись, вошёл капитан.

– It was light signal from the shore. They ask permission to approach and get on board.*

– Please give the permission!** – сказал Яков и отправился на палубу.

*С берега был световой сигнал. Просят разрешения подойти и подняться на борт. (анг.)

** Дайте разрешение! (анг.)

Через полчаса к теплоходу подошёл затрапезный рыбацкий траулер, с которого перебрались четверо, с оружием и в масках. Главный, в резиновом плаще, выступил вперёд и произнёс: «Good evening! I am from …»* Он сообщил кодовое слово и пароль.

– Good evening! – сказал Яков. – It is not allowed to be on board with arms!**

– We will not keep you a long. – сказал главный. – Are containers ready for reloading?***

– Yes, – сказал Яков.

– Then start! – сказал главный. – Please turn off the general lighting. My people will stand at the aft deck. ****

– Turn off the light, – сказал Яков капитану. – Go ahead and reload the goods to the trawler.*****

В кромешной темноте Яков отошёл к бортовой стенке и, облокотившись о поручни, стал рассматривать воду.

– Простите, вы русский? – уловил он едва слышный шепот.

Он повернулся и молча посмотрел на одного из тех, в маске.

– Мне кажется, мы знакомы, – также еле слышно сказал человек и приспустил маску.

Яков увидел сильно постаревшее лицо капитана Никонова.

– Здрасьте, товарищ капитан! – прошептал Яков. – Как вы здесь оказались?

Капитан махнул рукой:

– Из армии выгнали по сокращению, болтался без денег, теперь вот «солдат удачи». А ты-то что здесь делаешь? Ты же в Алма-Ату собирался?

*Добрый вечер! Я от… (анг.)

**Добрый вечер! На борт с оружием нельзя! (анг.)

***Мы вас долго не задержим. Контейнеры к перегрузке готовы? (анг.)

*****Тогда начинайте. И выключите, пожалуйста, бортовое освещение. Мои люди постоят у трапика. (анг.)

****** Потушите свет! Перегружайте товар на траулер! (анг.)

– Долгая история, – сказал Яков. – Без бутылки не обойдёшься.

– Ну, ладно, мне пора, – прошептал капитан. – Будешь на родине, поклонись там всем…

В открытом море Яков дал телекс Ставрогину: – Всё в порядке!

Через некоторое время тот вышел на связь.

– Как прошло? – спросил Ставрогин.

– Без эксцессов! – вяло ответил Яков. – Шеф, я устал. Можно, пойду спать.

– Есть интересная новость, – сквозь шумы помех прозвучал голос Ставрогина. – В Москве произошёл путч. В результате коммунистов свергли, к власти пришли демократы. Думаю, буквально через пару месяцев Союзу каюк. Похоже, ты сможешь съездить домой…

Яков попросил таксиста высадить на Садовом кольце, не доезжая Курского вокзала.

– Давно не был, – сказал он. – Хочу пройтись.

– Чего гулять! – сказал таксист. – Грязь, слякоть. Зимы какие-то дурные стали. А где жили-то?

– Где я только не жил! – сказал Яков и пошёл пешком по Садовому.

Cвежий декабрьский снег скрипел под ногами, москвичи проносились мимо него, все уже в радостном предвкушении скорого Нового Года. Яков шагал бодрым маршевым шагом, в одном кармане его пиджака лежал паспорт израильского гражданина, в другом – портмоне, туго набитое долларовыми купюрами («В Москве с удовольствием принимают иностранную валюту, – прозрачно намекнули ему при оформлении визы. – По поводу обмена на рубли можно не беспокоиться»).

На Курском он зашёл в знакомый буфет и попросил стакан коньяка и два бутерброда с сайрой.

– Алкогольные напитки не продаем, – хмуро сказала буфетчица. – Вы что, с луны свалились?! Сайры тоже нет. Могу предложить беляши.

Яков посмотрел на беляши и отказался. Он оглянулся на пустующий зал.

– Тут один человек часто бывал, – спросил он. – Веничкой зовут. Не слышали о нем ничего?

– Я с посетителями не дружу, – всё так же хмуро ответила буфетчица. – Заказывать что будете?

На перроне саратовского вокзала было холодно и ветрено. Яков поднял воротник пальто и пошёл домой. Город за эти десять лет не изменился. Но он думал не об этом. Он так и не смог придумать первых слов, которые произнесёт, когда ему откроют дверь. Мать откроет? Или отец? Интересно, кто?

Открыла мать. Увидела Якова и упала в обморок. Он затащил её на диван в комнате и побежал на кухню за стаканом воды и какими-нибудь лекарствами. Когда вернулся, мать лежала с открытыми глазами.

– Ты вернулся… – тихо сказала она.

– Здравствуй, мама! – сказал Яков. – Ты прости, что так вышло…

– Сядь рядом со мной, – сказала мать.

Он сел рядом, мать взяла его за руку и заплакала.

– Мам, ну не плачь! – стал повторять Яков и гладить её по голове. – Папа придёт, будет тебя ругать.

– Он не придет, – всхлипнув, сказала мать. – Он умер два года назад. И дедушка твой тоже умер, пять лет назад. Я думала, что уж совсем одна на свете осталась.

Потом они сидели на кухне, Яков чистил картошку для ужина, а мать рассказала, что отец все эти годы, после того Яков пропал, ездил в Москву по разным инстанциям, но всё время получал один и тот же ответ: «Меры для розыска принимаются». А у нас тут перестройка началась, забастовки на заводах города, отца как известного педагога, постоянно просили рабочих увещевать. Больно близко он всё к сердцу принимал. Вот сердце и не выдержало. Я утром пошла завтрак готовить, его нет и нет, к кровати подошла, а он уже не дышит. Ты-то как все эти годы жил, сынок?

– По-разному, мама, – сказал Яков. – У нас много времени, я расскажу.

– Тебе тогда, только ты в Москву уехал, письмо пришло, – сказала мать. – Ты извини, я через какое-то время вскрыла и прочитала, вдруг о тебе какая весточка будет. Возьми в верхнем ящике отцовского письменного стола.

Яков отодвинул ящик стола и увидел несколько тетрадных листков, исписанных неровным жемкиным почерком.

Милый мой Яша!

Ты, наверное, очень расстроился, если поехал ко мне в Москву и узнал, что я передумала поступать.

В двух словах всего не объяснишь, но я встретила человека, которого люблю больше жизни. Он иностранец, из Мексики. Он очень умный, даже умнее, чем Ян, и хочет стать великим кинорежиссёром. И обязательно им станет, а я буду его Муза.

Тут, правда, произошла одна нехорошая история. Рауль приехал в Москву не один. У него есть, а точнее, была подруга – китаянка из Гонконга, Ли Шинь. Это поразительно, но мы с ней похожи как сестры-близнецы.

В общем, эта китаянка умерла. Я не очень поняла почему, видимо, что-то с сердцем.

Рауль предложил в милицию не заявлять, а аккуратно вывезти тело Ли Шинь на окраину города и подложить ей мой паспорт. А мне – по её паспорту выехать с Раулем из СССР.

Я, честно говоря, немного сомневалась и даже хотела позвонить Яну, но Рауль меня убедил, что риска нет никакого. И потом, китаянку всё равно не воскресишь. А так я буду и в Лос-Анджелесе, и в Париже, и на Карибах, о чём я и не мечтала…

Я пишу тебе это письмо из Одессы, тётя Маня, жена старого испанца, в доме которого мы с Раулем остановились, обещала отнести его на почту, как только лайнер отчалит из Одессы. Я уплываю в Средиземное море, в новую неведомую жизнь, с любимым человеком.

Милый мой Яша! Не обижайся на меня, не держи зла, не поминай лихом. И почаще ругай. Говорят, это наудачу!..

Жэтэм

______________________________________

Я познакомился с Яковом Исааковичем Эстерманом знойным августовским вечером двенадцатого года в баре гаванской гостиницы «Kommodor». Мои переговоры с национальной сахарной компанией благополучно продвигались к завершению, можно было слегка расслабиться. У барной стойки методично вливал в себя стаканчик за стаканчиком грузный седой еврей и занюхивал текилу солью, насыпанной на бархатные ручки двух длинноногих мулаток.

– Где таких точеных нашел?! – завистливо подумал я.