Она выполнила его просьбу, и вскоре Нейтану пришло извещение о судебном запрете.

Это было ещё одной точкой разрыва с реальностью и это тоже было больно, но в этом было нечто честное, и он почти злорадствовал, чувствуя, как корчится внутри него чудовище, получающее ровно такую же долю боли, что и он сам.

Может быть, если полностью разрушить старый мир Нейтана Петрелли, то это поможет уничтожить монстра раз и навсегда?

Да и что там оставалось, с того мира?

Ошмётки…

* *

Реальность вошла в самоубийственный штопор.

Но, даже тихо спиваясь по барам, а в оставшееся время по-прежнему разбирая что-то в квартире Питера, Нейтан умудрялся делать это с угрюмым достоинством и прямой спиной, не затрагивая при этом ничьих чужих жизней, не вмешивая в свои отношения с зеркальным монстром и потерянным братом никого постороннего.

Он просто продолжал ждать Питера.

Ведь мог же тот всё-таки вернуться?

Голова всё также гудела, день за днём.

Глаза всё также были будто засыпаны горячим песком.

Питер всё не появлялся.

Нейтан бродил иногда по спасённому им городу, почти всегда оканчивая эти путешествия в очередном баре. Борода изменила его до неузнаваемости, и он не опасался случайных встреч. Телефон, однако, был включён – потому что всегда была вероятность, что перед тем, как вернуться, Питер сначала позвонит – но на посторонние вызовы Нейтан никогда не отвечал. На любые с известных номеров. А с неизвестных ему и не звонили.

Только однажды он ответил, когда на экране высветилось имя Клер.

Питер вполне мог сначала выйти на неё.

Но она звонила потому, что ей тоже было плохо.

Выслушав её сбивчивые жалобы, и чувствуя, как у его монстра появляются новые грани, Нейтан хрипло извинился, и, посоветовав дочери поискать ответы в другом месте, прервал связь.

Он определённо был не тем, кто мог бы ей помочь.

А она определённо не могла понимать, насколько ему не хватает Пита, что бы она сама не думала по этому поводу.

В тот вечер он выпил больше обычного.

Больше ему никто не звонил.

* *

Мать пришла без предупреждения.

Нейтан еле удержал в себе вспыхнувшую злость, удивляясь, что ещё способен на такие сильные эмоции, когда пришёл после очередного бара домой и увидел её, без спроса вошедшую на их с Питом территорию.

Она собирала в коробку вещи младшего сына.

Абсолютно невозмутимо, молча заявляя всем своим видом о собственной правоте, не давая никому ни на секунду в ней усомниться.

Из «никого» здесь был только Нейтан. И ему был безразличен её вид, и небезразличны вещи брата, которые исчезали в её коробке.

Но он не собирался с ней ругаться.

Спросил устало, что она здесь делает. Вроде бы бесстрастно проглотил её «пора обо всём забыть» и «он мёртв». Тихо возразил, что она не может этого знать, но, не выдержав вида своей с Питом фотографии в её руках, подошёл, и взялся за край рамки:

- Положи на место, это ему ещё пригодится.

Это было то самое фото, которое мать принесла ему в больницу. Вернее, то самое пропало, но у Питера было точно такое же. И ему было совершенно не место в руках матери.

Вроде бы Нейтан говорил и делал всё спокойно, без суеты.

Но так вышло, что через несколько секунд, после короткого и не слишком пристойного перетягивая фотографии друг у друга из рук, она очутилась на полу, с разбившимся стеклом.

Как-то слишком наглядно улёгшись последним штрихом к тому, что осталось от семьи Петрелли: старшему сыну, упавшему на колени, согбённому над потерявшейся в осколках жизнью, и тяжело дышащей над ним матерью.

Этот инцидент напрочь смёл с неё весь налёт мнимой невозмутимости.

- Ты пьян!

Не обращая на мать никакого внимания, Нейтан поднял фотографию и осторожно смахнул с неё осколки. Нужно будет заменить рамку. Завтра же. Не забыть бы…

- Слава богу, твой отец сейчас тебя не видит.

- А тебе то что, – встав с колен и бросив в сторону матери уничижительный взгляд, Нейтан прошёл вглубь комнаты, и поставил снимок на видное место. Хотя он и так про него не забудет, у него сейчас не так много поводов что-то запоминать, так что…

- Ты погубил брата! Прогнал Хайди! Если б ты следовал плану и всё сделал как надо, он был бы ещё жив!

- А я ведь почти тебя послушал, – задумчиво проговорил Нейтан, и, оторвав взгляд от фотографии, обернулся на мать, и не менее задумчиво заметил, – но ты злая.

Они только что увиделись после нескольких недель разлуки, а он уже смертельно устал от неё. И боялся сказать или сделать сейчас что-то непоправимое или даже просто недостойное. А ему не хотелось, ведь это всё же была его мать. Пробывшая здесь всего несколько минут, но успевшая своими словами, суетой, вторжением в запретную зону, касанием того, на что давно потеряла право, растормошить чудовище внутри старшего сына настолько, что тот был готов ему сдаться. Ненадолго. Настолько, чтобы хватило времени убедить её больше не делать ничего подобного и не лезть, и не трогать, и не сметь, не сметь, не сметь!!!

Но это была его мать, что бы она ни сделала раньше, и что бы ни делала сейчас.

И, прочно удерживая демона на месте, Нейтан медленно подошёл к ней, и так ошарашенной его последними словами, и, указав пальцем на дверь, еле слышно попросил:

- Уходи.

Тихо попросил, безэмоционально, но так, что было понятно, что между этой просьбой-приказом и её невыполнением находится нечто такое, что окончательно разрушит остатки семьи.

И, на мгновение провалившись в пугающую темноту его взгляда, и еле удержав в собственном умоляющие оттенки, она как-то очень по-женски обиженно стукнула, отталкивая, его всё ещё указывающую в сторону выхода руку, и резко развернувшись, ушла.

Хлопнув дверью. Громко, демонстративно и ожидаемо. Такая злящаяся, осуждающая, жалеющая, обиженная, сердящаяся. Наверное, нуждающаяся в нём. Такая живая.

Такая неуместная здесь.

Он её не ненавидел. Он даже вполне мог представить, что когда-нибудь они смогут нормально общаться. Когда-нибудь, когда вернётся Питер, утерев всем носы за их «он мёртв», амнистировав сразу всех одним своим появлением.

Нейтан осознавал, что был последним, если вообще не единственным, кто верил в его возвращение. Беспричинно, если не считать его волшебного выздоровления. Без повода, если не считать так и не найденного тела брата.

Но ему и этого было достаточно. Доказательств смерти Питера не было. А обоснованное сомнение – великая вещь. Ему ли, юристу, этого не знать.

С тем же насупленным видом, с которым он только что пялился в сторону двери, Нейтан повернулся к полусобранной коробке, и принялся её разбирать. Медленно, мерно, машинально.

Мать ушла, и, забурлившие было эмоции, снова улеглись, как залитая маслом вода.

* *

Прошёл почти месяц странного отшельничества Нейтана, но он так и не перестал ждать Питера.

Наверное, только это ожидание и удерживало его от полного поражения, окончательной сдаче на милость зеркального монстра, с равной радостью готового принять и убийство, и самоубийство, и циничного мерзавца, и пропитанную алкоголем мразь.

Нейтан шарахался от самого себя, а когда демон одолевал его настолько, что начинал скалиться из каждого мутного отражения, то шел в бар и заказывал выпивку. Но потом вспоминал брата, и, отставив недопитый стакан, выметался на улицу, под солнце, ветер, или дождь, и брёл туда, где был теперь его дом.

Даже сейчас Питер умудрялся спасать его.

Почти всё время выпившего, но почти никогда – пьяного. Всегда растрепанного и помятого, но никогда – грязного. Избегающего абсолютно всех, и близких, и чужих, но ни разу ни на кого не повысившего голос.

Если бы Нейтан умер сейчас, как отчасти того желал, то случилось бы это не в упитом состоянии в какой-нибудь подворотне, и не от чьего-нибудь случайного кулака, а скорее всего дома, в постели Питера, которую Нейтан уже успел не раз сменить, но которая всё равно, слабо, но умопомрачительно пахла братом и надеждой.