Его устраивала и собственная популярность, и скоротечность вспыхивавших огоньков эмоций и желаний.

Его устраивал контроль над ними.

С Меридит весь его контроль полетел насмарку.

Это был настоящий пожар. Это был второй человек, с которым Питер видел Нейтана таким расслабленным, спокойным и счастливым, без груза взваленных самим на себя обязательств. Первым человеком, и ранее единственным, конечно же, был сам Питер.

И Питер «дал добро».

Не вслух, разумеется, но про себя. Его брат имел право на счастье, даже если оно противоречило некоторым незыблемым до сих пор вещам.

Но родители не смогли стать столь же великодушными.

Питер не знал, что случилось, и как именно они повлияли на Нейтана, но так оглушительно начинавшиеся отношения того с Меридит закончились так внезапно и тихо, будто их просто взяли и обрубили.

Как бикфордов шнур за несколько сантиметров до бочки с порохом.

Не сумев избежать родительской воли – единственный раз не совпавшей с его собственными желаниями – Нейтан ещё плотнее застегнул свой скафандр. Питер пытался пробиться к нему, ему невыносима была душевная онемелость Нейтана, он чувствовал, что этим брат обделяет и себя и его; ему хотелось плакать, кричать, рушить всё вокруг – вместо брата, ради брата и ради себя – но Нейтан в минуты вспышек этой ярости только сжимал его плечи, смотрел в глаза, как все дурацкие психотерапевты из фильмов вместе взятые – пристально, успокаивающе и со снисхождением – и говорил, говорил, говорил, чтобы Питер не переживал так, что всё будет хорошо, и что всё это закончилось, по большому счёту, единственно правильным образом.

Потом шептал:

– Иди сюда, – и крепко прижимал к себе не поверившего ни во что произнесённое, вырывающегося, лихорадочно дышащего брата, и делал вид, что не замечает его слёз.

Сам он себе такого не позволял.

8.

Спустя пару лет Питер впервые увидел слёзы Нейтана.

Однажды брат внеурочно приехал домой, и, сразу по приезду, долго разговаривал с родителями в кабинете. Питер бродил, бродил мимо двери, но в итоге чуть не пропустил момент, когда они закончили.

Выйдя из кабинета и увидев ожидающего его брата Нейтан улыбнулся, коротко обнял его, и извиняющимся тоном попросил:

- Давай всё завтра, Питер, ладно? Уже поздно, а я так устал в дороге.

Тот демонстративно горько вздохнул:

- Вот так ждёшь, надеешься… а тебя потом раз – и отшивают.

- Что поделать, ты же знаешь, что я всё равно никуда не денусь, – оставив смешинку только во взгляде, ответил Нейтан.

- Это точно, – Питер расплылся в довольной улыбке, но тут же посерьёзнел, – Нейтан, всё в порядке? О чём вы говорили?

- Ничего… Всё хорошо. Просто дела.

Он сжал напоследок плечо брата и, уже поднимаясь по лестнице, обернулся и сказал:

- До завтра, Пит. Завтра будет отличный день, я уверен. И я буду весь твой.

* *

Проходя мимо его комнаты через полчаса Питер не удержался, и осторожно заглянул к нему, благо, что комната была не закрыта.

Там было темно.

И пусто.

Словно брат сюда и не заходил. Словно он вообще не приезжал домой.

Привыкнув к темноте и убедившись, что кровать пуста, Питер услышал за спиной лёгкий шорох.

Он взволнованно обернулся.

Брат сидел на полу у двери, в той же одежде, что приехал, откинувшись на стену. Возле аккуратно стоял неразобранный чемодан.

- Нейтан?

Лицо брата было совершенно спокойно. Нейтан смотрел на него прямо и безучастно, не раздражаясь, не выгоняя, и не комментируя никак своего поведения.

Это было настолько жутко и так не вязалось с образом брата, что первый порыв Питера подлететь к нему и начать тормошить затух, не успев вспыхнуть.

Он неуверенно подошёл ближе.

- Ну ты даёшь. Испугал меня. Ты зачем сидишь в темноте… так…

Нейтан продолжал молчать.

Тогда Питер, подвинув чемодан, осторожно уселся рядом, и замер, прижавшись к тёплому плечу. Теперь он не видел его глаз, но лучше чувствовал насколько велико его напряжение.

Спустя несколько долгих секунд, Нейтан хрипло спросил:

- Мой любимый брат никогда не может остаться в стороне, да, Питер?

Питер покраснел – то ли от обиды, то ли от правдивости этих слов, но, упрямо мотнув чёлкой, решительно ответил:

- Как будто тебе это когда-то не нравилось.

- Да… на это не возражу, – слабо улыбнулся Нейтан, – кто, если не ты.

Расценив это как разрешение на разговор, Питер повернулся к нему, и, пытаясь поймать его взгляд, схватил за плечо.

- Ты же понимаешь, что я не уйду?

- Да уж догадываюсь.

Понимая, что никаких слов уже больше не нужно, Питер продолжил вопросительно вглядываться в его лицо.

Нейтан ещё какое-то время помолчал, а потом, опустив взгляд на собственные сложенные в замок руки, спокойно спросил:

- Ты помнишь Меридит?

Слишком спокойно.

- Конечно, – у Питера заколотилось сердце, до этого разговоры о ней были табу.

Пропустив, наверное, ещё целую минуту, Нейтан продолжил:

- Мне нужно было жениться на ней тогда. Не слушать никого. Родителей… Всё было бы нормально, она бы вошла в наш круг, а у меня сейчас была бы жена, – он перевёл дыхание, – и дочь.

- Дочь? – ошеломлённо повторил за ним брат.

- Да, Питер. У нас была дочь.

- Ты знал? Тогда…

Нейтан кивнул.

- И вы всё равно расстались?! – Питер не мог поверить в услышанное.

- Мы не «расстались», мы «всё уладили», – криво усмехнулся Нейтан.

- И… и что случилось, – теряясь от ненормально безучастного вида брата и подступившего предчувствия, Питер ещё сильнее сжал его плечо, – Нейтан, не молчи! Где сейчас твоя дочь? Где они?!

- Их нет…, – Нейтан снова посмотрел на взволнованного брата, – они погибли. Сгорели. Заживо. В своём доме. Их не успели спасти.

- Нейтан, ты не виноват, слышишь?! Ты же сам это понимаешь: ты – не виноват!

- Конечно…

- Ты же не поджигал тот дом!

С видимым трудом подняв руку, Нейтан потёр шею и ослабил воротник рубашки.

- Я поджёг НАШ дом. Которого у нас так никогда и не случилось. Два года назад – поджёг и ушёл, не потушив. «Всё уладил», да.

- Ничего ты не поджигал, – упавшим голосом возразил Питер. Он понимал мучения брата, понимал, что на его месте точно также винил бы себя, но более всего сейчас он был охвачен чувством опасности, острым беспокойством за брата, который выглядел и вёл себя как человек, стоящий на кромке моста и вглядывающийся в тёмную воду под ним.

- Нейтан, ты не знал! Тогда и отец виноват, и мама, и я тоже, ведь я же тоже тогда был с вами со всеми!

- Питер, тебе было одиннадцать…, и ты вообще тогда ничего не знал...

- И ты не знал, – совсем тихо сказал Питер, – ты не знал, что будет через два года…

Словно очнувшись, Нейтан зашевелился, повернулся к нему, и, обняв одной рукой, притянул за голову к себе, совсем как в детстве, опустив свой подбородок на вихрастую макушку. Питер в ответ с благодарностью обхватил его, как смог, за руки и коленки. В последнее время брат редко позволял себе такие нежности с ним.

Прижавшись щекой к его крепкой руке, Питер смотрел сквозь комнату в никуда, там, где ему представлялась улыбающаяся Меридит, играющая с малышкой – в лучах света и не знающие бед – где бы они сейчас ни были.

В носу защипало от слёз, но расплакаться прямо тут рядом с Нейтаном, у него на груди, было как-то очень стыдно. Посопев, и загнав этот приступ поглубже, Питер подумал о том, насколько же глубоко всё это должен был прятать брат, если внешне его боль практически никак не проявлялась. И, неожиданно для самого себя, прошептал:

- Почему ты не плачешь?

Нейтан только покачал головой.

- Я не уверен, что умею это делать.

- А хочешь… хочешь, я поплачу за тебя. Ты же знаешь, мне ничего не стоит…

Резко, и немного грубо зарывшись ладонью в отросшие вихры брата, Нейтан потрепал его, и сдавленно усмехнувшись, ответил:

- Давай…

Но теперь слёзы почему-то не шли, словно перетекли по какому-то невидимому каналу в другое русло. Время как будто остановилось, и всё, что мог делать Питер, это сопеть в руку брата во внезапно нахлынувшей кромешной тишине. Он не сразу понял, что просто перестал слышать дыхание Нейтана – его грудная клетка не двигалась. Похолодев, он хотел уже подскочить, но тут почувствовал резкое движение кадыка брата, а на руку, прямо перед лицом упала капля. Это было так рядом, что Питер, не сдержавшись, зачем-то провёл запястьем по губам.