Волнение, получившее временной аванс, уже почти улеглось, когда Меридит, достав свой телефон, предложила ему посмотреть на фото дочери.

Сказать, что это было неожиданно – не сказать ничего. Он только что узнал её имя – Клер, это уже было практически знакомство, но увидеть её лицо… он не думал, что простая фотография может вызвать такой нервный всплеск.

Бесславно сдавая себя вместе со всеми своими волнениями и страхами, он смотрел прямо на Меридит, не решаясь опустить взгляд ниже, на маленький светящийся экран.

Только после повторного, на сей раз грустного и насмешливого, предложения взглянуть на дочь, он решился и, взяв телефон в руки, приблизил его к лицу.

Меридит почему-то именно сейчас начала говорить про то, что Клер приехала к ней с вещами, надеясь на то, что он поможет решить ей какие-то проблемы, но она сказала ей, что та вряд ли может рассчитывать на что-то большее от отца, чем деньги. Но если Нейтан считает, что она поступила неправильно, то она может ей позвонить, и та тут же вернётся!

Довольно жестокая манипуляция. Ох, Меридит, Меридит… Нейтан всё не мог оторваться от фотографии, выжигая в памяти этот образ белокурой девчушки, красивой и грустной, словно извиняясь перед ней за всё, что он не сделал для неё, но больше за то, чего не делает сейчас и, возможно, не сделает в будущем. Чувствуя себя трусом и подлецом, он вспоминал слова матери перед отъездом, и всё, что ждало его дома: его семья, его выборы, его страх за брата, и не представлял, как туда впишется эта девочка с вещами, ожидающая от него спасения. Он просто не знал, что ему с этим делать.

Но прямо здесь и сейчас её не было, было лишь фото, и какими бы укоризненными ни казались её глаза, она не стояла рядом, ожидая непосредственных действий, и вряд ли могла испытывать боль от его отказа.

Поэтому, нехотя вернув телефон, давая себе мысленное обещание вернуться к этому сразу после выборов, он на удивление спокойно подтвердил, что Меридит всё сделала правильно, и что ему пора возвращаться к семье.

* *

Он не знал, что Клер, не до конца поверившая словам матери, втайне от неё надеясь на отца, осталась и спряталась под окном, не видя их, но прекрасно слыша весь разговор.

Она не видела его лица, и, тем более, не слышала его мысли, так что всё, что она поняла – это то, что он фактически от неё отказался, и это было для неё не просто крушением надежд, но почти что последние закрывшиеся перед ней двери.

У неё оставался только один выход – вернуться домой, к приёмной семье и приёмному отцу, которого она любила, но которого, как недавно оказалось, совсем не знала. Только то, что у него очень странная работа, опасная и для него и для других, и то, что он предпочитал стирать домочадцам память при любом подозрительном случае, оправдываясь тем, что спасает их.

* *

Вскоре Клер узнала о работе Ноя Беннета куда больше, чем сама бы того хотела. Узнала, что тот работает на компанию, занимающейся поиском, «учётом» и использованием людей со способностями, что некогда именно его боссы сделали ему предложение стать суррогатным отцом, вручив ошеломлённому молодому сотруднику укутанную в одеяльце маленькую девочку, объявив, что это его «задание», и приказав вернуть её сразу же, как только у неё проснётся дар.

И что когда её способность проявилась, он сделал всё, чтобы об этом никто не узнал.

Всё открылось, когда двое людей, некогда пережившие свои двое суток в лаборатории и имеющие характерные метки на шее, ввалились в их дом, и, угрожая всей семье, потребовали от мистера Беннета рассказать им правду.

В какой-то момент Клер даже почувствовала себя ближе к этим людям, чем к отцу, но стремительно развивающиеся события убедили её, что, по крайней мере, в одном Ной Беннет всегда был честен: он действительно любил свою семью, и ради её защиты был готов на многое.

Что он и доказал на следующий день, когда, после вынужденного привлечения компании к спасению своей семьи, и явления способностей Клер, вместо того, чтобы отдать её, он помог ей сбежать, устроив всё так, чтобы никто не догадался, что он был к этому причастен. Его чёрный помощник, гаитянин, прострелил ему бок, стёр память, и увёз его дочь туда, где до неё никто не смог бы добраться.

* *

Одним из людей, напавших на Беннетов, был Мэтт Паркман, полицейский, умеющий читать мысли, на самом деле весьма добрый и милый малый, который в итоге очень поспособствовал усмирению своего соучастника. Которым был Тед, куда более нервный тип, и имеющий гораздо больше причин для ненависти: после двухдневного похищения у него проявилась способность, медленно, на протяжении многих дней убивавшая его жену, и так, что он сам это не сразу понял.

Его дар был не очень позитивным: он умел излучать радиацию, но не умел её контролировать, при малейшем раздражении начиная пылать изнутри.

Тед был человеком-бомбой.

====== 32 ======

Не всегда зло причиняют плохие люди.

Не обязательно желать причинить боль или ущерб. Иногда достаточно просто не подумать о последствиях. Иногда – пойти на поводу у собственных эмоций: страха, обиды или ревности, да мало ли их таких – чувств, не справляясь с которыми, или нарочно потакая им, ты позволяешь им затуманивать свой разум настолько, что не видишь уже ни причин, ни следствий своих поступков. И послушно идёшь вслепую, ведь то, что так остро чувствуешь – тебе кажется, что оно не может врать.

И кто-то вскидывает руку с пистолетом, который когда-то так неловко брал, уверенный, что никогда им не воспользуется.

А кто-то играет в кошки-мышки, становясь невидимым, и раздразнивая соперника едкими фразами.

Ни Питер, ни Айзек, не были плохими людьми. Они оба хотели спасти мир, и оба отчаянно искали ответы на то, как это сделать.

Не их вина, что они оказались по разные стороны баррикад, каждого из них судьба очень долго и упорно подталкивала к той точке, в которой они сошлись для выяснения отношений.

Питер, потерявший своего учителя в тот момент, когда у него только-только стало получаться контролировать способности, и знающий, что тех людей на крыше привёл к нему Айзек, считал последнего предателем.

Айзек, благодарный компании за освобождение от наркотиков, убеждённый в том, что их главной целью является предотвращение катастрофы, и верящий своим картинам, которые недвусмысленно указывали на то, что причиной взрыва станет Питер, считал его монстром.

Вид обоих – возбуждённый у Айзека, и мрачный у Петрелли – не помогал им в разубеждении в своих заблуждениях. Так же, как и ревность. Как бы ни тяготила обоих угроза над городом, именно ревность доводила их эмоции до того пика, за которым человек остаётся практически слеп.

Они не хотели никому зла.

И тем более, не хотели смерти.

Но когда раздался щелчок открываемой двери, Айзек, доведённый невидимостью Питера до бешенства, чутко прислушивающийся к любым звукам, резко повернулся, и бездумно, рефлекторно дернув напряжённой рукой, нажал на курок.

Питер едва успел подбежать и подхватить оседающее, с расплывающимся на груди красным пятном, тело Симон. Она не прожила и минуты, не успев ничего сказать, только глядя на них растерянным, непонимающим взглядом.

Оглушённые содеянным, какое-то время они тихо сидели подле неё, Айзек – пытаясь осознать, что именно он натворил, Питер – молча обнимая неподвижное тело.

А потом они вновь разошлись по разные стороны.

Снова впав в состояние аффекта, не справившись с ощущением собственной вины, Айзек всю её направил на Питера: это тот был монстром, это тот был во всём виноват, и в смерти Симон тоже!

Питер же, напротив, протрезвел, и с ужасом осознавая дело рук – здесь он не заблуждался – и своих тоже – снова став невидимым, оставил бушующего Айзека одного, и направился в единственное место, где его принимали всегда. Что бы он ни натворил.

Он надеялся, что и в этот раз будет также.

Иначе… он не знал, что будет иначе.

* *

Нейтан был раздражён.