Не всё такое уж приятное, но зато честное безмерно.

Миссис Петрелли ещё только предстояло узнать, кто именно спас её старшего сына.

Питеру – что перенял сразу все способности Сайлара.

Нейтану – что восстал из мёртвых и заодно скинул несколько лет.

Им всем – что они на одной стороне.

В миллионный раз касательно клана Петрелли, впервые – применительно к Грею.

И если Нейтана последнее обстоятельство скорее бесило, а у миссис Петрелли вызывало смешанные чувства, то Питер был просто счастлив.

Он безбожно устал бороться ещё и с несуществующим злом.

И только он из всех четверых, пожалуй, догадывался, что именно эта победа в их бесконечной борьбе окажется одной из самых важных за последний безумный год.

И значимых.

Для очень утомившего, безмерно глобального и отчаянно беззащитного будущего.

И для них самих.

Комментарий к 127 Скорее всего, ещё будет небольшой эпилог…

====== Эпилог ======

Миссис Петрелли расслабленно сидела в своём кресле и, не испытывая ни толики смущения, через экран наблюдала за сыновьями, не думающими, что за закрытыми дверьми кабинета их кто-то может увидеть.

Установка – несколько месяцев назад – новых систем охраны, а особенно множество не всегда очевидно заметных видеокамер не переставало себя оправдывать.

Ровно месяц назад Питер заново обрёл способности, а Нейтан – жизнь.

Ровно месяц, как они потеряли всякий страх разоблачения.

В частности.

А в целом – послали к чёрту всё, что не могло служить доказательством того, что один – жив, другой – бессмертен, а их связь – незыблема и неразрывна.

Очень жёстко, нужно признать, послали.

Не от лучших обстоятельств.

Далеко не от лучших.

Все эти возмутительные нежности… Они раздражали бы миссис Петрелли до мигрени, если бы не понимание того, чем эта, безрассудная, нескрываемая хотя бы в собственном доме, трепетность вызвана.

Она смотрела на монитор, не в силах отвернуться даже тогда, когда порывистые объятья перетекли в поцелуй, короткий, но мучительно ласковый, и перед ней, как никогда ясно – тем более странно, что это происходило не в одном из пророческих снов, а наяву – представало будущее. С разными его вариантами, с разным распределением сил.

И разными последствиями.

Так себе последствиями.

При любом раскладе.

Человечество никогда не утихомирится.

Земля людей никогда не остановит свой воинственно-губительный бег.

Знал бы прямо сейчас об этом её славный-смелый Питер. Он погрузился бы в недолгую меланхолию, а чуть оклемавшись, помчался бы в очередной бой. Конечно же, глобальный. Но – увы – никогда не последний.

Знал бы об этом её не менее славный и смелый Нейтан – он отдался бы очередному приступу тревоги и, несмотря на бессмертие брата и ответную неминуемость конфликта, постарался бы никуда его не отпустить.

Её сыновья.

Полностью оторванные друг от друга – они слабели.

Но и вместе, слишком близко – слабели тоже.

Им был нужен… зазор.

Ощутимый зазор.

Так, чтобы в пределах досягаемости, но и не «неразлучны навсегда».

Именно тогда между ними накапливался импульс, способный противостоять чему угодно.

Разрыв лишал их разума, близость – расслабляла.

Близость лишала бдительности и желания оглядеться вокруг.

Но и разделять их было нельзя – сорвутся ещё раньше, угробив весь клан.

И, учитывая ставки, весьма вероятно, что не только клан.

Ситуация выглядела патовой.

Но когда подобное могло остановить хоть кого-нибудь из их семьи?

Анджела Петрелли пока что совершенно не собиралась уходить на покой.

У неё ещё было время, чтобы «научить» сыновей чувствовать и хранить этот необходимый зазор. А уж счастливыми – на этом небольшом, но всё же расстоянии – они пусть учатся быть сами. Они способные, судя по тому, что ей удалось лицезреть в эти дни. С этим они разберутся и без неё.

* *

Нейтан был не просто зол, он был в тихом бешенстве.

И в тихом – только потому, что быть «громким» его давным-давно разучили отец, публичность и ответственность за семью.

Даром, что именно вся его замечательная семья растрачивала большую часть его нервов.

Особенно женская часть семьи.

Особенно старшая часть.

А ведь ему казалось, что за последние, прошедшие с момента становления Агентства, пять лет, он научился быть готовым к любым «гениальным» и «продуктивным» идеям матери.

Но сегодня она так расстаралась, что это было слишком даже для неё.

Настолько расстаралась, что несколько часов назад, утром этом недоброго дня, он был вынужден ненадолго прервать свой «тихий обет».

Господи, да он так орал, что Питер, будучи уже за тысячи километров от них, уловил докатившуюся до него эмпатическую волну, немедленно завалив телефон разбушевавшегося брата успокаивающими сообщениями.

И всё ведь было под контролем.

Несколько разрозненных заметок в мелкого пошиба газетах и на не внушающих доверия интернет-ресурсах; да и то, не в виде фактов, и даже не в виде домыслов, а так, в качестве якобы «остроумных» шуток, призванных потоптаться на такой спекулятивной теме. Ну как же, один из самых загадочных и влиятельных политиков, на короткой ноге с президентом, с одним из самых странных образов жизни, гораздо чаще замечаемый не с какой-нибудь серьёзной леди или юной прелестницей или, если уж на то пошло, своей сногсшибательной во всех отношениях помощницей, а со своим младшим братом, некогда уличённом в не слишком здравом уме, которому – тоже во всех отношениях – было категорически не место рядом с ним. По мнению рискнувших заикнуться об этом писак.

Да и чёрт бы с ними, но мать…

О, разумеется, мать не могла спустить этого с рук. По её мнению, это была реальная угроза. И она не придумала ничего лучше, кроме как напустить на них ещё больше репортёров. Но уже не тех, из жёлтых газетёнок. А серьёзных. Уж что за наживку она им подкинула, Нейтан не знал – да наверняка что-то выдуманное и безобидное – но последствия этой «травли» оказались таковы, что в ближайшее время – и не пару дней, а, скорее, счёт на недели или даже месяцы – им с Питером придётся быть на максимальном расстоянии друг от друга. И даже телепортация и невидимость Питера тут не выход. Ну как… выход, конечно, но на крайний случай. Исключительный. И, по возможности, втайне от матери.

Дожили…

С этим, в общем, можно было справиться.

И справятся.

И – скорее вопреки, чем по просьбе матери – разочаруют репортёров и подкинут им какую-нибудь другую «кость». Пару недель всё «покипит», а потом остынет. Сенсации не терпят однообразности и скуки.

Но – да боже ж ты мой! – неужели нельзя было обойтись без всего вот этого!?

Или хотя бы без того, чтобы безо всякого предупреждения объявить им с Питером о кучке журналюг под окнами и о совершенно необходимом плане «реабилитации имени и спасении мира»! И «немедля»! Прямо в лоб сообщить, ранним безмятежным до сего момента утром, вторгнувшись к ним в кабинет вместе с раскрасневшимся от неловкости Паркманом и ухмыляющимся Сайларом!

И они переругались.

Только не с матерью, а с Питом.

Из-за чёртовой, организованной ею поездки! Поездки к чёрту на кулички! С чёртом на кулички! Точнее, с чёртовым Греем – и тот ещё вопрос, был ли тот лучше любого из обитателей ада!

Переругались друг с другом, со сжатыми зубами, вполголоса, потому что шипеть вдвоём на мать, устроившую эту «спасительную во всех отношениях миссию», было несподручно.

Переругались потому, что рядом невыносимо краснел Паркман и ещё более невыносимо злорадствовал Грей. И, несмотря на повышенную концентрацию ясновидцев на довольно узкое кабинетное пространство, демонстрировать иную и самую острую реакцию на скоропалительное расставание ни Нейтан, ни Питер не собирались! И плевать, что вряд ли для кого-то из присутствующих их отношения оставались тайной. Но им был необходим в тот момент хоть какой-то сильный контакт, а как по-другому проявить взбудораженные эмоции, они «придумать» не успели!