- Пытаюсь спасти мир.
- Это был ты! – воскликнул Питер, пронзённый ужасной догадкой, – это ты должен был убить Нейтана!
- Спасибо, что не дал мне этого сделать, – не сразу ответил «гость», – послушай, ты должен мне помочь, – успокаивающе выставив руки ладонями вперёд, он осторожно приблизился к младшей версии самого себя. Такой пугливой и такой ещё безобидной версии. В душе шевельнулось сомнение – сможет ли тот совершить то, что от него требовалось?
- Ты собирался убить моего брата! Ты стрелял в меня! С чего мне тебе верить?
Вообще-то это был и его брат – поднялась в нём волна протеста, но тут же стихла, придавленная горечью. Всё шло не так, как было задумано, всё шло совсем не так. Давным-давно распрощавшись с личными нуждами, он собирался найти в прошлом мире надежду для будущего. Но прошлое так жёстко окунуло его во всё то, что он безвозвратно потерял; в то, что он даже никогда не имел и никогда, уже совершенно точно никогда иметь не будет; в то, что, даже отведя от гибели будущий мир, он не спасёт уже ни Нейтана, ни себя. Так жёстко… что соблазн послать весь мир, и прошлый и будущий, к чёрту, был велик, как никогда.
И он бы послал, наверное, там, в будущем, фактически не было уже никого, за кого бы ему пришлось сражаться лично.
Но здесь, в прошлом, оставались эти двое, у которых УЖЕ всё шло не так, как было у них, и их мир всё ещё можно было уберечь от грядущего катаклизма.
В конце концов, он ведь этого и добивался.
Чтобы никогда не стать таким, каким стал. Чтобы его вообще не появилось: ни его шрама, ни того взрыва, чуть не убившего президента, ни навыков убийцы, ни пустоты в прошлом-будущем, ни боли, ни ревности в настоящем-прошлом. Ничего. Ни. Че. Го. Лишь смутное воспоминание через пару лет у этих двоих, сопровождаемое холодным содроганием и желанием поскорее всё забыть.
- Да… ты прав, – он подошёл к нему совсем безбоязненно, схватив за руку, и со словами, – я всё покажу, – перенёс их на четыре года вперёд, в Нью-Йорк.
* *
Будущее не производило впечатление предапокалиптичности. Ничего не предвещало скорой гибели, в воздухе не витало напряжение. Открыв рот, Питер уставился на множество людей, рассекающих воздух в повседневном, рутинном ритме.
Не об этом ли они мечтали?
Судя по мрачному лицу его двойника – совсем об ином.
Времени не было. Рассусоливать здесь со своей наивной копией было особо некогда, и он, поманив его куда-то за собой, попытался на ходу описать вкратце последствия «способностей для всех».
О том, что те, по сути, стали новым оружием.
Что почти все преступления, так или иначе, были связаны со способностями.
Что мир жесток, а люди слабовольны, эгоистичны и ревнивы.
- Но всегда есть хорошие люди! Всегда!
Остановившись посреди какого-то пустого переулка, Питер-со-шрамом махнул рукой на стену с огромным изображением земли, раскалывающейся надвое.
- Мир на краю гибели. Сны об этом приходят всё чаще. Кто-то в твоём времени составляет формулу, которая наделяет людей способностями. И ты должен это предотвратить.
- Но почему я? Почему ты сам не можешь?
Питер оторвал свой взгляд от картины, которую и так знал наизусть, повернувшись к тому, чью жизнь он вот-вот собирался капитально встряхнуть, и всмотрелся в его лицо. Только сейчас позволив себе сделать это так пристально, разглядывая каждую деталь, пытаясь узнать в этом вроде бы столько всего пережившем, но таком ещё болезненно чутком и живом человеке самого себя.
Пытаясь – и не узнавая.
Разница была ещё больше, чем между двумя Нейтанами.
Хотя откуда ему знать?
«Своего» он уже так давно не видел воочию…
- Потому что я… совершил слишком много ошибок. А ты – ты не должен их повторить. Ты должен найти Сайлара. В Техасе, доме Беннетов. С его способностью ты сможешь сделать всё правильно.
- Сайлара? О чём ты вообще говоришь? Я хочу поговорить с Нейтаном! Или с Клер!
Дёрнувшись на имени брата, Питер начал было что-то отвечать, но оборвал сам себя на полуслове, и только после паузы, нужной ему то ли чтобы перевести дыхание, то ли чтобы подобрать правильные слова, ответил:
- Они уже не те, что прежде… – и, не давая своему двойнику из прошлого снова соваться в запретные для себя зоны, продолжил, – не у всех способности от рождения, некоторым их привили. Это и привело к расколу. Мы разделились. Началось противостояние.
Несмотря на всё ещё круглые глаза, придающие «младшему» несколько перепуганный вид, Питер чувствовал, что тот уже совершенно перестал его бояться: в нём чувствовалась растерянность и недоумение, которые и должны были быть, сосредоточенность – в попытке впихнуть в свою систему координат всё, что он только что услышал, но уже никакого страха, и никакой бдительности не было и в помине.
В чужом мире. В чужом будущем. Перед чужим собой – злодеем, экстремистом, человеком, целившимся в его брата и дважды прострелившим его грудь.
Никакого страха.
Счастливчик.
В больном мире такие долго не живут.
Они или умирают, или «заболевают» так же, как и все.
Но таким – есть что терять.
И если не считать общего ощущения гнусности своего поступка – при всей его общей безальтернативности – то это единственный способ помочь сохранить этому счастливому идиоту то, что для него действительно важно, и попутно спасти мир.
Жаль только, что его представления о счастье могут после этого крупно измениться.
- Послушай, главное – это формула. С ней уже работали когда-то. Проводили эксперименты, некоторые даже успешно. Но она была нестабильна и её спрятали. Слишком непредсказуемы были результаты. Но в твоём времени кто-то снова за неё взялся. И сумел вывести чистый вариант. Это, – он снова указал в сторону стены, не переставая при этом удерживать взглядом внимание своей ошарашенной копии, – нужно остановить. Ты должен, – убеждая то ли себя, то ли его, жестко подытожил он, но потом, севшим голосом, добавил, – ты сможешь… ты всегда мог.
- Когда я приехал в Ирландию, Кейтлин уже была там, – неожиданно сказал «счастливый идиот», – мне не пришлось ничего делать, обо всём позаботилась компания.
- Главное, что ты попытался, – всмотревшись во что-то за его плечом, Питер снова вернулся к нему взглядом, – а я упустил свой шанс выяснить это лично.
Кажется, он говорил не только о Кейтлин и, кажется, его проницательный двойник это понял, но пытаться озвучить это, произнести вслух то ускользающее, что можно было только смутно уловить, не было никакого смысла.
Да и времени, по правде сказать, уже не было совсем.
Он снова коротко посмотрел за его плечо, улыбнулся ему странной извиняющейся улыбкой, отшагнул назад и упал, прошитый сразу несколькими выстрелами.
* *
Это была Клер. Это была Клер! – пульсировала неотвязная мысль в воспалённом сознании Питера, когда он убегал от нападавших. Его маленькая племянница, дочь Нейтана, девчушка, которую он когда-то спас – убила своего героя – ведь так она всегда его называла? – убила прицельно, в нужную точку, и только вынудившее её замешкаться смятение при виде живой копии, стоящей у своего мёртвого тела, позволило ему сорваться с места и суметь сбежать до того, как она перезарядила пистолет и снова выстрелила.
Он слышал эти выстрелы, убегая.
Он отказывался понимать, что здесь происходит.
Разум говорил ему одно, сердце – другое, а его интуиция… она советовала ему послушать самого себя и найти Сайлара.
Он бы не решился на это, если бы не Клер. Но если было возможно такое будущее, в котором она могла его убить, то почему бы тогда в этом будущем Сайлару не жить в доме Беннетов?
И, задавив желание найти сначала Нейтана, Питер направился в Техас.
====== 76 ======
Что творилось с этим миром? Что происходило с ним?
Это больше походило на один из его снов – странных, тяжёлых, предупреждающих – чем на реальность. Только во сне улицы Нью-Йорка могли быть заполнены летающими людьми. Только во сне Клер могла охотиться за ним с целью убить. Только во сне Сайлар мог обрадоваться его визиту, и, бесцеремонно заграбастав и затискав, пригласить на вафли. В очках, фартуке и тапочках, домашний и сияющий, сетующий на то, что Питер пришёл без предупреждения, но обещающий, что вафель должно хватить на всех; треплющий по загривку пушистую довольную собаченцию и нежно воркующий с сыном.
