— Почему бы их всех не погрузить в вагоны, вручив теплые шмотки, и не отправить в Безлюдье? — поморщился стоящий рядом коллега. — Что они все забыли в столице? Какой-то рассадник пороков и преступлений, видят боги. Смотрю на них и вижу мясо для кланов и пациентов приютов.

— Наверное, если бы справиться с этим было так просто, то уже бы справились, — откликнулся Лэйме, хотя всей душой был согласен с коллегой. Но тот был обычным детективом, не из офицерского корпуса, и поэтому Лэйме говорил ему только правильные вещи.

— И что мешает?! — воскликнул коллега с негодованием. — Не понимаю наших властей! Да я даже не понимаю, что эти хотят, — он махнул рукой на митингующих и сердито нахохлился, пряча нос в теплом воротнике куртки.

— Если вас это действительно волнует, то почему бы вам не предложить свои услуги комитету помощи беженцам? — сказал Лэйме.

— Вот еще, помогать этим, как будто мне их художеств на работе не хватает, — буркнул коллега.

И снова Лэйме был настолько согласен с ним, что ему пришлось напрячь свое моральное чувство, чтобы ответить правильно:

— Помогая им, вы поможете городу стать чище, разве не это — стремление любого полицейского? К тому же, как я слышал, в этом комитете занимаются как раз тем, о чем вы говорили. Пристраивают этих людей к партиям переселенцев, обучают нужным специальностям и снабжают необходимыми вещами. В конце концов, когда владыки Юга держали этих людей в полурабском состоянии, мы только смеялись над правозащитниками, хотевшими распространить общие законы на всю Империю. Бездна расставила все на свои места, и теперь все пожинают плоды своих ошибок.

— Может, вы и правы, — вздохнул коллега.

Лэйме слегка улыбнулся: благодаря повышенной гражданской активности Ясси, ему много приходилось думать о том, что правильно, а что нет. И самым удивительным итогом этих размышлений было то, как часто он ошибался с первой реакцией; и как часто и естественно судил предвзято. Всю жизнь он считал, что сердцем невозможно ошибиться, ведь в сердце живет свет, и что к себе, к этому свету лишь надо прислушаться, и моральное чувство не обманет. Но зачастую его разум был вернее его души. А может, дело было в том, что его свет был неверен. Ведь Ясси, например, не ошибался в своей любви даже тогда, когда его разум мало отличался от разума пятилетнего… “Это не так, Лэйме, ошибиться легко, и с твоим светом все в порядке! — возражал Ясси. — Ведь нетрудно понять и полюбить только того, кого видишь перед собой. А отойди от человека, задумайся о тех, кого и не знаешь, — и можно лопнуть от сомнений”.

Лэйме в очередной раз обвел взглядом толпу и выделил из нее очередного местного — не такого бесцветно белобрысого, как южане; лишенного этой их застарелой усталости и печати нищеты; и одетого по погоде, хоть и в такие же южные тряпки.

— Не наш фигурант? — спросил он у коллеги.

— Он! — прищурился тот.

Придя со службы вечером, Лэйме обнаружил дома группу своих, так сказать, соавторов. Те хихикали, разглядывая похабные картинки, и что-то зарисовывали и записывали в разноформатных листочках. Лэйме они очень обрадовались: принялись суетиться, кормить и подсовывать папку с “творческим материалом” для обработки.

Их коттедж превратился в настоящий малый дом темного рода: с бесконечно шныряющими родичами, с кучей друзей, хозяйничающих на кухне, с занятыми гостевыми комнатами. Сложно было даже представить себе реакцию вернувшегося Дейнара… впрочем, того не было в этом мире почти два месяца, и Лэйме начинал серьезно сомневаться, что он когда-либо вернется. Никто не уходил в Темный мир так надолго и глубоко, совсем недавно сказал ему Рэйхес тор Ллоссарх, и Лэйме не поверил ему — Дейнар, да и Тэргон, не из тех, кто может исчезнуть просто так — но и не передал эти слова Ясси.

— А где Ясси и Эйтан? — спросил Лэйме, и все его темные родичи, соавторы и просто гости захихикали, многозначительно шевеля бровями.

— Сегодня ужас! — затрещали они разом. — Младшие мужья Динары! Кукс и Жмукс! Безобразие устроили! Ужасное безобразие, да. И выводок! Выводок чуть не потеряли. А потом Кортэн пришел и ужас! По улице с ремнем за ними гонялся. И еще…

— Так что же Эйтан и Ясси? — вздохнул Лэйме. Он полагал неприличным обсуждать чужую семейную жизнь, если она не выходила за рамки закона. А что касается Кортэна с его милашками: Лэйме искренне считал, что озабоченный низкородный пламенный и темные похабники нашли друг друга, сошлись, как кусочки одной мозаики. Единственное, что его удивляло — как Динара, столь очевидно слепленная из другого теста, может терпеть этот зоопарк. Впрочем, она не так уж и часто бывала дома — после свадебного отпуска всего один раз смогла приехать на выходные.

— Так мы же о чем! Как раз об этом! — завозмущались темные. — Бежит, значит, Кортэн, а Кукс! И Жмукс, да… Как тараканы! Во все стороны… И попками так виляют. Безобразники!

Лэйме прикрыл глаза, слушая подробности виляний этих Кукса с Жмуксом. Вообще-то у младших мужей Динары и Кортэна были и нормальные имена, но низкородные темные обожали давать друг другу уменьшительные и по полному имени обращались только к тем, кого особенно уважали. Что не мешало им изощряться за глаза. Имя Ясси они считали уменьшительным, но все равно обращались иногда “Яссичек”. А Дейнара, например, называли Дейнарчиком или даже Дэйсом, и Лэйме знать не хотел, какую собачью кличку дали ему самому.

— … А потом им навстречу выходит Эйтан, и все кричат — “лови их, лови”, а у Эйтана новый комикс в руках! Да-да, наш комикс, последний выпуск! И Кортэн забыл о погоне, и Эйтан сказал ему — “видел?” — а Кортэн говорит — “ну?” — а Эйтан — “а знаешь, кто авторы?” — и они ушли в бар, а Кукс с Жмуксом остались непоротые. Да, сами виноваты! Нечего было так долго убегать, вот и остались…

Лэйме встал и, не слушая их дальше, ушел в свою комнату. Спина его покрылась холодным липким потом. Нет, конечно он не думал, что Эйтан, живя в этом доме, никогда не узнает об его авторстве в похабном комиксе… По правде говоря, Лэйме вообще об этом не думал ни разу, а теперь вдруг реакция самовлюбленного пламенного предстала пред его глазами как живая. Наверняка Эйтан решит, что Лэйме излил в комикс собственные эротические фантазии, а на месте хаосита вообразит себя!

Лэйме с громким стоном уткнулся лицом в ладони и в тот же миг услышал шуршание открывающейся двери и ощутил жар Пламени — Эйтан ходил бесшумно.

— И кто это тут у нас прячется? — прошептал Эйтан ему на ухо.

Лэйме вздрогнул, но не обернулся, он ожидал следующей фразы, например: “так вот, о чем мы мечтаем”, но Эйтан молча его повернул, толкнул к письменному столу и сжал руку на горле. И у Лэйме вдруг подвело живот и жаром отдалось внизу, он вспомнил давнюю сцену — вот он, совсем мальчишкой, прячется за углом и наблюдает за занятиями отца и брата на полигоне. Брат приехал в отпуск, он в красивой полевой форме кадета, которая пачкается, когда он падает на землю. Отец помогает ему подняться. Ничего не было в той сцене, но на глаза Лэйме наворачиваются слезы, и он снова чувствует одиночество и отверженность. С ним самим отец всегда разговаривал, заложив руки за спину, и Лэйме знал, почему: ведь эмпатов бить нельзя, и раздражение отцу приходилось сдерживать физически.

Самое же ужасное было то, что Лэйме об этом думал в тот момент, когда с него сдирали штаны, грубо держа за шею. Он слабо упирался в грудь Эйтана и жадно сжимал его голыми бедрами, глотая слезы. “Не плачь, милый”, шептал Эйтан, щуря переливающиеся Пламенем глаза. Он кусал Лэйме за плечи и с размаху врывался в его тело, а Лэйме до крови расцарапывал его спину и ненавидел себя за постыдную страсть к боли.

— Обожаю, что ты такой сильный маг, — улыбался Эйтан в ванной, закутывая его в полотенце.

— Почему? — заломил брови Лэйме, он чувствовал себя таким жалким, несмотря на то, что тело все еще плавилось от пережитого порочного наслаждения.

— Ну, а как же, — засмеялся Эйтан, — никогда не надо париться с этим — а вдруг ему не нравится, но он терпит из страха. А с тобой всегда на измене — а вдруг тебе не понравится, и ты как долбанешь щупальцем! Хотя щупальца, они, конечно, для другого полезнее…