И лишь после этого пришла очередь бокалов с Рейнским...
- Ну, а теперь позвольте, мой дорогой Михаэль, я обниму Вас на прощание, ибо мы уже подъезжаем. Вам пора собираться, а я еще должен проститься с Великим князем.
Если у Вас будет срочная информация или просьба ко мне, наш дорогой Пауль все организует в лучшем виде. Пишите, совершенно не стесняясь. Да! И не забудьте от меня поцеловать ручку и испросить прощения за то, что немножко задержал Вас при себе, у Ольги Александровны...
"- Хм... Так как у Вас с труффальдинистостью, Господин Перекошин-Банщиков? Не зашкаливает еще? Или попробовать-таки послужить двум господам-императорам?
- Блин! Да хоть бы и трем, если на благо Матушки-России.
- А пупок-то не развяжется? Если третий - это Василий.
- Василий Третий? Опять лезут из нас дурацкие каламбурчики?
- Гы... А между прочим, сами с собой только психи разговаривают..."
***
Над платформами спецдебаркадера Варшавского вокзала, смешиваясь с влажным, насыщенным ароматами весны воздухом, сизым туманом клубилась горьковатая дымная пелена. Лучи утреннего солнца, пронзая стекла ажурных решёток павильона, рисовали в ее глубине причудливо змеящиеся пастели, в которых пару минут назад, в последний раз подмигнув красным, мелькнули хвостовые огни кайзеровского хоф-экспресса.
- Едемте, Ваше высочество?
- Да... Уже пора, Михаил Лаврентьевич. И, знаете что, пойдемте ко мне? Посидим, поговорим. Нам ведь до сих пор спокойно пообщаться так и не удавалось. Все разговоры до моего отъезда в Маньчжурию - не в счет. Я ведь тогда ни о чем не догадывался...
- С радостью составлю Вам компанию.
- Ничего, что не выспавшись? Я слышал, что Вы с Императором Вильгельмом у него в салоне чуть не половину ночи протолковали.
- Есть такое дело. Кайзер крайне дотошен и щепетилен в морских вопросах, так что предложения Николая Александровича пришлось разбирать по косточкам и винтикам.
- Понимаю... - Михаил грустно вздохнул и скрипнув ремнями, бросил последний взгляд в сторону западных ворот павильона, - Ну, идемте... И по коньячку немножко, если не возражаете, конечно?
- Вам - так просто необходимо. Это я как врач говорю. Меланхолия - не Ваш стиль.
- Сильно заметно?
- Есть немножко, - улыбнулся Вадик, - Но можете мне поверить, от таких чувств, как правило, не умирают. Тем паче, что...
- Ой, да ладно! Меланхолия, ностальгия... просто не умею расставаться, вот и все. Мы с ним, между прочим, с Японии вместе были.
Четырехвагонный экспресс, подготовленный для Великого князя и его офицеров, уже был готов к отправлению. Ждали только их. А у Вадима перед глазами все еще стояли не сцены проводов кайзера, со всеми этими поклонами, реверансами и взглядами, - кстати, взгляды-то были разные, запоминающиеся, особенно некоторые, из-под германских генеральских пикельхельмов, - а картина дружной, слаженной работы наших и немецких железнодорожников.
Перевод вагонов кайзеровского поезда на европейскую колею спецветки, протянутой до Варшавы по августовскому указанию царя, он, как и все, возвратившиеся с Михаилом с войны, видел впервые. После отвода локомотива, толкач со скоростью прогуливающейся дамы продвигал "обезглавленный" состав к бетонному колодцу полутораметровой глубины, где наши рельсы обрывались, а впереди, в паре метров, находились торцы рельс уже узкой, европейской колеи. Оттуда, пятясь, подходил новый главный паровоз.
А дальше сцепка и по очереди: вывешивание каждой из 32-х осей вагонных тележек на поддерживающем гидравлическом домкрате над этим колодцем. Несколько оборотов специальными ключами, сдвижка колес с точностью до половины миллиметра, их надежная фиксация, и вперед: очередное плавное продвижение состава, переход бригады к работе со следующей осью. На все про все - полтора часа...
***
- Тронулись. Завтра будем в столице. Но, какое странное ощущение. Неужели на самом деле закончилась эта война? - медленно прокручивая в пальцах опустевший бокал, Михаил говорил как будто про себя, вовсе и не к Вадиму обращаясь, - Наверное, так... кончилась. Но я не в первый раз с удивлением ловлю себя на мысли, что возвращение домой почему-то не слишком радует...
Да, я соскучился по матушке, по брату и по всем домашним. Однако, как подумаю, что надо будет опять жить как прежде, просто тошно становится. Все эти балы, приемы, заседания, манежи, игры. Дурацкая, мишурная показуха. Оперета эта вся, одним словом...
Михаил Лаврентьевич, а может быть у меня по-серьезному неладно с нервами?
- Боже упаси. Такое состояние - вполне нормальная реакция человека, прошедшего через все то, что мирная жизнь дать не может.
- Думаете? Василий Александрович тоже говорит, что скоро полегчает. Но... может, еще по одной? Прозит...
- Полегчает. Всенепременно-с. Не сомневайтесь. Только вот, тем прежним юношей, беззаботным и доверчивым, Вы уже никогда не станете, Михаил Александрович.
- Похоже, Вы правы. Верно сказано: в одну и ту же воду дважды не войдешь. И еще груз грядущих забот меня гнетет здорово. Как подумаю, что разгребать предстоит такие Авгиевы конюшни, форменно в дрожь бросает. Слава Богу, что и ВЫ теперь с нами. Подставили свои плечи под наш тяжкий крест...
Однако, довольно, что это я разговорился? Все о себе, да о себе. Меня ведь Ваша истинная персона, Михаил Лаврентьевич, с некоторых пор интересует чрезвычайно, - Михаил пристально и долго посмотрел Вадиму в глаза, - Поскольку, как я понимаю, это именно Вы были советчиком брата при принятии ряда важнейших решений.
И, скорее всего, Вы несколько больше знаете о наших судьбах там, в вашем Мире, чем специалисты "узкого профиля", как выразился как-то о себе и об адмирале Рудневе Василий Александрович.
Так что, давайте-ка на чистоту: рассказывайте, чего я там натворил такого дикого и страшного, в вашем времени, что брат меня едва не объявил безумцем и изгнал из России? А то как-то раз Василий Александрович обмолвился на эту тему, но упорно отказывается открывать хоть какие-то подробности, заявив, что-де, не время еще.
Конечно, я не должен настаивать. Но... надеюсь, что Вы меня понимаете, Михаил Лаврентьевич?
- Хм... сказав А, не сказать Б? Вообще-то, такое совсем не в стиле нашего Василия Александровича, - Вадим аккуратно подбирал слова, - Я ни в коем случае не подвергаю сомнению сказанное Вами. Просто... как Вы думаете, Ваше императорское высочество, это правильно, не получив от него ответа, попытаться разговорить меня? Как-то не очень красиво это получается? Не так ли?
Легкая краска, прилившая к щекам Великого князя, показала Банщикову, что его контрудар в цель попал. И после недолгой паузы, Михаил Александрович заговорил уже совсем другим языком:
- Миша, давай без титулов и на "ты", когда мы вдвоем, хорошо?
Извини меня. Но и пойми, пожалуйста: когда родишься заново и обмываешь свой новый день рождения на краю той воронки, в которой ты должен был быть похоронен последним снарядом в последнюю минуту войны... можешь ведь в такой момент и что-то лишнее ляпнуть. Да и прочих событий в тот день предостаточно было. Японцы сдались. Письмо от... ну, одно интересное, так скажем, мне переслал барон Фредерикс. Убило бывшего хозяина Мика. И "Шустова" только одна бутылка чудом спаслась...
Ты не сомневайся, так и было! Но Василий понял, что сказал лишнее и сразу все свел к шутке. Хотя, какие уж тут шуточки?.. Я ведь понимаю, что случайно обмолвившись, потом он просто пощадил мою честь. Неужели я действительно могу быть способен на какую-то запредельную низость или даже подлость?
- Я понимаю. Но даже и на старуху бывает проруха, - улыбнулся Вадим, крепко пожимая порывисто протянутую Великим князем руку, - Но не стоило, конечно, Василию Александровичу вспоминать об этом, ведь мир-то уже изменился. Как и ты...
