Сейчас он даже представить не мог, что Петунья была бы его рабыней. Наверное, она стала бы кухаркой. Или служанкой в доме. Чистоту наводить. А Лили – кем-то вроде… любимой наложницы. Но… ведь с прислугой и рабами нельзя поговорить по душам, с ними нельзя сидеть и есть, болтая и шутя, за одним столом, нельзя косить старенькой газонокосилкой траву перед домом, а потом собирать ее вдвоем граблями в пахучие аккуратные маленькие стожки… нельзя… много чего.
Или вот… наказывать маглов. Бить их, пытать, ломать, чтобы не смели роптать и подчинялись беспрекословно.
Ой, нет! Лучше про такое не думать, а то стошнит. А Петунья подумает, что это от ее еды и обидится.
К Мордреду, ко всем чертям все это высокомерное бахвальство и идеи чистокровных! Он сам-то кто? Полукровка, всего лишь на шаг впереди маглорожденных. И терпят его на факультете лишь потому, что он может сварить все, что попросят, без затруднений. Был бы идиотом, вроде таких же, как он, полукровок Уильямса и Брема, – сгодился бы лишь на пушечное мясо для Лорда, на один-два рейда, если повезет и не прикончат свои же маги-авроры. Это значит, что он нужен чистокровным только как обслуга, как человек для грязной, нудной, монотонной и опасной работы, каковым и является зельеварение.
Правда почему-то только сейчас встала ясно прямо в голове.
Он и ему подобные, бедные и нечистокровные, всегда будут лишь инструментами, персоналом, подобно тому, как обслуживают богатых маглов те же садовники, повара, гувернантки, маникюрщицы и парикмахеры. Сколь бы ни были велики и виртуозны их таланты и способности, им никогда не встать на одну ступеньку с этими зажратыми избалованными снобами-аристократами.
Так ради чего тогда? Ради чьего-то благополучия?
Хорошо им запудрили мозги в школе. Пропаганда открыто велась на всех факультетах и руководство абсолютно ничего не предпринимало. Наоборот, все пять лет в Хогвартсе он люто ненавидел гриффиндорцев и мечтал уничтожить их. Ни разу не было случая, чтобы ему дали понять, что обидчики будут наказаны по заслугам, а он всегда может рассчитывать на справедливость.
Зато в слизеринской гостиной хорошо утешали тем, что новый режим и новый порядок дадут возможность покарать обидчиков так, как ему захочется. М-да-а-а-а…
Что-то ему уже вообще ничего не хочется – ни справедливости, ни кары зарвавшимся, избалованным вседозволенностью мажорам. Он не то, что мстить, видеть их не желает, никогда больше…
Еда на столе выглядела очень аппетитно и пахла просто потрясающе, но Северус кое-как затолкал в себя пару равиолей, почти не чувствуя их вкуса.
Целый месяц он отдыхал от всего этого, но видимо, любому покою приходит конец.
Теперь нужно было принимать окончательное решение, только после этого он сможет, наконец, вздохнуть спокойно. Жить по-настоящему.
— Так, я вижу, дело гораздо серьезнее, чем мне казалось, — сказала Петунья, внимательно наблюдавшая за посеревшим, вмиг осунувшимся лицом Снейпа. – Я что, зря тебя целый месяц откармливала, чтобы все это просто так пропало? Ты только-только на человека стал похож!
— А ну, пошли-ка… — и она схватила Северуса за вялую руку и поволокла его из дома.
Тот шел за ней, как деревянная кукла, механически передвигая ноги.
Переместились они на задний дворик, до которого еще не добралась деятельная Петунья. Но у нее уже руки чесались кое-что сделать на этом небольшом клочке земли.
Она усадила Снейпа на кучку кирпичей и сама села рядом.
— Давай, выкладывай уже, из-за чего ты так переживаешь? Если ты считаешь, что в ссоре с Лилькой виноват ты и только ты, то это не так. Я же видела – там хороши были все. Но больше всех – эти дебилы-гопники. А ведь вывернули все так, что ты еще крайним и остался! – возмущалась Петунья. – То есть, провоцирующую ситуацию, в которую тебя загнали, Лили даже не удосужилась рассмотреть. Почему-то она не поинтересовалась, как так случилось, что ты вверх ногами болтался! Сам, что ли, напросился? Надо бы, знаешь, ее тоже головой макнуть в этот тазик с твоими воспоминаниями, пусть бы посмотрела, что к тебе прицепились ни за что, издевались, да еще и опозорить пытались на всю школу. Себя на твое место поставила бы!
— Но я же обозвал ее! – сипло сказал Снейп. – Это… очень мерзкое прозвище, вообще-то.
— А я вот как-то не понимаю, — задумчиво произнесла Петунья. – Как можно думать, что твоя подруга отвратительная грязнокровка и продолжать дружить с ней. Ты ее когда-нибудь так называл?
Cеверус испуганно уставился на нее.
— Ты что… я… я никогда…
— Да верю я тебе, — вздохнула Петунья. — Знаешь, есть такой термин – состояние аффекта. Мы этот аффект очень подробно проходили на уроках по психологии общения с клиентами. Это такие сильные эмоциональные переживания, которые возникают в критических ситуациях. Человек не может найти выхода из сложившейся не по его вине ситуации, он начинает сильно паниковать, у него от страха, волнения или гнева может все путаться в сознании и он… совершает нечто непоправимое. Даже может убить, покалечить… или вот как ты – нечаянно обозвать. При этом совершенно так не думая и не желая оскорбить. Это просто защитная реакция, понимаешь? Твое тело, твое сознание, психика, защищаются, как могут.
А в той сцене, которую ты мне показал, все так и было, как я говорю. На тебя внезапно напали, разоружили, издевались над лежачим и беззащитным. Унижали и даже применяли физическое воздействие. Неудивительно, что ты впал в панику и отчаяние, ведь там было полно народу… и Лили рядом крутилась.
Пойми, она иногда меня меньшими выходками бесит так, что я готова ее обозвать не только грязнокровкой, но и похлеще, а ведь я уже взрослый, относительно спокойный, и смею надеяться, уравновешенный человек. А что говорить о подростке, который висит вверх ногами? Да еще и без брюк, — покачала она головой. – Ну и мода у вас в школе, — Петунья шутливо пихнула Снейпа локтем в бок.
Он бледно улыбнулся. А ведь правда, надо было брать пример с маглов и носить штаны, вот хоть те же джинсы, тогда бы и позора такого не случилось. И стоило изображать из себя чистокровного, и не носить под мантией верхней одежды…
— Лили была неправа, — тихо сказала Петунья, сорванной длинной травинкой щекоча его руку. – Настоящий друг вмешался бы более решительно, и уж конечно не стал бы после вырвавшегося оскорбления бить по самому больному и уходить, оставив приятеля на милость врага. Вот ты, например, на ее месте, сделал бы то, что сделала она?
— Нет! – горячо сказал Северус. – Да я бы… я бы в клочья разорвал тех, кто посмел бы подвесить Лили Левикорпусом! Я… Но я… я мог бы сказать «маглорожденная», а сказал «грязнокровка»…
— Послушай, внимательно послушай меня! Хватит уже накручивать себя. Мы все строим из себя благопристойных порядочных граждан, и даже если очень хорошо относимся к людям других рас и национальностей, все равно знаем, что негров многие обзывают черномазыми, евреев – жидами, китайцев – узкоглазыми желтыми обезьянами. Да, мы говорим себе, что никогда не станем так презрительно называть человека в лицо, но… в глубине души иногда ведь все-таки думаем? Такова человеческая натура. Люди не идеальны, они не ангелы и не демоны, в них много всякого – и плохого и хорошего…
— Ты ведь тоже обычный мальчишка, — она опять взъерошила ему волосы, до того приятным было ощущение гладких волос между пальцами. – И просто пока еще не умеешь контролировать свои эмоции. Научишься, когда вырастешь. Никто не рождается умным и хладнокровным, все этому учатся, и порой даже всю жизнь. А некоторые так никогда и не поумнеют, — засмеялась она. – Думаю, ты понимаешь, о ком я говорю…
— Ты, правда, считаешь, что меня можно было простить? – с огромным сомнением в голосе спросил Северус.
— Я не прощу только вранья и предательства, наверное, — задумчиво сказала Петунья. – И равнодушия. Лично я бы тебя простила. Думаю, я бы не ушла тогда, как Лили, а добавила этому кретину Поттеру еще, да посильнее. Чтобы знал, как нападать вдвоем на одного и измываться над лежачим. Слушай, у вас, у магов что, не знают, что лежачего не бьют? Пусть даже они дрались вдвоем против тебя одного, но ведь должны были позволить тебе хотя бы взять палочку в руки! Что же это за доблесть такая – пинать лежащего врага. Это поведение подонков. Не хотела бы попасть на этот самый Гриффиндор, — она брезгливо поморщилась.
