Хотя… возможно, последний фактор всё же сыграл кое-какую роль в его паршивом настроении. Но куда больше его раздражал тот факт, что телефон Юу продолжал быть вне зоны доступа. Ну или телефон его был просто-напросто отключен.
Отключен.
Это даже не раздражало уже, раздражение ушло вместе с первыми сумерками.
Это пугало. И Лави не знал, что его пугает больше: возможность того, что с Юу что-то случилось, или возможность того, что японец попытался отделаться от него таким образом.
Второе предположение звучало бредом, но как-то не к месту Лави вспомнил, что, как оказалось, совсем не знает своего сожителя.
Отчаяние глухой волной накрывало молодое, рыжее, с трудом раздирающее опухший глаз создание, когда тот понял, что происходившее вчера не было сном, галлюцинацией или временным помешательством. Юу и впрямь находился чёрт знает где, и Лави даже не представлял, где его искать. И как. И с какими претензиями. Позвонить его начальству, что ли? И кем представиться? Любовником? Парнем Юу? Просто соседом по квартире? А как объяснить свой интерес? И как потом объясняться перед Юу, если окажется, что произошло что-то несерьёзное, а он поднимет панику?
Любовники, непонятно где шляющиеся по ночам, это такая головная боль.
Лави тщетно пытался припомнить, не говорил ли ему Юу чего-нибудь знакового на прощание. Но его отличная память трусливо пасовала перед необходимостью вспоминать их вчерашнее прощанье. Лави тогда был слишком возбуждён и зол на Юу, которого не удалось раскрутить на секс, чтобы прислушиваться к его словам.
А вот теперь Лави не знал, куда себя деть.
Утро, когда он проснулся, ещё и утром назвать было нельзя. В выходные улицы оживают позже, а уж если на улицах стоит привычный всем туман, так бурление жизни не ощущается до самого полудня или может не проявить себя вообще. Вот и Лави, разбитый и больной, чувствовал себя под стать раннему, воскресному, туманному утру. Вот только стоило поднять жалюзи, и он, скривившись, оценил прозрачный воздух и едва слышное копошение во дворе, там, где обычно ночью отдыхали от всего человеческого молодые тела, пребывающие в хорошо ещё если алкогольном опьянении. Полгода назад тут поймали наркоманов, которые ненароком прибили своего дружка. И потом сотрудники полиции обходили все дворы и опрашивали всех подходивших по возрасту парней, пытаясь установить, не было ли кого ещё в этой компании.
Лави слишком любил себя, для того чтобы баловаться даже травкой.
А ещё Лави рос со страшным опекуном-Пандой, противным, на взгляд Лави, стариком, который, впрочем, не сделал для него ничего плохого. И даже тот факт, что внук оказался падок не только на девушек, но и на парней, принял. Хоть и повздыхал сначала картинно, но позже отметил, что, может быть, его укротить и сможет только парень.
Разумеется, Лави, в то время уверенный в том, что он может быть только сверху, был подобной фразой возмущён.
А теперь вот он, кажется, и впрямь был не только укрощён, но и вовсе приучен тем, кого приручить не получалось ни в какую. Да и не хотелось Юу приручать, ему хотелось дать собой покомандовать. У японца это славно выходило.
С трудом оторвавшись от своих приятных воспоминаний, Лави опустил жалюзи обратно и, шлёпая тапками на босу ногу, отправился в ванную, в надежде на то, что хороший душ его немного освежит. Освежил. Кипяточком. Кран снова шалил, бритва царапалась, резалась и тупила жестоко, зубная паста вовсе закончилась, а вода уходила в слив с противным бульканьем и подозрительно медленно, наталкивая на мысли о возможном засоре.
Поход к Аллену зато больше не казался таким ужасным испытанием, как во все дни до этого. Лави даже похвалил себя за то, что напился и позвонил другу, упросив его встретиться. Почему именно Аллену он решил «поплакаться в жилетку», Лави точно не знал. Может быть, потому что тот был вообще единственным человеком из толпы его друзей и знакомых, кто знал про Юу? Перед остальными Лави обычно отшучивался или врал.
Поход до Аллена казался самым правильным решением. И ерунда, что он принял это решение, когда был немного не в адеквате, ему необходимо было отвлечься от происходящего. И он нашёл себе вполне приличный способ.
Теперь необходимо было отыскать приличные шмотки и отправиться к Аллену.
Разумеется, Лави не думал. Только так можно было объяснить идиотизм его поступка — отправиться в полвосьмого утра воскресного выходного дня к другу. Чего он там ожидал увидеть и услышать при таком раскладе?
Уж точно не Тикки Микка.
Но именно Тикки Микк, возвышающийся над Лави почти на голову, лохматый, небрежно одетый, с кружкой кофе в руке и встретил Лави на пороге знакомой, вроде бы, квартиры. Сначала Керр подумал даже, что пришёл куда-то не туда. Под непонимающим взглядом Микка он отступил назад, заглянул за приоткрывшуюся дверь, сверяя номер, затем вернулся к Тикки и почти жалобно произнёс:
— А я к Аллену.
Он в тот момент на полном серьёзе ожидал, что Аллена тут не окажется, и что это будет информация из разряда очевидно-невероятного лишь для такого обалдуя, как Лави.
Но Тикки только невразумительно оглянулся внутрь квартиры, рассматривая тусклый рассвет за окнами, и, снова уставившись на Лави, недовольно буркнул о том, что Аллен ещё спит и что рань, вообще-то, несусветная. А затем мужчина отошел в сторону, с явным намерением дать Керру пройти, и тот не стал больше ничего спрашивать. Следующий вопрос от Тикки касался предложения кофе, и Лави машинально согласился, оглядываясь по сторонам, будто в поиске огромного плаката с внушительным заголовком: «Пока вас здесь не было:» и большим списком подпунктов, объясняющих всё происходящее. Ясно было только одно: Тикки Микк по каким-то причинам чувствовал себя у Аллена, как дома. А учитывая, кто он, и что официально он сейчас просиживал в Португалии, своей второй родине (Керр узнавал о нём всё, что возможно), то его нахождение в квартирке Уолкера было, мягко говоря, неуместным.
Хотя он и смотрелся здесь вполне своим.
— А чего ты сам так рано тогда встал? — вместо тысячи вменяемых вопросов поинтересовался Лави, принимая обжигающую кружку.
— Я мало сплю, даже не смотря на то, что не инициирован. Не посвящён, то есть.
— Ах да, семья Ноя, — пробормотал Керр уже в кружку, пытаясь сделать так, чтобы его голос не звучал уж слишком скептически.
Тикки в это время отправился к спальне Уолкера, и Лави, стараясь выглядеть максимально не заинтересованно, на деле навострил уши и внимательно прислушался к тихому голосу Тикки. Вскоре он, кажется, услышал Аллена, который вначале удивился присутствию Тикки, что заставило Керра глухо хихикнуть, а потом прошёлся парой нелестных выражений и по неожиданному гостю.
Закончился короткий диалог тем, что Уолкер проскочил в ванную и уже оттуда прокричал что-то Лави, а потом из спальни вышел и зевающий Тикки Микк, вновь направившийся к гостиной. И, пока тот заваривал кофе для Уолкера, Лави успел более и менее привести в порядок мысли, дать под зад разбушевавшейся фантазии и только после этого вспомнил, почему вообще сюда пришёл и о чём собирался говорить с Алленом.
— Это было слишком рано! — Уолкер наконец-то вынырнул из коридора, одетый в хлопковые спортивные штаны и простую футболку невероятного цвета. Вернее, невероятным в ней был рукав, который, видимо, отпечатал в себе все оттенки всего цветного белья, с которым его простирнули. В общем, нестранно, что Уолкер надел такую именно дома. — Особенно для тебя и особенно учитывая, в каком ты виде.
— Я уже протрезвел, — откровенно офигел от подобного обвинения Лави.
— Ага. Вижу. — Аллен прикрыл глаза, уткнувшись лбом в ладонь.
— А что здесь делает Микк?
— А у меня спросить не судьба?
— Прячется от вернувшегося в Эшфилд брата.
Примерно полминуты Лави пытался понять, что это за брат, но потом смирился с двинутостью этой реальности.
— Губернатор штата?
— Да. Шерил Камелот. — утомлённо кивнул Тикки и, состроив обиженную мордашку, ткнул локтем в Аллена. — И, между прочим, это неправда всё. Я просто присматриваю за одним не совсем адекватным созданием.
