Серена сидела, сжав в руках бокал, но так и не притронувшись к виски, а Люциус все говорил своим низким хриплым голосом.

— Поэтому не стоит думать, что она погибнет, Серена. Она останется собой. Такой, как если бы никогда не поступила в Хогвартс. Такой, как если бы не встретила Сириуса или Эмили, не узнала, что ее отец оборотень или что ее мать убила собственную бабушку. Не у всех есть шанс на новую жизнь, Серена, но я постараюсь дать его Беате.

— Ты задумал это довольно давно, не так ли? — задумчиво спросила Серена. Теперь она смотрела на Люциуса пронзительно, пытаясь сделать то, что никому не удавалось — прочитать его. — Должно быть, нужны немалые душевные силы и старания, чтобы воплотить в жизнь все это?

— Да, — коротко и неясно ответил Люциус и отвернулся. — Я решил, что я единственный, кто действительно знал ее тогда, когда она была еще ребенком и не скрывала свое нутро от мира. Я был с ней рядом, когда она сбежала из дома. Был рядом, когда мы нашли ее отца. Это не дает мне право изменять ее жизнь, но это дает мне возможность сделать это правильно. И я ей воспользуюсь.

Люциус раздраженно запахнул камзол, не глядя на Серену.

— А сейчас… — он со стуком впечатал трость в пол. — Я хочу попрощаться.

Во временной комнате Беаты так же, как и во всем доме, горели свечи. Ее волшебная палочка лежала рядом, сломанная.

Символ новой жизни.

Жизни без друзей, жизни без любимых, жизни без памяти.

Беата сидела на кровати с застывшим, пустым лицом и, хотя ее дверь была открыта, а заклинание с нее снято, не пыталась бежать. Эта сделка казалась ей правильной. Она представить себе не могла, что Малфой пойдет на такое, что предложит ей подобное. Это было за гранью добра и зла, что-то настолько жуткое и невероятное, чего невозможно было ожидать от старого друга.

Но… это решение выглядело изящным, очень малфоевским.

Сколько понадобилось Люциусу, чтобы додуматься до этого? И сколько на самом деле сил он потратил, чтобы заставить себя решиться и предложить это ей? Беате хотелось верить, что очень и очень много.

Люциус вошел без стука, прислонился к косяку, сложив на груди руки.

— Я готов заключить обет, — просто сказал он. — Готова ли ты?

Беата медленно, заставляя себя, кивнула.

Люциус помолчал, выжидая, но Беата больше не сказала ни слова и он начал первым:

— Перед тем, как все случится, я хочу попрощаться и объяснить. Мы не станем вкладывать тебе ложных воспоминаний про кого-бы то ни было из Хогвартса, включая меня. Все, что ты будешь про меня помнить — что я маленький беловолосый мальчишка из одного летнего лагеря из бесконечно далекого детства. Я не буду лезть в вашу с матерью жизнь, не появлюсь на пороге вашего дома и это, конечно же, касается всех Пожирателей и всех слизеринцев. Если ты хочешь что-то спросить…

— Я не хочу, Люциус, — перебила его Беата. — Я все равно забуду, о чем просила. Ты дашь нерушимый обет, и мне перед своей псевдосмертью достаточно будет знать лишь то, что если Паркер и погибнет в схватке, это будет ее выбор, а не твои манипуляции. И это все.

Беата повернула к нему голову. Она не смеялась, не усмехалась и не злилась. Сейчас она была похожа на привидение, на дух, переходящий из старой жизни в новую. В ней уже почти не было ничего от старой Беаты, но и новой еще не существовало. Просто мягкая заготовка, из которой можно слепить почти все, что угодно. Она не была смертельно ранена или отравлена, но она умирала. По крайней мере, так ей казалось.

Сегодня ночью он, Люциус, практически своими руками убьет друга детства, потому что потеря памяти — это все равно смерть. Не маленькая и не большая. Настоящая.

— Ты пришел попрощаться, — в глазах Беаты мелькнуло обнаженное злорадство. — И я попрощаюсь с тобой. После того, как мы заключим обет. — Она помолчала и усмехнулась, обнажая зубы и десна: — Ты можешь войти, мама.

Беата протянула руку навстречу Люциусу, и тот почти ласково сжал ее в ответ. Серена Спринклс поравнялась с ними, глядя на рукопожатие, как на извивающуюся змею.

Она не пыталась заговорить с дочерью, она знала, что сейчас это бесполезно. Но уже скоро, очень скоро у нее появится шанс все исправить. Беата молча уставилась на нее, но Серена ответила ей пристальным бесстрашным взглядом, а затем ласково улыбнулась, все также не сказав ни слова. Беата в ответ лишь нахмурилась и повернулась к Люциусу.

— Начинай.

Люциус замер лишь на мгновение, а затем его голос зазвучал размеренно и звучно:

— Я, Люциус Абраксас Малфой, клянусь, что не трону Эмили Паркер, не совершу намеренно в ее или в чью-либо другую сторону действий, которые могут повлечь за собой ее смерть, болезнь и любые другие отрицательные для ее жизни, здоровья и разума последствия. Я также клянусь, что никто из Пожирателей Смерти, слуг или союзников Темного Лорда намеренно не совершит этих действий, как и сам Темный Лорд.

— Я, Беата Гвендолин Спринклс, клянусь, что позволю провести над собой обряд по частичному стиранию и изменению своей памяти. И преждевременному лишению магического дара.

Люциус вздрогнул всем телом, чуть не вырвав свою руку из руки Беаты. Серена смотрела на дочь широко распахнутыми глазами. Беата мстительно улыбалась, издевательски глядя на Люциуса. Всем было известно, что страшнейшее преступление, которое можно совершить с волшебником — это забрать его магию.

Серена глубоко вздохнула и коснулась палочкой Люциуса их скрепленных рук.

— Я свидетель произнесенных клятв и заключенного обета. Обет заключен.

Изумрудная петля на мгновение обвила руку Люциуса и Беаты, скрепив их вечными узами, какие скрепляют мужа и жену, и погасла. Малфой не дернулся, когда заклинание пребольно вонзило свои «зубки» в его кожу. На лице Беаты не отобразилось ничего.

Они тягуче медленно расцепили руки. Кожа все еще ныла и где-то внутри у самых костей разлилось настоящее пламя, понемногу угасающее и превращающееся в острый зуд.

Беата вскинула голову.

— И последнее, что я хочу сказать тебе Люциус, перед тем, как меня не станет.

Она улыбнулась, как в давние времена, когда они были детьми.

— Я ненавижу тебя, Люциус Абраксас Малфой.

Малфой дернулся, и в его взгляде появилось жалкое выражение. Но он лишь плотнее сжал губы и, медленно пятясь спиной назад, вышел, до самого конца не отрывая взгляда от светлой улыбки на лице Беаты и ее демонических глаз.

Это было последнее, что Беата Спринклс сказала своему старому другу, больше она не произнесла ни слова. А на рассвете ее не стало.

Люциус не смог лишить ее магического дара, просто не решился. Они с Сереной погрузили Беату в глубокий сон и прибывшие ранним утром колдуны приступили к работе.

Через три недели после того, как Беата Спринклс заснула навечно в поместье Малфоев, из Англии отбыл утренний торговый корабль с зеленой литерой «М» на боку. Прошло совсем немного времени, и в старинном особняке на побережье Атлантического океана проснулась девушка. С насмешливым лицом, угловатыми руками, копной смоляных волос и острыми зелеными глазами.

Которую всего через несколько лет будут называть…

…миссис Беатрис Гринграсс.

========== Глава XXXII: Последняя шалость Беаты Спринклс ==========

Хогвартс, кабинет Дамблдора

Неспешно цокали разномастные часики, в разнобой передвигая секундными стрелками. Им вторила пыхтящая золотисто-лимонным колба на дубовом столике. Фоукс, бесконечно прекрасный и слепящий глаза, уютно свернулся в своей клетке, обняв себе длинным огненным хвостом.

— Какого черта мы здесь делаем? — Сириус Блэк вытянул перед собой ноги, разглядывая длинный ворс ковра и заляпанные в весенней грязи брюки.

Напротив него сидела Эмили Паркер в непроглядной черной мантии и с обгрызенными ногтями. Она выглядела измотанной, словно совсем не спала, ни черта не ела и только что и знала, что свои учебники.

Кроме Сириуса и Эмили в кабинете не было никого, включая самого Дамблдора, и если десять минут назад ситуация казалась странной, то сейчас она начинала нервировать в буквальном смысле до нездоровой дрожи.