Нотт и Розье были немало удивлены, что такой пустяк, как участие грязнокровки в Гонках, превратился в целое обсуждение. Эйвери выглядел так, будто что-то знал. Но он всегда так выглядел, чем немало нервировал большую часть Слизерина и своих родственников.
Энтони поднял вопрос об Эмили прямым текстом, и Люциус в тот момент чуть не рухнул со стула. Это был ответный выпад ублюдка на то, что Малфой не позволил Тони продолжать свои издевательства над девчонкой. Они оба находились в весьма невыгодных позициях. Люциус — потому что скрывал крайне неприятную тайну. Мальсибер — потому что скрывал происходящее от Лорда. Но Мальсибер был психом, и его действия иногда граничили с выходками умирающего безумца.
— Я не понимаю… — Эйвери облизал свои мерзкие губы и провел рукой по обмазанным гелем волосам. — Не понимаю, о какой девчонке идет речь и почему она заслуживает столько внимания. Но если так хочется, всегда можно найти компромисс, не правда ли?
Малфой уставился на Эйвери взглядом «заткнись, пожалуйста», но тот, словно уж, вывернулся из его захвата и улыбнулся уже Мальсиберу.
Компромисс. Нет, не так.
Компромис-с-с… Это было вторым именем Якоба Эйвери.
Когда он заговорил, Малфою показалось, что вместо лица у него голова змеи, и когда он открывает рот, в нем проскальзывает раздвоенный язык. Но это, конечно же, было просто воображением.
— Пусть девчонка участвует в Гонках, но на щадящих условиях. Пусть выживет. Скажем оборотням, что можно поиграть с ней, но не убивать ее. Чем не выход?
Мальсибер поднял брови и повернулся к Люциусу. Малфой ответил ему хмурым, рассерженным взглядом. Эйвери снова влез, когда его не просили. Вместо того, чтобы заставить Энтони прогнуться, теперь Люциусу придется прогибаться под Эйвери. Под его компромис-с-с.
— Устраивает, — холодно бросил он.
— И меня, — осклабился Мальсибер.
— Что-нибудь еще… важное? — Себастьян Нотт окинул их небрежным взглядом.
— Это все, — лучезарно улыбнулся Тони.
У Нотта полезли глаза на лоб.
— Все?!
— Совершенно верно.
— Мы собрались здесь исключительно для обсуждения какой-то там грязнокровки?
— Смотри глубже, Себастьян, — Эйвери сегодня явно вошел в раж. — Если грязнокровка обсуждается в нашем маленьком, но важном кругу, значит, она не какая-то. Значит, она кто-то.
Мальсибер смеялся живыми маслянистыми глазами, в то время как Люциус леденел с каждым новым словом.
— Действительно, — он вспорол воздух голосом, как ножом, — чем вызван столь удивительный интерес к этой девчонке, Тони? Ты чего-то не рассказал нам? Для чего ты держишь ее у себя в доме, для чего пытаешься отправить на Гонки? Уж не шпионка ли она? Можно ли доверять тебе, Тони?
Малфой начал говорить и замолчать уже не мог. Он понимал, что рискует, но это не имело никакого значения, потому что лицо Мальсибера вытягивалось с каждым новым вопросом все сильнее, и его рожа доставляла Люциусу практически физическое удовольствие.
— Я…
— Ты? — резко бросил Люциус, подначивая соперника.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Люциус! — Мальсибер вскочил. Его глаза полыхнули злостью, и Малфой подумал, что сейчас он вполне способен сделать что-нибудь страшное. Энтони давно перестал контролировать свои порывы жестокости.
— Ни к чему. Просто мы все немало удивлены происходящей беседой. Но раз уж мы приняли решение, не будем больше об этом.
Люциус вышел из кабинета первым, чувствуя, как взгляд Тони жжет ему спину.
Этого он ему не простит.
Следующий его выпад против Люциуса будет уже серьезным, и лучше бы успеть подготовиться к нему заранее.
Когда Малфой без слов ворвался к Эмили в ее, то есть, не совсем ее домик, она как раз одевалась после душа. Он не стал ждать положенное по этикету время, а просто зашел внутрь ванной комнаты и начал говорить, пока Эмили испуганно натягивала на себя истрепанное платье. Но это было напрасно — ее тело интересовало Малфоя не больше, чем беременная самка жука-скарабея.
— Сейчас ты отправишься на Гонки в Шервудский Лес. Это достаточно жуткое место. Палочка будет с тобой, но это едва ли спасет тебя от Пожирателей, чистокровных придурков и оборотней. Если хочешь выжить, я помогу тебе, но не смей высовываться за пределы леса. Если ты попробуешь сбежать, тебя загрызут. В этом весь смысл игры, Паркер. Они скажут тебе иное, но поверь, единственный способ выжить — не пытаться бежать. Как только ты подумаешь об этом, тебя сожрут заживо.
Эмили ошеломленно смотрела в ответ, силясь понять, о чем речь. Малфой почти не готовился, и его ложь была невесть какой, но в глазах Эмили засквозило понимание и страх. Значит, она ему поверила. Ей не стоило этого делать, но кому еще здесь она могла верить? Она ведь была нужна ему, а значит, он не мог врать в вопросах ее безопасности.
Люциус рассуждал так, и это работало. Хорошо.
Краем глаза он посмотрел на дымящийся котел в центральной комнате. У зелья был слабо-зеленый оттенок, угли под котлом едва тлели, и часть ингредиентов в маленьких запечатанных коробочках все еще лежала рядом.
Значит, зелье может быть еще не готово. А даже если бы и было, Малфою было нужно не только оно. Ему нужен был рецепт. Он не собирался находиться в зависимости у какой-то пусть и чрезвычайно умной и вызывающей уважение, но грязнокровки.
Эмили смотрела на тот же котел и явно думала то же, что и Малфой. Это зелье было гарантией ее безопасности. И она прекрасно понимала, что пока рецепт при ней, Люциус над ней не властен. Но как только он заполучит его…
Они встретились глазами.
Она попытается сбежать, — промелькнуло в голове у Люциуса.
Стоит ли мне пытаться сбежать? — подумала Эмили.
Это был ее шанс, который мог обернуться ее проклятием. Она может погибнуть, как ей предрекает Люциус. И тут она вспомнила, что случится с Ремусом, если ее не станет, а зелье останется недоваренным. Если бы только она смогла выбраться и сварить это зелье для Ремуса раньше, чем его настигнет стая Фенрира, дело было бы решено, но… Но какие у нее на самом деле шансы? И что если Малфой не лжет?
Эмили сглотнула, и ее лицо превратилось в каменную маску.
Нельзя думать о свободе, нельзя думать о побеге. Она будет действовать, как ей скажет Малфой, она не будет пытаться сбежать. Это исключено.
Люциус, наблюдая за переменами ее эмоций, только вздохнул про себя. Он смог ее убедить и обыграть. В очередной раз. Ему чертовски везло в последнее время, и это было плохим знаком.
Люциус отмел сомнения прочь, обхватил Эмили сильной рукой и трансгрессировал.
Первое, что Эмили услышала — чье-то поскуливание.
Она открыла глаза, которые отчаянно этому сопротивлялись, и сразу же напоролась взглядом на узкую высокую клетку с частыми прутьями. В ней свернулось что-то маленькое, отдаленно похожее на человеческую фигурку в рваном тряпье. Через мгновение она поняла, что это домовик в одежде. Очевидно, эльф получил свободу от предыдущих хозяев, но чистокровное общество ему этого не простило.
В следующей клетке жалась девчушка лет четырнадцати. Эмили наморщила лоб, вспоминая, где она могла видеть это лицо, и нашла отдаленное сходство с одной из учениц факультета Пуффендуй. Девочку было тяжело узнать, в большей степени потому, что глаза ее утратили всякое выражение разума. Страх сожрал ее мозг, и даже выживи она этой ночью, исцелить ее уже не получится.
Одинаковые серые клетки тянулись далеко вперед, теряясь между толстыми стволами деревьев, между которыми важно плавали откормленные светляки. В каждой сидели люди и нелюди всех возрастов и окрасов. Многие тряслись от ужаса, кто-то плакал, кто-то скулил, кто-то пытался выть, но бдительные надсмотрщики тут же прекращали истерику одной короткой вспышкой заклинания. Глаза некоторых заключенных были переполнены злостью, и их обладатели выглядели хуже всего. Из них пытались выбить желание жить и несколько перестарались в своих попытках.
Люциус коротким щелчком холеных пальцев подозвал одного из надсмотрщиков, что-то коротко и тихо сказал ему, вручил ее волшебную палочку — у Эмили перехватило дыхание — и трансгрессировал. Суровый мужчина с тяжелыми надбровными дугами, квадратным лицом и пробивающейся щетиной схватил ее за руку, протащив почти через всю освещенную часть лагеря, после чего втолкнул в одну из свободных клеток. В ней подозрительно пахло мочой и виднелись плохо отмытые следы крови. Видимо, кто-то умудрился довести своего надзирателя до ручки. Эмили глубоко вздохнула, она-то собиралась сидеть тихо как мышка.
