— Я предлагаю сваливать, — Беата отошла от гроба, обтерла руки о штаны и деловито сунула трубку в рот. Дым пополз по комнате, зрачки Спринклс чуть расширились, и на ее губах заиграла блаженная улыбка.

— Обязательно нужно было обдолбаться в директорском кабинете? – наигранно вежливо уточнила Эмили.

— Когда еще будет такой шанс? — искренне удивилась Беата.

— Действительно.

Эмили взмахнула палочкой, и стеклянная крышка вернулась на место, а стеганое одеяло на кресле расправилось, будто на нем никто и не сидел. Освежающее заклинание дымком окутало комнату, поглощая запах, вырвавшийся из стеклянной тюрьмы, а заодно и тот, что исходил от бывшей трубки Дамблдора. Через пару минут проход за девушками закрылся, и только часы, отстающие на добрых полчаса, хитро цокали большой и малой стрелками.

А Северус Снейп, пришедший всего на полчаса позже, был слишком занят изъятием улик, чтобы заметить эту несущественную деталь.

*

— Подведем итоги, — прогнусавил Ремус. Большую неровную горку из пропитанных потом простыней и одеял венчала вихрастая голова с распухшим красным носом.

— Подведем, — кивнула Беата, разбрызгивая прямо перед носом Ремуса какую-то дрянь. – Это от простуды, — милостиво пояснила она.

«Или от меня», — подумал Ремус, чуя сквозь заложенный нос слабый запах аконита.

— В крови не обнаружено и капли магического воздействия, — коротко сказала Эмили. Она не спала несколько ночей, работая в небольшой когтевранской лаборатории, проводя эксперименты один за другим, и стала похожа на женскую версию Северуса Снейпа.

— В эмоциональном фоне не обнаружено магического вмешательства, — пожала плечами Беата.

— Вообще?

— Вообще. Но есть кое-что занимательное.

Две пару глаз вонзились в Беату, пока та намеренно тянула время. Она снова курила, и плотный дым полумагического происхождения оплетал комнату толстыми нитями.

— У этой шутки – чем бы она ни была – интересный механизм действия. Она воздействует на наиболее восприимчивые участки психики. Допустим, если ты, Мохнатик, начнешь ежедневно думать о том, как хреново быть оборотнем, концентрат отчаяния в итоге покроет собой все то хорошее, что с тобой случилось. Ты забудешь о нем, зато будешь накручивать и накручивать себя, пока не двинешься.

— Верно, — коротко кивнул Ремус и без всякого стеснения добавил: — На втором курсе мне не раз приходила мысль о самоубийстве.

— Но ты выжил. В этом виноваты… — Ремус фыркнул, Беата ухмыльнулась, — …как мародеры, так и защитные механизмы твоего сознания. Природа рассчитывала на то, чтобы ты размножался, а не вешался.

— Но эта магия подталкивает к тебе самые черные мысли, концентрирует их и подавляет все хорошее? – догадался Ремус. – Вроде дементора?

— Только оно воздействует очень избранно.

— Иными словами, — сказала Эмили. – Если тебе совершенно безразлично, что ты – магглорожденный, с тобой ничего не произойдет, ведь воздействовать банально будет не на что.

— Верно. — Беата откинулась в кресле, принесенном из гриффиндорской гостиной и пыхнула трубкой. – Строго говоря, нужно просто иметь мозг.

— Почему мне кажется, — едко начал Ремус, — что, будь ты хоть сквибом, на тебя бы эта неизвестная штука не подействовала?

— Да потому, что я люблю себя, дружочек, — елейным голосом отозвалась Беата и улыбнулась Ремусу, как умалишенному.

— А еще она боится боли.

— Но мы же понимаем, — Ремус утер нос платком, — что происхождение волнует очень многих – в меньшей или большей степени. Даже пуффендуйцев – случаев «депрессии» на их факультете в разы больше, чем на остальных.

— Естественный отбор в действии, — отозвалась Беата.

— Твое человеколюбие, как и всегда, не знает равных, — немедленно съязвила Эмили.

Привычная перепалка между Эмили и Беатой напоминала о старых деньках, немного успокаивая — хоть что-то в мире остается неизменным.

— Что будем делать дальше? – подытожил Ремус. — Дамблдор…

— Мы не пойдем к Дамблдору за советом, — отрезала Эмили.

— Потому что мы гордые?

— Нет, — Эмили совершенно не разделяла веселья Ремуса. – Потому что, если его вызовут на допрос в Министерство и применят к нему сыворотку правды, я хочу быть уверена, что хотя бы его мы не подставим.

— Но мы не можем в одиночку даже определить источник воздействия, — возразил Ремус. – Что это? Чары, зелье, проклятый амулет?

Беата задумчиво крутила в пальцах длинных острый карандаш, по инерции стащенный из кабинета директора.

— Это неважно, Мохнатик. Очевидно одно – за этим стоит человек или же группа людей. А так как ни один яд не используется, пока к нему не будет найдено противоядие, то…

— Необходимо обнаружить источник, и тогда у нас появится шанс найти и способ исцеления.

— Да.

Они помолчали, раздумывая каждый о своем, и Эмили неожиданно для всех поднялась с кресла:

— Я не могу ждать и надеяться на кого-то, — сказала она. – Не хочу попасть под раздачу.

— И что ты сделаешь?

— Пойду к Северусу.

Холодное шипящее имя упало в воздух и застыло ледяной коркой на сердце.

— Он опасен, — очень мягко, не желая разозлить Эмили, сказал Ремус.

— Я знаю, — Эмили мотнула головой. – Но, кроме того, он единственный, кто наиболее близок к Слизерину и Волдеморту, и с кем я могу поговорить начистоту.

— С ним уже нельзя говорить, — Беата сказала это вскользь, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И, вполне возможно, он более чем осведомлен о происходящем, — добавил Ремус. – И поддерживает это. Ты же помнишь, кто крикнул про оборотня во время нападения на учеников в Лондоне?

Глаза Эмили, темные и упрямые, пронзительно взглянули на Ремуса.

— Я помню, — оскорбленно сказала она. — Но эта зараза может настигнуть Эванс, и тогда у Северуса не будет аргументов. Я не верю, что он предал ее. Он выбрал другую сторону, но не другую девушку. Ты должен это понимать.

Ремус закрыл глаза и устало опустился на подушки. У него не было никаких причин верить слизеринцу, и Джеймс бы уже высказался в весьма нелицеприятных выражениях о том, что он думает о мнении Паркер. Но ведь будь Ремус на месте Снейпа, и друзья поверили бы в него. Несмотря на то, что он сделал, они бы дали ему шанс. А Снейпу никто и никогда не давал шансов. И это, с точки зрения, Ремуса было неправильным.

Эмили вышла за дверь, не утрудив себя закрыть ее плотно, и сквозняк тут же проник в спальню длинными холодными пальцами. Ремус сидел на кровати с закрытыми глазами, вдыхая невкусный, горький от табака воздух и слушал, как мерно пыхтит трубка Беаты.

— Сегодня ты непривычно тиха и даже почти неязвительна, — Ремус взглянул на слизеринку, затем на покачивающуюся от ветра дверь и тоскливо поежился от холода. Беата шевельнула пальцем, и дверь тут же захлопнулась.

— Ничего особенного.

Ремус замер, всей кожей почувствовав, что что-то не так. Была в голосе Беаты непонятная надтреснутость. Так случается, когда человек больше не в силах держать внутри боль, раскрывается незнакомцу, рассказывая о душевных переживаниях будто бы нехотя, не желая тем самым выдавать их значимости.

Беата затянулась, трубка пыхнула снова.

— Что-то случилось? – очень-очень мягко спросил Ремус.

– Да нет… — Беата помолчала. - Просто пару дней назад не смогла сделать Алохомору, — она грубо усмехнулась. — Со второго раза получилось. Наверное, в ту ночь в битве с оборотнями я перенапряглась или что-то вроде того.

Ремус замер. Беата продолжала безмятежно улыбаться.

Если бы это произошло с Джейсом, Люпин бы даже не обратил внимания, но Беата… Он коротко и быстро взглянул на слизеринку – в ее глазах затаился жгучий страх, с которым ей приходилось биться в одиночку.

Спринклс вдруг перевела взгляд и посмотрела прямо в глаза Ремусу, прямо и серьезно.

А затем она спокойно произнесла:

— Я теряю магию, Ремус. И никто, совершенно никто не знает, что с этим можно поделать.

*