— Дингл, группа мракоборцев будет ждать вас у Запретного Леса. Мисс Спринклс, вы вольны выбрать тех колдунов, что будут рядом с вами.

— Мы уже определились.

— Чудно.

Кингсли кивнул снова.

— Удачной охоты, господа. — гулко пробасил он и через минуту уже скрылся в кустарнике. За ним последовала почти вся группа мракоборцев.

Животные самых разных мастей и окраски на миг появлялись из-за деревьев, пересекая поляну разноцветными росчерками, и тут же исчезали на противоположной стороне. Беата, Дингл, двое его людей и двое колдунов последовали в сторону Леса.

Никто не заметил, как хрустнула одинокая ветка под лапами большого черного пса, зловещей тенью проскользнувшего среди толстых лесных стволов.

***

Подвалы Хогвартса, полнолуние

Ремус чувствовал себя странно. В любое полнолуние он чувствовал себя одинаково.

Одинаково паршиво. Одинаково отвратительно. Одинаково убито.

Но сейчас он чувствовал себя странно. Там, где-то возле Хогвартса скоро развернется самая настоящая битва между волшебниками и вервульфами, и неизвестно, смогут ли мракоборцы выдержать натиск обезумевших от жажды крови зверей, натасканных на убийство. Под дверьми подвала сидит его девушка — испуганная, сжавшаяся от холода и страха, но намеренная стоять до конца. Он чувствовал ее запах — терпкий, прохладный и острый. Запах впитался в кожу, окутал невидимым дымком сковывающие Люпина цепи, проскользнул тонкой нитью по каменному полу, проворно шмыгнув за дверь и опутав Эмили с головы до ног.

Это была нить, неожиданно прочно связывающая сейчас человеческую девушку и проклятое чудовище.

Ее запах, мысли о предстоящей битве, в которой он никак не мог быть полезным, о друзьях, которые впервые были не с ним… все это переплеталось в голове Ремуса, медленно сводя с ума. Он хотел, чтобы ночь поскорее закончилась, растопленная спасительным солнечным светом. Чтобы на утро, добредя до Большого зала, он смог бы съесть хорошо прожаренный тост с беконом и чудный омлет. И не услышать ни одного всхлипа или тихого скорбного сообщения о смерти знакомого профессора, ученика, близкого друга.

Пусть он и прекрасно знал, что это слишком смелые мечты.

Но все это будет потом, а сейчас Ремус чувствовал, как начинают трещать от напряжения его кости, выгибаясь и протестуя. Как что-то внутри него тихо скулит, желая поскорее обратиться и вырваться из ненавистных оков слабого тела, стать наконец-то свободным зверем. И остаться человеком.

Запах Эмили стал мучительно сильным, пробираясь в ноздри так, словно и не было никакой стены между ними. А может быть, ему просто казалось?

На границе сознания он услышал шум — то ли чьи-то голоса, то ли спор, вскрики… а затем провалился в тяжелый омут сокрушительной боли и затапливающего разум желания убивать.

Очнулся Люпин только через пару минут. Кандалы все так же жгли холодом, надежно обнимая мощные лапы, но цепи волочились за ними по полу, выдранные из стены нечеловеческими усилиями. Люпин внутренне усмехнулся — вздумали удержать молодого крепкого оборотня какими-то железками? Как бы не так.

Ремус тяжело поднялся, тряхнул мордой и потянул носом: в ноздри снова ударил этот запах. Такой манящий, горячий, сладкий, восхитительно живой и чистый… Так может пахнуть только людская кровь.

«Стой! — воскликнул кто-то внутри головы. — Мы должны противостоять! Должны держаться!»

Или нет?..

Ремус медленно подошел к двери, опуская морду к порогу, к щели между дверью и полом, чтобы втянуть еще больше этого изумительного аромата, не упустить ни капли. И тут же раздраженно зарычал — этого было слишком-слишком мало! Жалкие крохи того, что он мог бы получить, если бы не было здесь этой ненавистной двери!

А еще он слышал дыхание — прерывистое, взволнованное, испуганное. Слышал робкий вздох — так делают люди, когда собираются с силами, намереваясь что-то сказать. И выдох — так они делают, когда никак не могут решиться и отступают. Ничтожества.

Оборотень раздраженно ударил лапой дверь, еще раз и еще, но та стояла незыблемо. И та девушка за дверью тоже никуда не уходила. Смелая или глупая?

Зверь ударил снова, и дверь снова не поддалась, только скрежет когтей о прочное железо раздавался раз за разом все громче. Люпин заворчал, отошел от преграды, насколько позволяла ширина комнаты, и, напрягшись, прыгнул вперед, всем телом бросаясь на препятствие. Дверь гулко недовольно загремела, но не сдвинулась ни на йоту. Что же делать?..

Словно в ответ на этот вопрос, раздался скрежет, заставивший Ремуса опасливо отскочить к дальней стене. Скрежет был похож на звук отодвигаемых внешних засосов. Но разве такое возможно? Кому может прийти в голову открыть дверь в комнату с голодным оборотнем?

«Люди — ничтожные идиоты, — едко прошептало сознание. — Они способны на любую глупость».

«Нет, здесь что-то явно не так…»

«Не бойся, мы можем все».

Дверь заскрипела и медленно поползла в сторону, приглашающе отворяясь. В просвет между ней и стеной тут же упало пятно теплого оранжевого света, такого ласкового и гостеприимного, призывно зовущего к себе. Люпин задумчиво смотрел в появившийся проем и ждал. Ни к чему бросаться в бой столь неосмотрительно, лучше выждать и действовать наверняка. Но ничего не происходило, только чуть трепетали тени на полу, когда огонь факела поддавался очередному нашествию сквозняков.

А еще, из коридора продолжал просачиваться человеческий запах. Тот самый запах. Запах, о котором Люпин-зверь мечтал, казалось, уже целую вечность. И тот, от которого Люпин-человек тоже сходил с ума.

Оборотень сделал осторожный шаг по направлению к двери, вытянул голову, снова потянув носом воздух, сделал еще шаг, немного подумал, переступая с лапы на лапу и больше не стал медлить. Прыжком он преодолел расстояние и вырвался из своей ненавистной клетки. Запах настиг его с новой силой, и Люпин больше не желал ему сопротивляться.

***

Гостиные Гриффиндора, полнолуние

— Есть, Лил! — Джеймс подскочил на кровати, чуть не ударившись макушкой о верхнюю балку.

— Кто? — девушка тут же оказалась рядом с Джеймсом, заглядывая тому через плечо.

К полуночи они переместились в пустующую спальню мародеров, Питер куда-то подевался и на письма не отвечал, Ремус был заточен в подвалах, а Блэк свалил в лес. Джеймс разрывался: он понимал, что должен очень внимательно следить за передвижениями всех слизеринцев в школе, а заодно и за передвижениями Блэка, но в то же время ему не давала покоя мысль, что он сидит сейчас на своей кровати вместе с Лили. На дворе ночь, лунный свет льется в окно, и им совершенно никто не может помешать…

Через полчаса Джеймс решился озвучить эту мысль Эванс, за что тут же получил по голове увесистой книгой по Прорицанию. Эванс показательно отсела от Джеймса на добрых пару метров, устроившись на кровати Питера, чтобы «не провоцировать его мужскую натуру» и продолжила сверлить Поттера взглядом. Джеймс внутренне ухмыльнулся — не думай она сейчас о том же, о чем и он, не стала бы реагировать столь резко на это шутливое заявление.

В отсутствие Эванс Джеймсу ничего не оставалось, как грустно пялиться на карту, временами удаляясь мыслями в просторы своих почти приличных фантазий. Неожиданно появившаяся на карте точка мигом вырвала гриффиндорца из дремы.

— Люциус! — Джеймс ткнул в пятно на волшебном пергаменте. Пятно, деловито покачиваясь, направлялось куда-то на нижний уровень подземелий.

— Откуда он там взялся? Он же не входил через главные ворота?

— Нет. Я только что его заметил. Проверял Лунатика и обнаружил ублюдка. Возможно, под гостиными Слизерина есть какие-то тайные ходы, о которых мы не знаем. Вроде тех, что обнаружили Блэк с Беатой.

— Эти балбесы просто головой при падении ударились. Нет в Хогвартсе никакого василиска, — фыркнула Лили.

— Это неважно, — резко оборвал ее Джеймс. — Видишь? Он спускается ниже, туда, где заперт Лунатик.

— И Эмили все еще там…