…По тихому зимнему переулку идет белокурая девушка среднего роста, волосы её рассыпаны по спине, легкий ветерок раздувает их в стороны, а мягкие маленькие снежинки плавно опускаются на пряди, становясь для прически прекрасным украшением. По заснеженной земле стелется её шуба из меха, и дева постоянно укутывается в богатый воротник, скрывая в нем свои заалевшие от мороза щечки. Личико её сияет улыбкой, губки розовые как летний закат, голубые глаза напоминают бездонное небо, на черных густых ресницах лежат белые снежинки, которые ещё не успели растаять. Она идет, не спеша. На ножки её обуты теплые сапоги, и из за длинного подола шубы их почти не видно. Она вдыхает запах зимней свежести, затем вынимает свою ладошку из меховой муфты и позволяет ледяному снегу опускаться на её кожу, таить, блестеть. На лице девы вновь появляется улыбка, и эта улыбка столь ей знакома, кода-то давно она так уже улыбалась. Эту улыбку сможет распознать любая женщина, которая хоть раз носила в себе младенца.
Сигюн с каким-то наслаждением прикрывает глаза, затем прислоняет свою ладонь к слегка выпуклому животику. Она ощущает внутри себя новую жизнь, и это когда-то уже испытанное чувство дарит все те же непередаваемые эмоции. Дева поглаживает живот, про себя лелея уже второго ребенка, которого она ждет от Локи. В эти минуты Сигюн не представляет себе счастливей женщины, чем она. Ванка уже забыла, что такое - быть счастливой, и вот сейчас она словно пробует на вкус эти мгновения, она так боится спугнуть их даже плохой мыслью. Ладонь её ласкает живот, и она так отчетливо улавливает биение маленького сердечка ребенка.
Позади вдруг прошелестели шаги, нарушая тихие минуты счастья, Сигюн обернулась, но никого не увидела, лишь заметила, что снегопад заметает чьи-то следы, которые ведут прямо к деве. Она уже поняла, кто мог так внезапно исчезнуть, но при этом слегка нашуметь.
-Я слышала тебя, так что выходи! - прокричала она, оглядываясь по сторонам, однако никто ей не ответил, никто не вышел по её зову. -Нари, я знаю, что это ты. Тебе стоит ещё потренироваться у отца бесшумным шагам, - она улыбается заглядывая в уличные переходы. Вдруг из-за угла дома выглянул черноволосый мальчуган, прическа его была чуть растрепана, и на ней красовались легкие снежинки, крупные как хлопья, так отчетливо выделяясь на черной шевелюре. В его зеленых глазах прослеживалась детская печаль, и в то же время хитростная тень. Сигюн подошла к сыну, с улыбкой глядя на него.
-У меня опять ничего не вышло, - буркнул Нари, поправляя воротник своего теплого плаща, такого же цвета, как и у Локи. -Я столько пытался научиться ходить тихо, и все выходит плохо. Я помню, что говорил папа: “представь, что под твоими ногами нет земли, и ты идешь по воздуху.”.
-Не расстраивайся, сынок, - Сигюн взяла его за руку, подвела к себе, присела возле него на корточки. -Ты ещё слишком мал, и ты не можешь сразу всему научиться. Думаешь, твой отец в одну минуту изучил всю магию и трюки? Магия - это дар, который приходит со временем, ведь вы с папой каждый день повторяете старые приемы, а затем разучиваете новые. Ты уже научился перемещать вещи?
-Да, это самое легкое! - воскликнул мальчик, радостно улыбаясь, а потом на его личике вновь возникло смятение. -А вот бесшумные шаги…
-Поверь мне, малыш, с таким папой, как у тебя, ты научишься всему. Постарайся ещё раз, а потом вечером расскажешь о своих результатах, - посоветовала Сигюн, заботливо завязывая пояс на его кожаном костюме. Нари уже хотел было рвануть в сторону, чтобы поскорее попробовать прием, но Сигюн остановила его обыденным и таким типичным вопросом, который только может задать заботливая мама: -Так, подожди. Ты поел?
-Да, Бирта покормила меня ещё утром, - ответил мальчик, с надеждой, что она отпустит.
-Утро уже давно прошло, Нари. Сейчас на улице полдень. Так, идем, а потом вернешься к своим занятиям, - мама потащила упрямого сынишку во дворец, а тот лишь погнул губы, надул ещё по-детски пухленькие щечки, но в итоге послушно поплелся за Сигюн, крепко сжимая её теплую руку.
Так проходили дни. А Сигюн все никак не могла привыкнуть к тому, что беда покинула её, отпустила её из своих крепких объятий, и теперь на руки деву подхватило счастье. Счастье каждый день видеть его глаза, счастье каждую ночь засыпать, прижавшись к его телу, ощущая на себе его холодные как сама зима, но нежные как теплый ветер руки, счастье слышать его голос, счастье каждую минуту иметь возможность прикоснуться к его губам. Сигюн так боялась, что все в какой-то момент снова разрушится, хотя и угрозы неоткуда ждать. Так, по крайней мере, кажется самой ванской дочери. Она не знает, что творится в государстве, не знает о разногласиях между мужем и отцом, не знает даже в полной мере, где Локи отыскал Фенрира и как волк попал в Асгард. Супруг ничего не рассказывает Сигюн о своих делах, хотя как королева она имеет полное право знать обо всем, что касается Асгарда. Она понимала, что муж многое скрывает от неё о своем прошлом, о настоящем, и каждый раз, когда она хотела завести тему, Локи отвечал всегда одинаково: “Тебя не должно это волновать. То, что нужно, я тебе сам скажу”. Локи очень старательно уберегает её от всего - ни к чему ей лезть в эти дела, ни к чему знать. Это касается только мага, а у его Сигюн сейчас есть всего две обязанности - ни о чем не переживать и спокойно выносить второго ребенка.
Все шло своим чередом, время текло очень быстро. И чем больше проходило недель и месяцев, тем сложнее было Сигюн. Её животик был аккуратным, кругленьким и совсем не крупным, таким же, каким был, когда Нари находился в её чреве, однако состояние девы ухудшалось с каждым новым днем. Это началось на пятом месяце беременности.
Ночью Сигюн почувствовала, как все её тело обдало морозным холодом. Она во сне съежилась, свернулась в клубок, насколько это позволял сделать её живот, укуталась в одеяло, но это мало помогало. Локи проснулся от того, что стучали её зубы, что тело её рядом знобило и тряслось от холода.
-Сигюн, что с тобой? - тихо спросил он, кладя руку ей на лоб.
-Я не знаю. Я очень замерзла, - отвечает она сквозь сцепленные зубы, и голос её дрожит. Маг тут же поднимается, начинает разводить в камине огонь, зажигает свечи щелчком пальцев, укутывает супругу в одеяло, сверху накидывая ещё и плед. Она же не перестает дрожать, ей кажется, что этот холод зарождается внутри.
-Тише, сейчас согреешься, - Локи преподнес ей чай, от которого веяло жарким паром и лимонным ароматом. И он удивился, как девушка чуть ли не залпом выпила относительно горячий напиток. Из-за сумерек в комнате он с трудом мог разглядеть её лицо. Увидел, что оно бледное, что губы её посинели от холода, щеки словно покрыл иней. Он коснулся её кожи, ощутив, насколько она была холодной. Дрожь, однако, не унималась очень долго, хотя Сигюн и заснула после того, как выпила чай. Локи же просидел возле неё почти всю ночь. И все то время его не покидали мысли о том, что такое состояние жены связано с её беременностью, и страшно было осознавать, что ванка вынашивает под своим сердцем полукровку. В её чреве зародился малыш, который принял от отца его кровный ген ётуна. Девушке, ванской Богине, созданию света и тепла, будет нелегко вынести и родить ледяного великана. Живи она в Ётунхейме хотя бы одно столетие, общайся она с зимой на общем языке долгое время, пробуждаясь хотя бы тысячу ночей подряд от поцелуя снега, она перенесла бы все без труда, не было бы озноба, не было дрожи, но все это подвергло бы её жизнь и душу вечному холоду, он бы проник в неё навсегда и уже ни за что бы не отпустил. Теперь Локи не знал, чего ожидать далее, он лишь точно знал одно - он обязан её защитить.
Шли месяцы, в Асгарде давно спал последний снег. Солнце начало припекать вновь, и люди непременно радовались, что опять наступает тепло, что снова деревья постепенно начинают распускаться, как и цветы, как и трава, как все вокруг. После зимних морозов земля задышала пением птиц, порывами легких ветров, шумом огромных водопадов. Лучи солнца обогревали землю, и ручьи от очередного растаявшего снега, журча, стекали по тропинкам и дорогам. Асгард снова блестел, снова купался в весеннем цвете, на золотых стенах и дворцах отражалось солнце, Бифрост сверкал и переливался днем и ночью, а море на редкость было спокойным, словно после зимы, когда оно без устали шумело и бесновалось, улеглось в спячку.
