Прежде чем она смогла прийти в себя, он уже хлопнул дверью. И в миг, когда оглушающая тишина окутала Гермиону, она сама бросилась за ним.
Он почти бежал, и она едва успевала держать его в поле зрения, прося, умоляя остановиться, но Драко только всё стремительнее уходил прочь. Он с силой распахнул главные двери и выбежал на улицу, распугав столпившуюся у входа детвору. Не задумываясь, что она оставила своё пальто в Выручай-комнате, Гермиона выскочила вслед за ним и попала под ледяной ливень. Она бежала, что есть сил, не смотря себе под ноги, и в этот момент ей было плевать, что на улице дико холодно и она уже почти промокла насквозь. В голове стучала лишь одна отчаянная мысль: «Не дай ему уйти!», которая подгоняла её, давала силы и веру, что, может быть, ещё не всё потеряно.
— Драко, умоляю, остановись! — отчаянно прокричала ему Гермиона, почти догнав его, и услышала в ответ резкое:
— Нам больше не о чем разговаривать, Грейнджер.
— Нет, я должна объяснить… — не сбавляя темп, проговорила Гермиона.
Но Драко будто не слышал её, продолжая стремительно идти в сторону Хогсмида. Его кулаки были крепко сжаты, тело напряжено, и Гермиона всхлипнула, внезапно осознав, что, возможно, больше никогда не увидит его, что если он сейчас уйдёт, то уже никогда не вернётся.
И в последней отчаянной попытке его остановить она прокричала, собрав все чувства из глубины сердца, сосредоточив все эмоции в одной фразе, слетевшей с губ:
— Я люблю тебя!
Как только слова вырвались наружу, в небе прогремел гром и сверкнула молния, словно в ответ на её полный безумия порыв, и Драко замер.
Очень медленно он обернулся и с исказившимся лицом тихо переспросил:
— Что ты сказала?
Гермиона, вдохнув полной грудью, сделала два смелых шага к нему и повторила:
— Я люблю тебя, Драко! Ты единственный, кого я когда-либо любила.
Но он уже отрицательно качал головой, а в его глазах плескалась боль:
— Нет, Грейнджер, ты никогда не любила меня.
— Я любила, Драко! И люблю до сих пор! — упрямо топнула ногой Гермиона, злясь на саму себя, на свою глупость.
— Тогда зачем ты это сделала, Грейнджер? — с жестокой, горькой усмешкой произнёс Драко, делая к ней шаг. — Зачем лишила нас памяти, зачем… Зачем, Гермиона?
В его глазах было так много боли, разочарования и презрения, что она всхлипнула, стараясь сдержать слёзы.
— Я хотела её остановить. Я поняла, что не смогу это сделать, и хотела всё исправить…
Её неловкие слова прервал его злой смех, от которого всё внутри похолодело.
— Давай-ка я тебе кое-что объясню, Грейнджер, — вмиг перестав смеяться начал Драко ледяным тоном. — Я отказался от всего. Наплевал на семью, послал к чёрту свои прежние представления и готов был забыть про всё, что было раньше, начав новую жизнь с тобой. Я готов был пожертвовать всем, всем, понимаешь? Только чтобы ты была рядом. Поэтому…
Он сделал ещё один шаг и скривил губы в горькой усмешке, в то время как ледяной порыв ветра больно хлестнул Гермиону по щеке.
— Ты ни черта не знаешь про любовь, Грейнджер. Ты и понятия не имеешь, что это такое, если смогла так просто отказаться от всего.
Сказав эти слова, он резко развернулся и пошёл прочь.
— Нет, Драко, прошу тебя! — бросилась к нему Гермиона и вцепилась в его руку, которую он тут же раздражённо отбросил.
— Не смей прикасаться ко мне! Не смей даже подходить ко мне, Грейнджер, — яростно выплюнул Драко.
Гермиона замерла, чувствуя, как медленно погибает под его взглядом, а потому произнесла первое, что пришло ей в голову:
— Но ты же любишь меня, Драко! Мы сможем преодолеть, это же правда, что…
— Хочешь услышать правду, Грейнджер? — жёстко произнёс он, и его глаза опасно сверкнули. — Тогда слушай. Я проклинаю тот день, когда позволил себе ввязаться в это дерьмо, а ещё…
Он сделал один неторопливый шаг в её сторону.
-… я презираю себя за то, что когда-то смог полюбить тебя.
Каждое его слово сочилось такой болью и презрением, что Гермиона почувствовала, как задыхается.
— Поэтому всё кончено, Грейнджер. Забудь обо мне. В конце концов, тебе это уже удавалось сделать.
У Гермионы не было сил пытаться остановить его вновь, потому что она понимала — теперь это действительно конец. Она смотрела на его стремительно удаляющуюся спину и захлёбывалась в рыданиях. Слёзы смешались с дождём, а гром заглушил её отчаянный крик, когда она рухнула коленями в грязь, чувствуя, как что-то в ней сломалось.
И виновата в случившемся была только она одна.
========== Глава 22 ==========
Soundtrack — Celine Dion «Ne me quitte pas»
Джинни была уверена — ничего хорошего из этого не выйдет, потому как знала, что Гермиона не захочет ни с кем разговаривать после того, как вернёт воспоминания.
А уж с ней тем более.
Но она всё равно аппарировала к её дому, надеясь, что Гермиона там. Шёл ледяной и настолько сильный и омерзительный ливень, что кожа от удара тяжёлых капель заходилась огнём. Казалось, сама погода извещала, что этот день не лучший для встреч, но Джинни было всё равно: в её случае любой день не стал бы «лучшим», и оглушительный раскат грома подтвердил это, стоило ей об этом лишь подумать.
После того, что Джинни сделала, Гермиона имела полное право даже не удостоить её кивком при встрече, не то, чтобы впустить к себе в дом. Однако Джинни, признающая свою ошибку, но не желавшая мириться с мыслью, что в этот самый момент её лучшая — да что говорить, единственная! — подруга пытается справиться с гнетом ужасающих воспоминаний, всё равно не смогла заставить себя оставаться на месте. И поэтому она целых сорок минут нещадно продавливала кнопку звонка, барабанила в дверь квартиры, не жалея костяшек пальцев, а ещё громко звала Гермиону, умоляя открыть дверь.
Благодаря заклятию обнаружения Джинни знала — та дома, как и знала, что потребуется время, прежде чем Гермиона откликнется на её просьбы.
Во всяком случае, Джинни хотелось верить, что она откликнется, ведь её интуиция подсказывала — Гермиона в беде.
Последняя мысль отдалась вмиг сформировавшимся комком в горле, выступившими на глаза слезами и особо сильными, отчаянными ударами кулаков, после чего дверь, наконец, распахнулась, и Джинни не смогла сдержать отчаянный всхлип, когда увидела бледное лицо Гермионы, которая смотрела на неё таким взглядом, что внутри всё сначала замерло, а потом будто забилось в истерике, крича: «Нет!».
— Гермиона… — сделала медленный шаг в её сторону Джинни, но та оставалась на месте, всё такая же неживая, словно разучившаяся чувствовать хоть что-то и реагировать. Она не плакала, но щёки были мокрыми от слёз, она молчала, но боль, плескавшаяся на дне глаз, говорила лучше любых слов. Её губы были припухшими, искусанными до крови, а руки… На руках было столько красных отметин и царапин, что у Джинни не возникло сомнений: Гермиона пыталась унять душевные муки, страдания, намеренно раздирая кисти ногтями, неистово впиваясь ими в кожу так сильно, чтобы вышло хотя бы на миг забыть.
Джинни знала, так и было, ведь она сама когда-то делала с собой то же самое, пытаясь унять бушующую боль от потери брата. И сейчас, мысленно выстроив логическую цепочку, Джинни уже не могла просто стоять, потому как в очередной раз осознала — она виновата во всём.
— Гермиона! — бросилась к ней она, прижав к себе так крепко, что той наверняка было больно. — Я умоляю, прости меня… Я не должна была, я обязана была отказаться, я была обязана остановиться…
Она говорила без умолку, сквозь слёзы пытаясь вымолить прощения, и обнимала, прижимала к себе Гермиону, которая стояла всё в той же позе, безвольно опустив руки и молча слушая. А Джинни не могла унять поток, кажется, уже никому не нужных, опоздавших на целые года слов, продиктованных чувствами, которые она так долго хранила в своей душе. Она ведь знала, ещё в тот миг, когда Гермиона попросила произнести заклятие забвения, что та любит Драко. По-настоящему любит, горячо, преданно, так, как никогда не смогла бы полюбить Рона. Но Джинни сознательно пыталась игнорировать эту неудобную, ужасающую правду, потому что думала, что ни к чему хорошему это не приведёт: прошло слишком мало времени после войны, чтобы это могло привести к чему-то хорошему. Это было бы разрушением, полным крахом уже и так почти разрушенных жизней её близких людей, в особенности Рона… Да, Рона бы это окончательно сломало, ведь он и так держался из последних сил, хоть и пытался показать обратное. И хоть тогда Джинни до конца не понимала, но теперь знала, что помимо прочего, признай она любовь Гермионы — истиной, увидь она, как та, забыв про друзей, семью, всех вокруг, пытается быть счастливой с человеком, на которого почти все смотрят, как на прокажённого, который был «не на правильной стороне» и сражался за убийц, отнявших тысячи жизней, то она и сама возможно осмелилась бы строить будущее с Блейзом, в которого так отчаянно боялась влюбиться, но всё же влюбилась. А это было недопустимо.
