― К-как? Не может быть… его пять лет назад потеряла девочка… амазонка… случайно забредшая на Олух…
Милоса, тёплая улыбка которой превратилась в грустную ухмылку, с тоской посмотрела на скандинава и отрицательно покачала головой.
― Это обручальное ожерелье, ― женщина указала на кулон. ― Его подарил мне отец Астрид.
Иккинг, широко распахнув глаза, сделал шаг назад и с неверием посмотрел на Милосу, губ которой по-прежнему касалась лёгкая грустная улыбка. Поверить в то, что долгие полтора месяца рядом с ним жила та самая таинственная незнакомка, на встречу с которой он надеялся целых пять лет, было очень сложно. Но поверить в то, что этой самой незнакомкой была Астрид, его Астрид, оказалось ещё труднее.
― Всё это время… ― викинг, осознав собственную дурость, отвернулся от амазонки и уставился на горизонт, который уже слабо освещался утонувшим в водах океана солнцем. Обречённо покачав головой, шатен резко развернулся и в два широких шага оказался рядом с темискирской королевой. ― Заберите… я пять лет искал амазонку, потерявшую его… Думаю, пора его вернуть. ― Всадник протянул северянке филигранное украшение и выжидающе посмотрел на неё.
― Пусть он останется у тебя, ― женщина прикоснулась холодной от первого зимнего мороза рукой к ладони Иккинга. ― В память об Астрид.
― Но…
― Нам пора, ― резко сменив тему, северянка устремила взор на горизонт. ― Церемония скоро начнётся… Идём.
Воительница направилась к ожидавшей её Сапфире и быстро забралась в седло. Одёрнув ремни, дракон и всадница устремились ввысь и помчались в сторону прибрежной площади, на которой собралось большое количество народа. Иккинг, боявшийся отстать от Милосы, забрался на спину Беззубика и поманил Сицилию, не желавшую вставать со своего места.
― Полетели. Пора тебе проститься с сестрой…
Траурная церемония, завершавшая долгие месяцы великой скорби, началась ровно тогда, когда лапы Ночной и Пернатой Фурий коснулись камней прибрежной площади.
Иккинг быстро спрыгнул с седла и огляделся вокруг, желая найти знакомые лица. С трудом отыскав своих друзей, прибывших на Темискиру ещё вчера, Хэддок медленно направился в их сторону. Драконьи всадники, стоявшие бок о бок с эллинками, тихо поприветствовали подошедшего к ним Иккинга, который не появлялся на Олухе последние несколько месяцев: все эти долгие дни он занимался тем, что искал будто бы сгинувшую в поземный мир Астрид. Однако бесконечные вылазки так ни к чему и не привели. Последние надежды найти белокурую амазонку живой рухнули после того, как Мелисса и Астерия заявили о том, что прекращают поиски своей сестры…
Скинув с головы широкий капюшон, юноша прошагал мимо олуховских наездников и встал рядом с Энией. Дозорная, повидавшая за всю жизнь не один десяток таких церемоний и проводившая в последний пусть не одну сотню своих сестёр, с нескрываемыми скорбью и болью смотрела на аккуратно сложенный погребальный костёр. Напротив высокого, усыпанного горными цветами постамента стояли плечом к плечу Мелисса и Астерия, с уст которых срывалась скорбная песнь, больше походившая на заупокойную молитву.
― Не по традициям это… ― тихий шёпот советницы вывел Иккинга из раздумий. ― Не к добру… ― воительница отрицательно качала головой, глядя на двух амазонок, лица которых были сокрыты от посторонних глаз тонкими полумасками.
Шатен оглядел Энию пустым взглядом и коротко пожал плечами ― он совершенно ничего не знал о традициях эллинок, хотя мысленно понимал, что погребальный костёр на то и называется погребальным, что сжигать на нём принято тела умерших…
Осмотрев площадь, викинг, наконец, остановил взгляд на мраморном возвышении, рядом с которым стояли две амазонки, державшие в руках зажжённые факелы. Оранжево-жёлтое пламя, трепещущееся от лёгких порывов ветра, в надвигающейся на архипелаг темноте казалось особенно ярким… Иккинг, словно заворожённый, смотрел на танцующие слепящие огни факелов, которые вот-вот будут брошены на иссохшиеся ветки погребального костра.
Вскоре первая песнь сменилась второй, а откуда-то со стороны зазвучали плачущая флейта и робкий барабан, задававшие ритм поющим девам. В этот момент вперёд вышла Милоса, державшая руках несколько серебряных монет, слабо поблёскивавших в свете многочисленных осветительных факелов.
Эллинка, на лице которой отражалась неприкрытая посторонними эмоциями скорбь, остановилась напротив мраморного постамента и внимательно посмотрела на скрюченные немыслимым образом сухие ветки. Погружённая в свои мысли, она не сразу заметила, как тихая песнь и звуки инструментов смолкли, а все взгляды обратились в её сторону. Почувствовав на себе прожигающие взоры, Милоса робко осмотрелась и, не произнося ни единого слова, бросила согревшиеся теплом её рук драхмы на постамент, а после, коротко кивнув стоящим рядом амазонкам, отошла назад, к Сапфире.
Две облачённые в чёрные одежды воительницы аккуратно положили по обе стороны возвышения ярко горящие факелы, огонь которых моментально ухватился тонкими язычками за лёгкие ткани и худенькие ветки сложенного костра, принявшегося с каждой секундой разгораться всё больше и больше.
Не прошло и минуты, как подгоняемое ветром яркое пламя перекинулось на последние оставшиеся не схваченными хворостины, и погребальный костёр разгорелся со всей силой, устремляясь в окончательно потемневшее темискирское небо.
Когда сотни миниатюрных веток стали громко потрескивать, ломаясь под натиском огненной стихии, вперёд вышла Мелисса и, воздев руки к затянутому облаками чёрному небу, принялась читать погребальную молитву, текст которой уже давно затерялся в лабиринтах памяти темискирских амазонок.
― Как ты думаешь, скандинав, ― Эния, до этого момента глядевшая на пламя, повернула голову к Иккингу, внимательно вслушивавшегося в древние греческие речи. ― Перемирие между нашими народами стоило такой жертвы?
Шатен, казалось, пропустивший мимо себя заданный воительницей вопрос, повёл плечами и взглянул на Мелиссу и Астерию, теперь склонивших головы перед погребальным ложе. Когда молитва была закончена, а звуки флейты утихли, разносясь последними отголосками по темискирскому архипелагу, всадница Оракула первой выпрямилась, словно струна, и, гордо подняв голову, прошагала мимо матери, которую так и не смогла простить за случившееся полгода назад.
― Или ты и сам не знаешь? ― Эния, желая напомнить о своём присутствии, повторила вопрос и полностью развернулась к викингу.
― Я… ― всадник запнулся и неуверенно взглянул на дозорную, к тяжёлому взгляду которой он так и не сумел привыкнуть. Хэддок перевёл взор на своих хмурых друзей, погрузившихся в почтительное молчание вместе с эллинками ― беда, как оно часто и бывает, сблизила далёких во всех смыслах людей.
Пожав плечами, шатен посмотрел вслед Мелиссе, направлявшейся в сторону одного из немногих людей, с кем желала заговаривать последние месяцы. Оказавшись возле стоящего в стороне охотника, девушка робко обняла его и устремила взгляд на горящий ярким пламенем костёр.
Почувствовав на себе чей-то изучающий взор, амазонка повернула голову и столкнулась с пустым взглядом двух потускневших изумрудов. Воительница обречённо покачала головой и, окинув Иккинга полным грусти и скорби взором, тут же спрятала лицо в меховой накидке стоящего рядом с ней мужчины, поспешившего сильнее прижать к себе хрупкую деву, больше походившую теперь на иссохшуюся тростинку.
― Я думаю, что нет, ― нарушив, наконец, длительное молчание, шатен посмотрел на Энию, уже и не надеявшуюся получить ответ на свой вопрос. Амазонка открыла, было, рот, чтобы спросить что-то ещё, однако шатен резко повернулся к ней спиной и направился к стоящему поодаль Беззубику, сидевшему рядом с Сицилией.
Ещё раз окинув беглым взором собравшихся на площади викингов и эллинок, Иккинг, не обращая своего внимания более ни на кого, забрался в седло Ночной Фурии, которая поспешила подняться в небо.
Всадник, находясь уже далеко в облаках, бросил последний взор на удаляющуюся Темискиру, будто бы желая запомнить очертания языческого острова, ставшего для него родным за последние полгода.
