Четыре года спустя*. Остров Олух.
За прошедшие годы Олух совершенно не изменился: здесь по-прежнему все четыре времени года царит холод, с разных сторон света дуют суровые ветры, вышибая дух из замотанного в шкуры, но всё равно трясущегося тела, по-прежнему Проклятое Море облизывает ледяными языками промёрзшие до основания скалы, будто бы стараясь заморозить их ещё больше, а в небе… в небе всё так же летают драконы, раз в месяц позволяя себе обворовывать и без того обворованных викингов.
Солнце, по обычаю светившее холодным светом, сегодня впервые за многие месяцы одарило землю непривычной скандинавским островам теплотой, ощутив которую, из глубоких тёплых нор спешно повылезали мелкие зверьки, пожелавшие прогреть свои бока под холодным северным светилом. Викинги же, для которых тёплая погода была чем-то вроде проклятья ― белая сухая кожа, совершенно не привыкшая к солнечному свету, быстро краснела и неприятно зудела, а временами ужасно жгла ― ходили да поминали всуе беловласую Хель да всех её приспешников и молили асов поскорее утопить золотой раскалённый диск в водах Проклятого Моря.
Солнце начало уплывать за горизонт лишь ближе к вечеру, когда на небе стали появляться первые, едва заметные звёзды. Морские воды, вопреки обычаю Предполярья, окрасились в кроваво-красный цвет, предвещая завтрашним днём такую же тёплую, возможно, даже жаркую погоду. Крикливые морские птицы, не имевшие привычки драть свои глотки, кружа над каменистыми берегами Олуха, стремились унести перья и хвосты подальше от ночной темноты, где для них таилось много опасностей в виде прожорливых сумрачных зверей или драконов.
Лишь только викинги, обжившие эти северные скалы, пока не стремились идти домой ― многие дела из-за дневной жары пришлось отложить до лучших времён, а посему жизнь в селе, даже несмотря на поздний час, ещё кипела: женщины таскали на себе тяжёлые тюки, наполненные каким-то барахлом, из жилищ в скромные пристройки; дети гоняли по дворам кур, стремясь загнать их в перекошенные птичники, а мужчины, по обычаю, переносили заново выкованное или переточенное оружие на положенное им место ― в оружейный склад, чудом уцелевший после очередного драконьего налёта.
Рабочей суматохе вторил размеренный стук молота, раздававшийся из далёкой кузни, где не покладая рук, вот уже третий час работал маленький викинг. Каштановые волосы его находились в привычном беспорядке и торчали в разные стороны, словно ежовые иголки, бледное веснушчатое лицо всё перепачкалось в саже, коей в кузне всегда было в великом количестве, а рубаха, насквозь пропитанная потом, тяжёлым грузом висела на хрупких плечах мальчишки.
Тем юнцом был Иккинг ― сынишка местного конунга ― отправленный в кузню ещё в семилетнем возрасте по настоянию собственного отца, решившего, что его отпрыск более чем безнадёжен и что лучше ему находиться рядом с раскалённым металлом и точильным камнем, подальше от посторонних глаз. Человеческих и драконьих.
Сын Стоика Обширного, лучшего драконоборца Полярных Земель, совсем не походил на своего отца: низкорослый, тощеватый для викинга, слабоватый да и вовсе неуклюжий ― одним словом, недоносок, кем он и являлся в буквальном смысле этого слова, ведь уродился он на два месяца раньше положенного срока, положенного богами.
«Проклятый! Хель его коснулась своей костлявой лапой!», ― говорили старухи, искоса поглядывая на мелкого, на один драконий зуб, сына конунга.
Другие же меж собой, так, чтоб вождь ненароком не услышал непотребных речей, кляли на чём свет стоит его супругу, обвиняя ту в неверности собственному мужу: ну не мог у самого Стоика Обширного родиться такой мелкий и во всех смыслах ущербный детёнок. Определённо то была не его кровь. Да и не его ум.
«Стоит тебе выйти за порог — жди беды!» ― постоянно повторял вождь, глядя на своего глупого сына, решившего в очередной раз доказать деревне, что драконоборец из него, прямо сказать, никакой: один раз, сам того не желая, он помог Громмелям разнести оружейную, во второй раз услужил Змеевикам, таскавшим еду из продовольственного склада, а однажды и вовсе по его милости были уничтожены два сигнальных факела, так необходимые при драконьих налётах.
«Жаль, что нет такой работы как драконопомогатель или кошмарный деревнеразноситель — я был бы лучшим из лучших», ― говорил сам себе Иккинг, оглядывая руины селения, разрушенного драконами именно по его милости.
Солнце медленно, но вполне уверенно начало опускаться за горизонт, бросая прощальные лучи на ещё шебуршащее селение.
— Пора бы и домой, ― юнец задумчиво посмотрел на укатывающийся за горизонт диск, а затем бросил грустный взгляд на виднеющийся вдалеке родительский дом ― возвращаться обратно ему определённо не хотелось, но то было необходимо.
Ещё раз проведя точильным камнем по металлу, викинг осмотрел плоды своей работы и, удовлетворившись результатом, снял с себя рабочий фартук, кинул его на стол и вышел из кузницы.
Сейчас на Олухе лето. Последние несколько дней были на удивление знойными для этих краёв, но вот вечера по-прежнему были довольно холодными. Когда очередной поток прохладного ветра облизнул тело Иккинга, он нервно вздрогнул и спешно обнял себя за плечи.
— Бррр… Поскорей бы до дома дойти, — с этими словами шатен направился вперёд и стал молиться всем богам, чтобы те помогли преодолеть путь от кузницы до жилища без происшествий. Однако, как только он произнёс в мыслях имя Одина, впереди промелькнули фигуры знакомых юнцу ребят, бывших одного с ним возраста. Заприметив их, Иккинг поспешил свернуть за ближайший угол, чтобы они его не обнаружили.
— Эй! Иккинг! — знакомый голос, довольно грубо назвавший имя сына конунга, пронёсся по округе и заставил Хэддока-младшего вздрогнуть. Мальчишка, пытаясь не обращать внимания на того, кто его позвал, решил поскорее ретироваться, но на его пути слишком быстро возникла преграда. — Ты куда-то спешишь? — на лице «преграды» появилась ухмылка. То был Сморкала ― типичный викинг: высокий для его возраста, с грудой мышц, самоуверенный и хорошо знающий основы владения оружием. Будущий драконоборец и подающий надежды воин. Одним словом, гордость местных.
— Если честно, да. Я спешу, — Иккинг исподлобья взглянул на своего сверстника и хотел было обойти его, но тот снова встал у него на пути.
— Эй, где твои манеры, Хэддок?
— Сморкала, отойди. Я не хочу ни во что ввязываться, — юноша предпринял ещё одну попытку уйти в сторону, но и она не увенчалась успехом.
— Слышали, ребята? — парень повернул голову к остальной компании и издевательски засмеялся. — Зато мне очень хочется втянуть тебя в какие-нибудь неприятности.
— Да что тебе нужно? — шатен, вопреки всеобщим ожиданиям, в упор смотрел на сына Слюнявого и стал ждать от него хоть какого-то вразумительного ответа: Йоргенсон вечно задирал его, по поводу и без, хотя прекрасно знал и понимал, что стоит Иккингу хотя бы раз пожаловаться отцу, и от бравады Сморкалы не останется и следа. Однако Хэддок молчал. Как рыба. Как карасик.
— Хочу, чтобы ты ушёл с моей дороги, ― черноволосый парень вдруг сделался хмурым и скрестил руки на груди, думая, что так он будет выглядеть ещё более грозным.
— Вообще-то, Сморкала, это ты стоишь на моём пути… — злость, вдруг начавшая закипать в душе маленького Хэддока, вынудила его произнести эти слова, за которые, возможно, он сейчас поплатится. Однако терпеть подобные выходки он, сын вождя, уже не мог себе позволить.
— Чего ты сказал?
— Боги дали тебе уши, чтобы слышать. Зачем мне повторять? — Иккинг в очередной раз стал обходить брюнета, но ему снова преградили дорогу.
— Ты понял, о чём я говорю, — Сморкала окинул мальчишку злобным взглядом и опустил руки, сжав их в кулаки.
— Нет, Сморкала, не понял.
— Я буду вождём вместо тебя, — Йоргенсон с напускной уверенностью ткнул огромным пальцем себе в грудь, а затем отвернулся от шатена и направился прочь. Конечно, он прекрасно понимал, что все его слова ― фарс, и никто, даже под страхом смерти, не сделает его вождём, ибо традиции на Олухе сильны, а потому их чтили, но задрать слабого Хэддока ему безмерно хотелось.
