― Амазонка, ― я произнёс единственное слово и, пожав плечами, наконец, поднял взгляд на мать. ― Она ведь здесь? У Готти?
Тяжело вздохнув, мама лишь коротко кивнула и посмотрела назад, в сторону комнаты, куда хотела пойти буквально с минуту назад.
― Я хочу с ней поговорить, ― сделав несколько уверенных шагов по направлению к соседнему помещению, я тут же наткнулся на преграду в виде своей матери.
― Иккинг, ― она мягко держала меня за плечи, не позволяя идти дальше. ― Она пришла в себя несколько часов назад и сейчас спит. Не нужно её тревожить. Ей нужен покой.
Сказать по правде, я был весьма удивлён, когда услышал от неё эти слова. Нет, я всегда знал, что у моей мамы доброе сердце, ведь она столько всего хорошего сделала для жителей деревни за последний месяц, да и отец не раз говорил мне о великодушном характере матери, но сейчас… сейчас не тот случай! Она говорит об этой амазонке, словно это её дочь.
― Почему ты её защищаешь? ― я не хотел произносить эти слова вслух, но мне правда было интересно узнать ответ на этот вопрос.
― А почему мне нельзя этого делать? ― всадница изумлённо приподняла брови.
― Они же… ― я выбрался из нежных маминых объятий и взмахнул руками. ― Наши враги!
― Иккинг… ― женщина подошла к небольшой массивной лавке и тяжело села на неё, было видно, что она очень устала. ― Что, по-твоему, делает их нашими врагами?
― О чём ты?
― Почему ты считаешь их нашими недругами? ― всадница смотрела на меня как-то отрешённо. ― Что тебе сделали эти девы?
На мгновение я впал в ступор, пытаясь найти более-менее правдоподобный ответ на этот провокационный вопрос.
― Мне ― ничего! Хотя одна из амазонок пыталась прострелить мне голову почти пять лет назад, но это неважно, ведь так? ― я обиженно уставился на свою маму, ожидая хоть какой-то реакции от неё. ― Они ведь предали наш народ и…
― Это было очень много лет назад, Иккинг, ― женщина медленно поднялась с лавки и не спеша направилась в сторону соседней комнаты. ― А вражду между нашими народами посеяли… мы, викинги. В тот день, когда убили первого дракона. ― Мама остановилась на полпути и повернула голову ко мне. ― Ты ведь знал, что эллинки почитают рептилий, как священных существ?
Я лишь отрицательно покачал головой. Откуда мне это знать? Они ведь живут в далёких языческих землях.
― Вот видишь, сын. Правда у каждого своя. Не нужно обвинять невиновных… ― договорить ей я не дал.
― Тогда что они делали на нашем острове? ― спорить с мамой становилось всё труднее, но так просто сдаваться я был не намерен.
― Может, они действительно сюда прибыли изучать драконов? ― женщина снова повернулась ко мне лицом и вопросительно приподняла брови вверх.
― Тогда зачем нужно было всё делать тайно?
― А ты думаешь, твой отец позволил бы амазонкам свободно разгуливать по архипелагу?
На это ответить мне было нечего. Ведь действительно, вождь, скорее, засунул бы голову в пасть дикому дракону, нежели разрешил бы этим девицам шляться по нашим землям и вести записи.
― И, если ты считаешь, что они виновны, почему тех двух эллинок привели обратно на арену?
― Я… я не знаю, ― голова снова загудела, только на этот раз не от погоды и усталости, а от невозможности собрать факты в единое целое. ― Честно, я уже жалею об этом…
― Ты бы пожалел о любом своём решении, ― моя мама снова отвернулась от меня и уверенным быстрым шагом направилась прочь из комнаты. ― Пойдём со мной.
― Куда? ― на вопрос уже не последовало ответа, так как всадница скрылась из виду. ― Отлично… пойдём, Беззубик.
Через пару мгновений я оказался в соседнем помещении, в котором обычно передерживали тяжелораненых воинов. Ещё месяц назад эта комната была битком набита покалеченными викингами, многие из которых уже отправились в свой последний путь на погребальных ладьях. Сейчас же здесь было пусто и тихо…
Я окинул взглядом просторное помещение и заметил свою маму, стоящую в дальнем его углу.
― Пойдём, братец, ― я поманил за собой дракона и направился к всаднице, которая что-то держала в руках. Наверное, очередной противный отвар. Когда мы с Беззубиком оказались рядом с ней, я заметил и главную виновницу их с папой конфликта: на деревянной кровати, устланной шкурами, лежала совсем юная девушка, которую я тут же принялся с интересом рассматривать.
На вид этой деве было не больше шестнадцати-семнадцати лет. Как и любую эллинку, а их я повидал достаточно для того, чтобы прийти к такому умозаключению, от скандинавок её отличали мягкие черты лица. Сказать по правде, если бы её лицо не было усеяно ссадинами и синяками, я бы сказал, что она поистине красива. Как валькирия. Но главная её особенность ― яркие рыжие волосы. Среди моих соплеменниц ни у кого нет таких в буквальном смысле огненных прядей.
Сейчас девушка спала крепким сном, но по ней было видно, что недавно она пережила настоящий кошмар: загорелая кожа усеяна синяками и многочисленными ссадинами и ранами, лицо осунулось, и я сразу пришёл к выводу, что её либо морили голодом, либо она сама не желала брать в рот ни единой крошки, а локоны были настолько сильно спутаны, что можно было подумать, будто эта северянка никогда за ними не ухаживала.
В какой-то момент во мне проснулось сочувствие к этой воительнице. Пусть она и враг, но она совсем юная дева, которой бы ещё жить и жить, а не с мечом наперевес бегать по лесам и горам.
― Что с ней было? ― вопрос сам собой сорвался с языка. ― Это наши так постарались?
Несколько минут моя мама молчала и спокойно переливала какой-то терпко пахнущий настой из одной кружки в другую, а затем взяла чистую тряпицу, обмакнула её в жидкость и принялась смачивать раны на девичьем лице.
― И они тоже постарались, ― всадница ответила только на второй вопрос. ― Так что поговорить в ближайшие пару дней с ней не получится. Да и вряд ли она захочет вести беседы с кем-то из викингов после того, что с ней сделали.
Я бросил хмурый взгляд сначала на мать, а затем посмотрел на амазонку. Пожалуй, мама права: толку от этой воительницы сейчас нет. А жаль. Чем быстрее мы узнаем какие-нибудь детали их прибытия на Олух, тем быстрее избавимся от проблемы, так не вовремя свалившейся на наши и без того больные головы.
Я хотел задать матери ещё один вопрос, однако услышал сбоку от себя приглушённое рычание.
― Беззубик, да что с тобой та… ― я повернулся к Фурии, чтобы узнать причину её странного поведения. Однако дракон не намерен был со мной общаться, так как он всем своим видом показывал, что готов к атаке, а взгляд его был направлен куда-то за мою спину. ― И что ты там увидел? ― несколько мгновений я не решался оборачиваться, так как не только агрессивное настроение Беззубика заставило меня помедлить, но и настороженное поведение матери, которая отставила кружку с отваром в сторону и смотрела туда же, куда и Ночная Фурия.
Рычание становилось всё громче, а неизвестность пугала меня всё больше. Очевидно одно ― в доме посторонний дракон и это явно не Жуткая Жуть, а что-то гораздо более крупное. Медленно, стараясь не делать резкий движений, я всем телом стал разворачиваться назад, одновременно поднимая руки вверх, чтобы показать неизвестному ящеру, что я безоружен и нападать не собираюсь. Когда же я полностью повернулся к источнику опасности, то буквально обомлел от увиденного…
― Ма-а-ам, а с чем был тот отвар, который ты мне давала несколько минут назад? ― я смотрел на оскалившееся существо, которое было готово разодрать меня в клочья при первом же удобном случае.
― О чём ты?
― Это поило из вербены странно влияет на меня… ― сказать по правде, я действительно поверил в собственные слова, ведь то, что мне довелось увидеть, объяснить по-другому было просто нельзя. Передо мной стояла абсолютно чёрная рептилия. Точная копия Беззубика. ― Вторая. Ночная. Фурия. Как?
― Это не Ночная Фурия, ― моя мама сделала несколько шагов по направлению к разъярённому дракону. ― Хотя, судя по всему, с Фуриями этот ящер находится в непосредственном родстве. ― В следующее мгновение всадница будто бы позабыла о моём существовании и начала разговаривать с огромным ящером. ― Оракул, всё хорошо. Он друг. ― К моему огромному удивлению, рептилия сразу же спрятала свои клыки, но рычать не прекратила. ― Иккинг, попроси Беззубика успокоиться.
