В общем-то, Льюису не к чему было придраться. Рекс отлично выполнял условия соглашения, прислушиваясь к мнению постороннего, не пытаясь вломиться в его жизнь, подобно носорогам, сметающим всё на своём пути, как это делали психологи. Он делал всё, что было оговорено в первый день знакомства и начала проживания на одной территории.

Он был идеальным соседом в большинстве моментов.

Но стоило признать, что иногда Льюис всё же хотел с ним поговорить. Сомневался, что затея выгорит и получит нормальное развитие, оттого вновь и вновь от возникшего желания отмахивался.

Ему не смог помочь никто. Ни Адель, окружившая заботой, теплом и вниманием. Ни Сесиль, занимавшаяся с ним уже несколько лет. Ни любой другой психолог, с которым доводилось встречаться на нейтральной территории. Ни тот, кто претендовал в своё время на роль первой любви, а ныне покинул стены академии, выходя за её ворота с мыслью о сумасшествии некоторых учеников.

Уж Рексу стать практикующим непрофессиональным психологом и вытащить соседа из липкого кокона воспоминаний – точно было не под силу.

Он и не особенно горел желанием – спасать кого-то и брать на себя роль помощника.

Чаще всего у них наблюдалось потрясающее несовпадение во взглядах.

Льюис не поддерживал темы, поднимаемые в разговорах Рексом, а сам что-то предложить не решался. Большую часть времени он так и проводил в кровати, читая книги и теребя кончики белой ленты, которой перехватывал волосы. Рекса эта привычка несказанно раздражала. Он не высказывал несущественные претензии вслух, но по его взгляду всё становилось понятно.

С тех пор, как они были вынуждены поселиться вместе, у Льюиса впервые в жизни появился не только сосед, но и тупое прозвище, от которого становилось не по себе. Рекс, наплевав на просьбы, продолжал называть Льюиса деткой, пару раз даже опустился до куколки. Последнее замечание, в отличие от первого, сумел аргументировать. Ленточка, длинные волосы, бледная кожа, как у коллекционной фарфоровой куклы. Потому такой вариант обращения.

– Тебе не нравится?

Льюис ненавидел, когда его называли куколкой.

Рекс это знал. И называл специально.

Каждый раз, когда до Льюиса доносилось данное обращение, он напрягался внутренне и готовился отражать нападение.

Он был уверен, что пройдёт немного времени, и Рекс перестанет следовать просьбам. Однажды подойдёт к кровати, вырвет из рук книжку, снова окажется близко-близко, как той ночью, когда его разбудили вопли. Неизвестно, что он скажет, но вряд ли слова Льюису придутся по душе.

Рекс тихо посмеивался над реакцией, но на открытое столкновение и очередную драку не выводил. Ему хватило и роскошного приветствия.

По ступенькам Льюис взлетел стремительно. Ему хотелось насладиться одиночеством. Однако, распахнув дверь комнаты, он понял, что ошибся. Сегодня Рекс никуда не торопился. Он стоял перед зеркалом, поправляя пиджак и стряхивая с рукавов невидимые пылинки.

Заметив, что в помещении появился посторонний, Рекс повернулся и встал вполоборота.

– Это всего лишь ты, – резюмировал разочарованно.

– А что, было много вариантов?

Льюис положил ежедневник на стол. Направляясь к Сесиль, он всегда брал его с собой. В последнее время для них стало обычной практикой – работать по дневнику, старательно разбирая записи, сделанные в течение недели, вспоминая, какие эмоции сопровождали тот или иной отрезок времени, ознаменованный появлением новой заметки. Льюис снова оттачивал мастерство лжи, а Сесиль смотрела на него со смесью снисхождения и жалости во взгляде. Без слов всегда задавала один и тот же вопрос.

«Что ты творишь со своей жизнью, мальчик?».

– Я надеялся, – произнёс Рекс, продолжая стоять рядом с зеркалом и не торопясь покидать наблюдательный пост.

Сначала Льюис всерьёз подумал о ярком проявлении нарциссизма, свойственного Рексу, но потом присмотрелся внимательнее и понял, почему тот не двигается с места, будто ему подошву ботинок на клей посадили и приладили к полу.

В зеркале открывался отличный обзор на вторую половину комнаты. Рекс мог смотреть на себя, поправлять волосы или воротник рубашки, перевязывать шейный платок, делая вид, будто озадачен своим внешним видом до умопомрачения. На деле же он, не оборачиваясь, просто наблюдал за действиями соседа, используя нечто, вроде шпионских штучек, описанных в детективах или продемонстрированных в кинофильмах. Только там девушки использовали пудреницы, чтобы подсмотреть за окружающими.

– На что?

Льюис подошёл к окну, распахнул его настежь и нырнул под занавеску, закрываясь от посторонних глаз. Теперь наблюдать за ним было проблематичнее, и Рекс отошёл от зеркала, осмотрелся по сторонам и опустился на кровать.

Небо над академией основательно почернело. Льюис не читал прогноз погоды, но не сомневался, что заглянув в метеорологическую сводку, в обязательном порядке наткнётся на упоминание дождя.

– На исполнение давнего желания. Например, что вместо моего соседа на пороге появится кто-нибудь другой. Красивый, милый, раскованный, но не вульгарный, а с великолепными манерами.

– Альберт? – равнодушно предположил Льюис.

Этот кандидат первым приходил на ум, когда разговор заходил о красивых и с великолепными манерами. Да и о милых, в общем-то, тоже.

Полная противоположность Льюису, вечно готовому продемонстрировать клыки и вцепиться ими в глотку неприятному собеседнику.

– Кейн? Милый? Он энергичный и весьма активный, а потому привлекающий внимание, да. Но это совсем другое. Если ты считаешь его милым, то, кажется, мы знаем разных Альбертов, – усмехнулся Рекс. – Речь не о нём, а о ком-нибудь пространном. Альберта я не хочу.

– Что?

Льюис, до сего момента залипающий на серое небо, встрепенулся и оторвался от своего занятия. Попытался понять, правильно ли расшифровал чужие слова. Говоря откровенно, там и загадки особой не было. Всё, как на ладони.

Но Рекс настолько просто озвучил свои желания, что Льюис подумал, будто ослышался. Он бы никогда и ни за что не сделал в присутствии постороннего человека подобного заявления.

В том-то и дело, что он, а не Рекс.

Тот и к жизни относился проще, и к таким высказываниям, не видя в них предосудительного или неправильного. Он просто делился соображениями со сверстником, у которого, по идее, были такие же гормоны и схожие мысли, следовательно, о стеснительности речи не заходило.

– Тебя что-то смущает? – удивился Рекс.

– Нет. Просто не думаю, что в наших разговорах уместны ремарки относительно личной жизни, – выкрутился Льюис, сделав пару шагов назад.

Открытое окно внезапно стало повергать его в ужас.

Виной тому был очередной полёт фантазии, направленный куда-то не туда.

Льюис вздрогнул и постарался отогнать от себя столь внезапные мысли, напрямую связанные с высказыванием Рекса.

Тот не проявлял интереса к Льюису и открыто признался, что предпочёл бы увидеть на его месте кого-нибудь другого, однако, за неимением другого мог вполне пренебречь уговором и попытаться…

Это предположение с лёгкостью соотносилось с понятием фантастики. Если только в качестве глупой шутки и очередной попытки поддразнить детку, столь скованную и во всех смыслах невинную.

Рекс имел все шансы подойти ближе, воспользоваться мимолётным замешательством, прижаться к Льюису, прошептать ему что-нибудь на ухо и попытаться поцеловать, а то и не попытаться, а реально поцеловать.

Льюис понимал, что реакция на эти действия может быть абсолютно любой.

Кто-то банально возмутился бы и оттолкнул, кто-то поддался и потянулся за продолжением ласки, упиваясь вниманием со стороны. Кто-то попытался бы перевести всё в шутку.

Но только не он.

Его это тоже страшило, пугало и едва ли не в истерике заставляло биться. Он понимал, что если мысли внезапно станут реальностью, реакция окажется неадекватной. Он совершит миллион лишних действий и может по неосторожности, стараясь вырваться из чужих рук, выпасть из окна.