Да, Меланхолии горят лампады

Пред алтарем во храме Наслаждений, -

Увидеть их способен только тот,

Чей несравненно утонченный гений

Могучей Радости вкусит услады:

И во владенья скорби перейдет.

Терренс подцепил обложку и захлопнул книгу, больше не желая предаваться воспоминаниям, одолевавшим с назойливостью самого преданного поклонника.

Терренс помнил тишину, установившуюся в актовом зале, несколько напряжённых секунд, а потом восторг, как у судей, так и у большинства зрителей. Кто-то из преподавательского состава затаил дыхание, а потом произнёс восхищённо, что так, как Рендалл, смог бы продекламировать «Оду» только сам Китс. Сказано это было с невероятной уверенностью, словно они знали, как декламировал свои творения Китс и занимался ли этим вообще.

Терренс тогда усмехнулся, Энтони толкнул его в бок локтем и прошептал, что вести себя в обществе нужно прилично, особенно, находясь в окружении приличного количества представителей преподавательского состава.

А потом Терренс почему-то решил посмотреть на чтеца. Рендалл почувствовал порцию внимания, на него направленную, и одарил ответным взглядом. На мгновение показалось, будто губы изогнулись в улыбке, но уже в следующую секунду Терренс понял: ничего такого не было. Или Рендалл одёрнул себя, заставив прекратить улыбаться, и сделал ставку на серьёзность…

Терренс отобрал у Стеллы недоеденный лист «Айсберга», сложил его вчетверо и сунул в рот, принимаясь тщательно пережёвывать, с преувеличенным энтузиазмом, как будто в жизни ничего вкуснее не пробовал.

Чем дольше длился период неприятностей, тем сильнее Терренс убеждался в правдивости заявления, гласившего, что он позволил чувствам зайти слишком далеко, оттого теперь и мучается, не имея возможности забыть в короткие сроки, стереть, будто тонкие карандашные линии, оставшиеся на некогда белом листе. Его воспоминания были не такими, а чётко прорисованными и даже залитыми разнообразными цветами. А-ля качественное диджитал-изображение.

Он жил и дышал воспоминаниями о кратком периоде, хватаясь за него так, словно именно за эти два месяца узнал настоящую жизнь, а до того были только размытые сны, отмеченные слабой акварелью.

Стук в дверь заставил Терренса оторваться от методичного уничтожения салатных листьев, подняться на ноги и встретиться с тем, кто нарушил его покой. На такой результат он подсознательно рассчитывал, представлял в деталях, даже пытался разыгрывать по ролям, пока не посчитал, что последнее совсем уж идиотством выглядит. Однако, оказавшись в реальности лицом к лицу с Рендаллом, подходящих слов не нашёл. Во всяком случае, не сразу.

Терренс кашлянул деликатно, нарушая тишину, повисшую в коридоре.

– Привет.

– Здравствуй.

Рендаллу было неловко. Это распознавалось и ощущалось по его голосу, ещё во время общения по телефону, а теперь отпали последние сомнения. Он, правда, старался держаться на уровне, особо на своё эмоциональное состояние не напирая, но Терренс и без дополнительных подсказок угадывал его настроения.

– Мы не могли бы поговорить в другом месте? – поинтересовался Рендалл, собравшись с силами.

– Чем плохо это?

Рендалл провёл ладонью по шее, посмотрел в сторону лестницы.

– Признаться, чувствую себя лишним в вашем доме. Да и не хотелось бы разговаривать обо всём, зная, что здесь находятся твои родные. Беседа, кажется, должна быть долгой и насыщенной, потому я предпочёл бы нейтральную территорию.

– Я под домашним арестом, – признался Терренс и, заметив, как чуть приподнялись уголки губ Рендалла, тоже улыбнулся. – Ну да, мои родители всё ещё практикуют подобное в отношении нас с Мартином. Впрочем, если тебе так принципиально иное место для общения, могу попытаться уговорить родителей отпустить меня. Проходи пока, располагайся. Надеюсь, надолго процесс переговоров не затянется.

– Спасибо.

– Было бы за что. И, да, пока я буду разговаривать с родителями, можешь познакомиться со Стеллой. Я столько раз порывался вас друг другу представить, но возможности не подвернулось. Она ручная, так что не бойся. Укусить не должна. Если только не увидит в тебе скрытую опасность.

Ответной реплики Терренс дожидаться не стал, покинув комнату. Рендалл проводил его взглядом до лестницы и только после этого перешагнул порог спальни.

В былое время возможности побывать здесь ему не представилось.

Терренс всегда заезжал за ним, если они куда-то отправлялись, строго так, а не наоборот.

Рендалл, конечно, мог попросить машину у родителей, но сомневался, что они разрешат ему прикоснуться к транспортному средству, учитывая проблемы с финансовым положением.

Вдруг он не справится с управлением и столкнётся на дороге с кем-нибудь? Или просто не впишется в поворот? Или зацепит что-нибудь, и машину придётся перекрашивать?

Нет уж, ни за что.

У Терренса с этим проблем не было, поэтому в качестве водителя выступал он.

Обратно он не заезжал, сразу же двигаясь по заранее оговорённому маршруту, потому в дом семьи Уилзи Рендалл так и не попал.

В течение полутора летних месяцев они пытались урвать хотя бы пару минут для общения друг с другом, а здесь постоянно были люди – родители Терренса, Мартин, иногда приезжала Элизабет с мужем, иногда наносили визиты приятельницы Нэнси.

Терренс иронично замечал, что у них в доме всегда двери нараспашку. Зато у Рендалла рядом с входной дверью обитает двухголовый цербер, готовый дать отпор каждому желающему попасть внутрь помещения.

Рендалл присел на корточки рядом с кроватью, окинув комнату взглядом. Задержался взглядом на книге, покачал головой. То же самое издание, которое он носил с собой, закладка на «Оде меланхолии», с которой он выступал на конкурсе чтецов два года назад, и, как сказал Терренс, его выход ознаменовали тёплым приёмом и громкими аплодисментами. Что со стороны зрителей, что со стороны судей, оценивающих способность проникнуться атмосферой и передать её окружающим, открыв дверь в волшебный мир поэзии. Как изволили выразиться в дальнейшем сами судьи.

Стелла оказалась маленькой – крошечной – крысой с белой шерстью, ушами формы «тюльпан» и разноцветными глазами. Рендалл решил, что обязательно попытается её погладить.

Это было довольно непривычно.

Пункт о домашних питомцах в сводке правил, придуманных родителями, тоже встречался. И был поразительно лаконичен – никаких животных.

Рендалл протянул руку к Стелле, чувствуя, как она напряглась. В его руке могло две, а то и три таких крысы поместиться. Опыта общения с животными он не имел, потому сейчас пребывал в состоянии напряжения, опасаясь сделать что-то не так.

Стелла вытянула лапки и обхватила его палец.

Рендалл засмеялся.

– Ну, привет, Стелла.

– Пятая, между прочим, – произнёс Терренс, подходя к шкафу.

Достав оттуда ветровку, приблизился к кровати и тоже скопировал действия Рендалла, присев на корточки. К Стелле, правда, прикоснуться не пытался, наблюдая, как она реагирует на чужака.

Крыса продолжала держать Рендалла за палец, чуть царапая коготками и обнюхивая.

– Только не кусай, – теперь Терренс обратился уже к Стелле. – Он… хороший. И тебя не обидит.

Стелла покрутила головой.

Рендалл когда-то читал, что крысы так делают в попытке рассмотреть какие-нибудь предметы. А ещё о том, что красноглазые крысы видят хуже тех, что родились с чёрными глазами.

– Мы можем прогуляться, – слова вновь были обращены к Рендаллу. – Меня отпустили, не без возмущений, конечно, но всё-таки. Извини, что заставил ждать. Процесс переговоров немного затянулся, но теперь путь свободен, и все дороги открыты.

– Что ты им наплёл?

– Ничего такого, что не соответствовало бы истине. Не думай об этом, – задумчиво выдал Терренс.

Разумеется, разговор получился не совсем таким, каким планировался изначально. И по времени, и по тематике, и по уровню секретности.

Терренс не хотел откровенничать и вдаваться в подробности своих отношений с теми или иными людьми. Планировал избежать этого и сегодня.