Может, вреда и не причинят, но нервы потреплют знатно.

Роуз, конечно, старался не светиться, жался к краю сцены, теряясь в спасительном полумраке, но иногда умудрялся попадать в зону, освещённую яркими огнями. И именно в такие моменты начинал жалеть, что перестал носить мантию. Он низко склонял голову, позволяя волосам занавесить лицо, и отчаянно надеялся, что его никто не рассматривает. Не видит, как он прикусывает губы, желая избавиться от нервозности и привести себя в чувство, причинив лёгкую боль.

Сорок минут бесконечных мучений.

Сорок минут оценивающих взглядов.

Сорок минут ада.

Спрыгнув со сцены, Роуз сразу же направился к бару, желая заказать себе чего покрепче. По мере приближения к заветной цели, решимость рассеивалась. От идеи напиться в попытках избавиться от эмоционального напряжения, Роуз отказался, попросив у бармена сок, чем, вероятно, поверг работника заведения в шок.

Поняв, что перемены заказа не будет, парень налил Роузу ананасового сока и обратил внимание в сторону других, более щедрых и выгодных посетителей, способных спустить на выпивку целое состояние.

Золотая жила – те, у кого разбито сердце. Пьют без остановки, только успевай наливать новую порцию. Только так выглушат.

Роуз к таковым не относился и дорогостоящий алкоголь, способный забить душевную боль, не заказывал.

Надежды на то, что выступление осталось незамеченным, рухнули в один миг, когда к Роузу подсел какой-то парень, явно настроенный на необременительное знакомство и на столь же необременительную ночь.

Просто встретились, познакомились, потрахались, а утром разбежались по своим углам, и больше никогда не пересекались, посчитав, что воспоминания о хорошей ночи отношениями портить противопоказано.

– А где Микки? – поинтересовался он.

Роуз оторвался от своего напитка и посмотрел удивлённо.

– Понятия не имею, – ответил равнодушно, надеясь, что его тон достаточно прохладно прозвучал, и никаких поползновений не случится.

Да, несомненно, когда-то, в разговоре с Гердой Эткинс, Розарио сказал, что члены их семьи не отличаются внешней привлекательностью, а потому рады любому проявлению внимания. Но сейчас он мог с лёгкостью отказаться от своих прежних слов, поскольку общество ему не импонировало нисколько, а в глубине души было неприятно.

Потенциальный собеседник представлялся ему липким и скользким, изворотливым и мерзким, будто припорошенным сахарной пудрой вперемешку с блёстками.

Вроде бы сами по себе эти две составляющие неплохо смотрятся. Одно – вкусно, другое – красиво, если использовать с умом. Но сочетание выходит адское. Ни съесть, ни полюбоваться.

– Судя по сегодняшнему выступлению, у «Dead world» обновление состава, – продолжал донимать Роуза незнакомец. – Это же ты сегодня поднимался с ними на сцену?

– Так поразили мои музыкальные способности? – вскинув бровь, поинтересовался Роуз.

Прозвучало не игриво, а достаточно грубо.

– В отличие от них, ты хотя бы знаешь ноты.

– Да неужели?

– И попадаешь в них.

– Ага, – Роуз допил содержимое стакана в несколько больших глотков.

– С новым гитаристом они играли лучше обычного.

– Разумеется.

Роуз усмехнулся, вспоминая слова Генриетты о фонограммах, используемых на каждом выступлении. Если и была чья-то заслуга в хорошем звучании, то только Микки. За всё время звучания сета Роуз ни разу к струнам не притронулся, чтобы ненароком не налажать и не запороть и без того провальный материал. По правде говоря, ему и гитару к усилителю не подключили, лишь протянули шнуры и попросили особо по сцене не скакать, чтобы не поставить исполнителей в неловкое положение. Его просьба обрадовала, и он с радостью исполнил пожелания «коллег».

Теперь вот слушал о потрясающих музыкальных талантах, которых не имел вовсе. Хотя… Было время, пытался научиться играть на флейте. Не получилось, он бросил, передарив её какой-то девочке, что ему безумно нравилась в то время, а то и вовсе – если память не обманывает – была его первой любовью.

Помимо музыкального инструмента он дарил даме сердца шоколадки, цветочки и мягкие игрушки.

Всё перечисленное выше ей нравилось, а Роуз – не очень, как раз по причине наследственности Астерфильдов. Снова внешность оказалась определяющим фактором.

Любви Роуз не получил, хотя мимолётный поцелуй заслужить удалось. Именинница разрешила облобызать ей ладонь, а потом сдержанно коснулась губами щеки Роуза. Он был счастлив.

Что послужило причиной разочарования в принцессе, вспомнить уже не смог и от воспоминаний отмахнулся.

Сейчас его занимал актуальный вопрос: как избавиться от неприятного общества, сделав это максимально аккуратно, не спровоцировав агрессию и не став невольно зачинщиком драки.

Поставив пустой стакан на стойку, Роуз собирался уйти, но его удержали за руку. Пока не слишком грубо.

Прикосновение-просьба, а не приказ, однако, подсознание подсказывало, что от этого человека нужно держаться подальше.

Спиртным от него не тащило, но что-то явно казалось подозрительным. И вскоре Роуз понял, что именно. Расширенные зрачки. Немного нервные ноздри. Мельчайшие белые пылинки на коже.

– Ты уже занят?

– Что?

– Занят?

– Да! – огрызнулся Роуз.

Хватка на плече стала сильнее и грубее.

– Сколько? – спросил незнакомец.

– Что? – вновь повторил Роуз, не совсем поняв, какой смысл вложен в эту фразу.

Когда накрыло осознанием, приоткрыл рот, не в силах сказать что-то вразумительное. Отпускать его явно не собирались, только сильнее ухватив за руку.

Кажется, Роуз продолжал огрызаться, требуя его отпустить.

Кажется, всем было наплевать.

В их сторону не смотрели посетители, не смотрели и сотрудники заведения.

Те, кто заметил, что что-то не так, моментально отворачивались, и только один взгляд, тот самый, не дававший покоя с начала выступления, продолжал ощущаться столь же материально, как прикосновение.

Если прежде возникали сомнения, то теперь от них и следа не осталось.

Губы искривились в усмешке, полупустой стакан опустился на стойку…

Дальнейшие события развивались с поистине поразительной скоростью. Роуз благополучно пропустил момент, когда рядом с ним материализовался Гаррет и от всей души врезал любителю музыкантов, попадающих в ноты.

Роуз ошарашено смотрел на Гаррета. Гаррет отвечал ему тем же. Правда, его взгляд изумлённым назвать нельзя было. Он понимал, что делал и, появись возможность, повторить, не стал бы избегать потасовки.

У него были сбиты костяшки.

Он прижался к ним губами, слизывая кровь.

Кажется, неосознанно. А там – кто знает.

– Блядь, Марвел… – глухим шёпотом выдал Роуз и, ухватив его за руку, потащил в сторону служебного выхода, краем глаза отметив, что к месту потасовки спешат охранники. – Бегом отсюда, пока нас, благодаря твоему геройству, за решётку не отправили.

Гаррет усмехнулся, но кивнул согласно.

И они побежали, будто нарушители порядка, желающие скрыться от правосудия. В их случае сравнение оказалось весьма и весьма актуальным.

Попрощаться с приятельницей Роуз не успел. Но ему и не до вежливости было в тот момент.

Ему на руку играло то, что он бывал здесь неоднократно, а потому в многочисленных коридорах ориентировался отлично, не боясь заблудиться. Он двигался уверенно, таща Гаррета к запасному выходу.

Гаррет понимал, что сопротивление бесполезно, потому послушно двигался следом.

Отойдя на приличное расстояние от клуба, квартала два-три – не меньше, Роуз остановился, переводя дыхание и, наконец, выпуская из рук ткань чужой рубашки.

– Ты ему, кажется, зуб выбил, – произнёс, вспоминая красную слюну на губах и нечто белое, выплюнутое на пол.

Вряд ли таблетка, вероятнее, что всё-таки зуб.

– Если бы понадобилось, я бы ему и всю челюсть вынес, – ответил Гаррет, чуть мотнув головой, чтобы чёлку от лица убрать.

Льняная, как называл её в мыслях Роуз.