Своих бы друзей из баскетбольного клуба так бил, когда они Роуза грязью поливали.

Но нет. Разумеется, нет. Многого хотите, мистер Астерфильд-младший.

Есть люди ценные, есть те, о ком отзываются крайне нелицеприятно, наподобие «пучок за пятачок».

Роуза Гаррет явно ко вторым причислял, не скрывая истинного отношения.

Тем удивительнее было осознавать реальность дальнейших событий, приходя к выводу, что они имели место и не являются результатом деятельности разгулявшегося в полную силу воображения.

Перехваченные запястья.

Боль. Слабее, чем в первый раз, но она ощутима.

Снова боль.

Прикушенная губа.

Привкус крови на языке.

Прикосновение, которое никак иначе, кроме как поцелуем не назвать.

Вытаращенные от изумления глаза.

И снова удар. Теперь уже не полученный, а отданный.

Настаивать Гаррет не стал, сделал несколько шагов назад, прижал запястье к губе, усмехнулся, перехватывая ненавидящий взгляд.

– Истеричка, – произнёс насмешливо.

– Урод моральный, – не остался в долгу Роуз. – С чего вообще такие порывы? Пообщался с дружком, а тот в красках расписал, что и как? Вы во многом похожи. Не удивлюсь, если некто рассказал, как самозабвенно меня драл часа три кряду, а я хныкал и умолял продолжить. Хочешь проверить, хватит ли меня ещё и на тебя? Не хватит. Не старайся.

Стоя напротив Гаррета, сложно было не думать о периоде дружбы.

Милые воспоминания.

Несколько лет, проведённых в составе тройственного союза, когда казалось, что эта дружба продлится ещё не одно десятилетие, и школьные друзья таковыми навсегда останутся, не потерявшись окончательно. Какие бы перемены не происходили в их жизни, они обязательно продолжат общаться. Поддержат в трудную минуту, порадуются в моменты счастья.

Какая наивность, право слово.

На поставленный вопрос Гаррет не ответил, посчитав безмолвие оптимальным вариантом. Простояв друг напротив друга в молчании, они разошлись в разные стороны. Первым зрительный контакт разорвал Гаррет. Подошёл к ключику, остававшемуся невостребованным, наклонился, поднимая необходимую вещь, и направился в сторону лестниц.

Подняться на два этажа, освободить пленника и совместными усилиями перемыть кости тому, кто посмел так поступить с обоими. Возможно, примерить на себя образ мстителей и разгромить ему комнату, что-нибудь сломав, разорвав и перевернув вверх дном.

Роуз чувствовал себя опустошённым, на волнения сил не осталось.

Он спустился вниз, прикидывая, в каком направлении податься на ночь глядя, и не придумал ничего лучше варианта с лестницей. Туда никто не заглядывал. Там можно всё переосмыслить и попытаться понять, чем в своих поступках руководствовался Гаррет.

Последнее представлялось практически невыполнимой задачей.

Роуз запрокинул голову, прижимаясь затылком к стене, ощущая лопатками её гладкость и прохладу.

В общежитии стояла гробовая тишина. Сонное царство – идеальная характеристика.

Поднявшись на ноги, Роуз отряхнул пиджак, перекинул его через плечо и выбрался из укрытия. Посмотрел вверх, словно ожидал, что где-то там, на одном из лестничных пролётов его ожидают одноклассники, мечтающие о вендетте. Один вынашивает план мести за обман, а второй – просто за компанию, как он всегда и делает.

Приспособленец. Только и умеет, что подстраиваться под других людей. Выбирает не по велению души, а потому, что кто-то выбрал до него. Он позавидовал и начал наверстывать упущенное. Странно, что до сих пор не одарил своим вниманием Сибиллу. Понятно, что она ему не очень-то и нравится. Но кто знает… Вдруг внезапно снизойдёт озарение, что парни ему не нужны, а Сибилла способна подарить счастье?

Лестница пустовала, и Роуз, отбросив последние сомнения, поднялся на нужный этаж. На несколько секунд замер у нужной двери, прикидывая, какой показатель по шкале невоспитанности продемонстрирует сегодняшний поступок, махнул рукой и всё-таки постучал. Вряд ли обитатели комнаты видели уже десятый сон. В противном случае, Роуз мог извиниться. Способности говорить события сегодняшнего вечера его не лишили.

Дверь распахнулась. Верхний свет в комнате не горел, но ни Кэндис, ни Трейси спать пока не собирались. Один, судя по всему, снова копался в ноутбуке, второй читал книгу при свете ночника.

– Привет, – произнёс Роуз, разводя руками. – Как и обещал, приполз к этим дверям, надеясь на помощь. Всё прошло относительно удачно, и, как видишь, в лазарет пострадавшего тащить не нужно. Лучше позволь переночевать у тебя. Спать могу на полу, проблем не создаю и вообще чудесный сосед, хотя многие с трудом в это верят. Многого мне не нужно, разве что одна маленькая подушка придётся очень кстати. Ах да. Я бы хотел попросить об одном одолжении. Не спрашивай ни о чём. Заранее спасибо.

– И всё-таки один вопрос я задам. Не могу удержаться, – произнёс Кэндис.

– Один?

– Всего лишь.

– Ладно. Задавай.

– Это откуда?

Кэндис не стал уточнять, что именно. И пальцем не показывал. Роуз всё понял без лишних слов. Запустил ладонь в волосы, взлохматив их, и тяжело вздохнул.

– Не поверишь.

– Собака покусала?

– Нет. Крыса.

Кэндис немало удивился, о чём недвусмысленно дала понять изумлённо вскинутая бровь. Роуз кивнул, подтверждая недавние слова.

– Ага, всё правильно. Сам в шоке, – произнёс и тут же поспешил вернуться к стартовой теме разговора. – Пустишь?

– Проходи.

*

Один шаг.

Всего один шаг, отделяющий либо от победы, либо от поражения. Странно осознавать, что, в данном случае, путь к успеху и провалу абсолютно идентичен. Тот, кто по выбранной дороге идёт, никакого влияния не имеет, от него ничего не зависит.

С самого утра Кэндису казалось, что он провалился в вакуум и ныне там пребывает, потому что ничего не замечает, витает, как кажется окружающим, в облаках и на вопросы реагирует далеко не с первого раза.

– Кэндис, ты слышишь меня? Кэндис?

Лайзе пришлось позвать его несколько раз, прежде чем она сумела получить небольшую порцию внимания к своей персоне.

Очередной номер «Будней…» попал в руки учеников, и Лайза жаждала обсудить с главным редактором проделанную работу. Она пребывала в твёрдой уверенности, что это – один из лучших выпусков школьной газеты, большинство журналистов было с ней солидарно, и только Кэндис хранил молчание, чем окружающих удивлял. Они все помнили о перфекционизме, ему присущем, но всё равно надеялись на поддержку со стороны начальства.

У Кэндиса голова была забита другими вещами, о которых он не спешил распространяться. Он, несомненно, гордился детищем, созданным много лет назад группой энтузиастов, считавших, что у академии обязательно должна быть своя газета, а ныне перешедшим – всего-то на один год, но от того не менее почётно – под его руководство. Процесс создания школьной газеты Кэндиса воодушевлял и вдохновлял, но сейчас эти заботы временно отошли на второй план.

Неопределённость пугала до чёртиков.

Кэндис смотрел на календарь, гипнотизируя число.

Кэндис кусал губы.

Кэндис с ужасом доставал из шкафа комплект униформы, основным тоном которой был чёрный цвет, сменивший привычный тёмно-синий.

Кэндис нервничал.

Внутри всё заледенело в предвкушении и страхе.

С октября и по нынешний день он прожил в относительном спокойствии, а сегодня все страхи, рождённые ранее, проснулись и одновременно напали, не оставив шансов на спасение.

У Кэндиса тряслись руки.

Все давно разошлись, на улице начало темнеть, а он не спешил возвращаться в общежитие, продолжая сидеть в классе, отведённом под занятия клуба журналистов. Схватив со стола ручку, принялся крутить её в пальцах, а потом с ожесточением швырнул в стену.

Сложностей, в общем-то, не было.

Пара движений мышкой, и сомнений не останется. Переживания, связанные с неизвестностью, исчезнут, взамен появится несколько вариантов. Либо радоваться, либо рыдать в подушку, считая, что всё с самого начала было обречено на эпичный провал, либо принять новое знание с равнодушным лицом, окончательно утвердившись во мнении об ошибочности некоторых поступков.