Представление Гаррета перевернулось несколько дней назад, когда он стал свидетелем встречи Кэндиса и директора академии за пределами учебного заведения. С ними был ещё кто-то, абсолютно Гаррету незнакомый, но это обстоятельство было благополучно упущено из вида. Оба вели себя сдержанно – ни единого намёка на отношения, выходящие за рамки общепринятого, но сам факт их совместного появления неприятно удивил. Внутри кольнуло, проскребло и продолжило саднить до сих пор.

Стоя за школой, Гаррет выкуривал вторую сигарету подряд и пытался подбодрить себя мыслями об очередном провале планов Кэндиса.

Нарядился Кэндис вызывающе, многие смотрели. Не важно, какие эмоции испытывали. Гамма была обширной, от зависти до восхищения. Суть в том, что смотрели. Внимания к его персоне оказалось привлечено приличное количество, но тот, ради кого представление разыгрывалось, в зале не появился. Не оценил, не восхитился. Не заметил.

Призрачный, мать его, директор.

Нет, Мартин, определённо, находился в этот момент где-то на территории школы, но в большом зале, предназначенном для проведения торжественных мероприятий, обнаружить его было практически нереально. За весь вечер Гаррету довелось разве что пару минут полюбоваться на его величество всея «Чёрной орхидеи» в актовом зале, где проходила вступительная часть мероприятия.

Мартин появился и почти сразу исчез, оставив учеников предоставленными самим себе. А ещё префектам и преподавательскому составу.

Не королевское это дело – отслеживать каждый шаг своего народа. Этим займутся помощники, если потребность возникнет.

Король сделал своё дело и может удалиться.

Гаррет злорадствовал. Больше для вида. Весело ему не было, удовлетворения он не ощущал. Радость не разливалась по каждой клеточке тела, гармония в душе не наступала.

Швырнув недокуренную сигарету себе под ноги, Гаррет растёр окурок и собирался вернуться в зал, когда услышал в отдалении шаги.

Кто-то стремительно приближался. Видимо, атмосфера всеобщего веселья наскучила, захотелось проветриться.

В руках у этого человека оказался фонарь, и Гаррету не пришлось долго гадать, кому не сиделось в зале. Стоило поднять глаза, и процесс узнавания прошёл за считанные секунды.

Наверное, следовало промолчать и пройти мимо, но не получилось. Эта история повторялась снова и снова. Она тянулась годами, истончалась, как паутинка, но была не в пример крепче, потому никак не желала разрываться. Гаррету казалось, что если он перестанет цеплять бывших друзей – как вместе, так и по отдельности – то и жить тоже перестанет.

Случалось: он желал, однажды появившись на занятиях, увидеть, что оба отсутствуют. Не потому, что опоздали, а потому, что их больше нет в этой академии. Решили выбрать иное учебное заведение, стремительно переехали, сбежали, мечтая объехать автостопом всю Европу, никого не поставив в известность.

Вариантов сотни, а вот итог всегда один.

Эти мысли быстро испарялись, потому что приходило понимание. Только в присутствии этих людей Гаррет чувствовал, что ещё не окончательно умер изнутри.

Своеобразная форма мазохизма. Попытаться причинить боль другому, чтобы почувствовать её самостоятельно и на фоне пережитого сделать определённые выводы о состоянии своей души.

Не зря бывшие друзья считали его идиотом. Он вполне этого заслуживал.

Гаррет не знал этого наверняка, но бывало, что приходили в голову кое-какие соображения относительно попыток вернуть всё на круги своя.

Он представлял, как пытается наладить отношения с одноклассниками, и приходил к выводу, что Розарио мог рискнуть, протянув руку дружбы ещё раз, наплевав, что именно его предали первым.

У Кэндиса были принципы и непоколебимая уверенность в правдивости определённого заявления. Тот, кто предал однажды, сделает это ещё раз, потому Гаррет может затолкать извинения себе в задницу и пройти на все четыре стороны. Потребности в таких друзьях мистер Брайт-младший не испытывает.

Сейчас именно Кэндис стоял напротив Гаррета.

Переодеваться он не стал, продолжая щеголять по школе в вызывающем наряде.

– Спешишь куда-то? – спросил Гаррет.

– Потратим время на очередные пререкания, или ты сделаешь мне приятно, свалив с дороги и исчезнув в неизвестном направлении?

Кэндис истинных настроений не скрывал. В глазах его прочитывалась ненависть, не потерявшая ни миллиграмма с момента памятной драки в туалете.

Кэндис не прощал таких ошибок, его категоричность временами не знала предела и не имела границ.

– Я всего лишь задал безобидный вопрос.

– А я всего лишь даю понять, что разговаривать не желаю, – произнёс Кэндис. – Во всяком случае, не с тобой.

– Почему?

– Чревато последствиями. Скажешь одно, а через пару часов узнаешь от посторонних людей совсем другое. Такое, до чего бы и в горячечном бреду не додумался.

– Не преувеличивай.

– И не пытался. Не знаю больше никого, кто настолько искусно умеет выворачивать всё наизнанку. С момента прошлой сенсации, слепленной на скорую руку, прошло достаточно времени, чтобы ты снова заскучал. Потому окружающим лучше придержать язык за зубами, если они не хотят стать главными звёздами дня. И ведь есть же кретины, продолжающие верить тебе на слово, – Кэндис усмехнулся. – Пока сами не станут жертвами, не поймут, каково это.

– Есть люди, о которых даже придумывать ничего не нужно. Они сами дают повод для сплетен и не задумываются о последствиях.

– Тебя лишний раз никто и не трогает, зная о том, насколько личность своеобразная. Это ты любишь копаться в чужом белье. Там, где есть о чём рассказать, обязательно всем и каждому растреплешь. Там, где нет, придумаешь самостоятельно и… тоже всем растреплешь. Зато серая масса глотает и не давится.

– Судя по всему, настроение у тебя не праздничное. Ни единой улыбки в ответ, в озлобленных высказываний сколько угодно. В очередной раз план сорвался? Бедный, а ведь ты был так близок к цели.

– О чём ты?

– О директоре и его реакции на этот модельный выход. Никто не оценил длину ног и смазливость лица. Точнее, тот, на кого делалась ставка, проигнорировал и не сказал парочку приятных слов.

Кэндис смотрел на Гаррета со смесью жалости и снисхождения во взгляде. Понять, цепляют ли его слова, произнесённые сейчас, было невозможно.

– Просвети меня, наивного, как связаны между собой помощь Сибилле и личность мистера Уилзи? – прозвучало всё так же уверенно, как прежде.

Голос не дрогнул. Всё-таки не цепляло. Или у Кэндиса выработался иммунитет на ядовитые замечания, отпущенные Гарретом.

– Я видел вас вместе. На каникулах. Был ещё кто-то третий, но это не столь важно. Факт, что ты получил возможность добраться до своей любви. Возможно, ближе, чем позволено обществом. Ведь неизвестно, чем закончился тот вечер.

– Не знаешь? – Кэндис усмехнулся. – Ты и не знаешь? Фантазия больше не работает или отправилась на заслуженный отдых? Или про меня ты опасаешься распускать слухи? Это Роузу вечно достаётся. Он у нас то наркотой приторговывает, то по спортсменам сохнет, которые в реальности ему нахер не сдались. А я… Ну, по твоим словам, вроде как шлюха. А чем она способна заниматься с двумя взрослыми мужиками? Разумеется, называть расценки, а потом трахаться с обоими до утра. По очереди и одновременно. О, кажется, я только что сделал за тебя всю работу. Сам придумал горячую новость, осталось лишь донести её до остальных учеников. Но тут никто лучше тебя не справится. Беги, Марвел, делись прекрасным с зеваками. В обычное время они жаждут хлеба и зрелищ, а в эту ночь кэндикорна и грязных сплетен. Ты будешь востребован и станешь популярным. На очередные пять минут.

Кэндис замолчал, но в ушах Гаррета звучало продолжение, им же самим придуманное.

«На очередные пять минут твоей бестолковой и никчёмной жизни».

Поняв, что отпарировать его заявление собеседнику нечем, Кэндис поспешил удалиться. Он не цеплял Гаррета плечом, не замирал напротив и не говорил, что никогда не простит за былые поступки. На его лице не было брезгливости и показного отвращения. Он просто прошёл мимо, обдав волной ледяного равнодушия, и от этого эффект был гораздо сильнее, чем от самой проникновенной речи, призывающей пересмотреть отношение к жизни.