========== Пролог. Шаг в неизвестность ======
- Это точно?
- К сожалению, да. – Голос врача был профессионально бесстрастен. – Но у Вас еще есть время привести свои дела в порядок, попрощаться с родителями…
- У меня нет родителей.
- Простите. Конечно.
- Сколько мне… – Горло перехватило судорогой. Последние силы уходили на то, чтобы держать лицо. Расплакаться в этой юдоли скорби? Не дождутся.
- Месяц, два, все зависит от организма.
Какой молодец, небось, и дату похорон уже знает.
- Мне нужно показываться здесь, или…
- Как Вам будет удобно. Мы не настаиваем. – Значит действительно все.
- Прощайте.
Когда моя жизнь пошла под откос? Месяца три назад? Забавно.
Я всегда знала, что рассчитывать могу только на себя. И в школе, и в университете все подчинялось одной идее: мне нужно образование, чтобы выжить. Какие романы, какое веселье и вечеринки? Я все время училась, училась и работала, потому что мои опекуны четко дали понять – ничего лишнего, что выбивается из понятия первой необходимости. Все, что нужно сверх, нужно мне. И позаботиться об этом должна я сама.
После гибели родителей, когда мне было тринадцать, общественное мнение не позволило двоюродной сестре отца отдать меня в приют. Будучи ревностной прихожанкой, она четко знала, как правильно жить, и искренне верила в непогрешимость своих позиций. Ни жизнь, ни смерть моей семьи к ее огромному сожалению в эти догматы не вписывались. Оставалась я. Но и тут Господь не внял ее молитвам.
Нет, я не бунтовала, не красила ногти в черный цвет, не курила и даже вполне прилично училась, но… придя домой и, повесив в шкаф серую, унылую униформу, я чуть слышно, чтобы, не дай Бог, не потревожить тетю Агату, включала музыку и танцевала. И с этим она ничего не могла сделать. Ритм барабанов, тоскующие нотки флейты и высокий голос ситара были сильнее. Тогда же была достигнута договоренность: я могу танцевать в своей комнате, но крыша над головой у меня будет только до тех пор, пока в обществе я послушно играю роль идеальной племянницы. И я играла. Играла в школе, играла в университете, играла в магазине «Все для леди», где трижды в неделю продавала милым женщинам из церковной общины шелковые нити для вышивания. Надо ли говорить, что реквизитом, то есть моим гардеробом, также заведовала тетя? Я была безупречна.
И лишь вечером, в своей комнате я сбрасывала маску. Я доставала мамины кольца и браслеты с колокольчиками, ее пояс с монисто, пестрые юбки и яркие шали. Мама была из Алжира. Её броская красота колибри пленила отца, когда тот работал по контракту в Аннабе. Жаль, что мне не досталось практически ничего от нее. Я помню шикарные черные волосы, атласным потоком струящиеся по ее спине, бархатисто-карие глаза, всегда лучащиеся весельем. Она так любила смеяться… А отец обожал ее смех. По сравнению с ней я как бледная моль рядом с махаоном, но волосы растила, чтобы хоть этим быть похожей на мать. И распускала их только во время танца.
Надо признать, природа вообще на мне знатно отдохнула. Мать была легкая, изящная как птичка, невысокого роста и с шикарными формами, а я… высокая палка с невразумительными округлостями, тусклыми серыми глазами и РЫЖАЯ! Хорошо хоть без веснушек по всему телу, живой пример генетического сбоя. Ну, еще ресницы может ничего. Как говорили милые барышни Беннет у Джейн Остин: нам нечем похвастаться, кроме обаяния. Но и с этим были проблемы. Вечно закрытая, вынужденная носить маску, иногда я сама забывала себя настоящую, и, глядя в зеркало в ванной, видела незнакомку. Ирония – единственное, в чем я преуспела.
Весны я ждала, как манны небесной, как заключенный до амнистии, я считала дни до выпускных экзаменов, и вот, дождалась. Зимой слишком частыми стали обмороки, и тетя Агата настояла на обследовании. После того, как я раза четыре упала в магазине перед покупательницами. Прогноз оказался неутешительным – неоперабельная опухоль в левой лобной доле головного мозга. Прекрасно.
И вот теперь я стояла на мосту. Ну что вы, я вовсе не собиралась играть в самоубийцу. Это было бы слишком мелодраматично. Я смотрела на текущую воду и думала. Все мое существование было лишь подготовкой к будущему. В моей жизни не было ничего. А скоро не будет и ее.
Ветер выбивал слезы из глаз. Луна, в лучших традициях жанра, ныряла в облаках, изредка являя свой бледный лик. Лишь фонарь над моей головой оптимистично сиял.
Господи! Взвыл кто-то внутри меня. Как можно умирать, если еще не жила?! Все время в оковах теткиной морали, даже мои волосы, строго зачесанные в пучок, подчинялись ей. Я сорвала с головы берет, резкими, жесткими движениями выдрала шпильки, распустив огненные пряди. Ветер радостно подхватил их, метнув мне в лицо. Пусть. Пусть хоть они глотнут свободы.
Я запрокинула лицо к небу. Пустота и мрак, как и в моей душе… Внезапно, ослепительно-белый луч полоснул по глазам… И тьма скрыла мир.
====== Глава 1. Боль ======
Боль стала моей сестрой, тьма – лучшей подругой. Лишь иногда яркие всполохи света рождали в мозгу картины, настолько дикие, что я бы сошла с ума, будь хоть вполовину уверена в их реальности. То жар, то озноб охватывали тело. Иногда вдруг накатывало странное оцепенение, и тогда сознание мягко плыло, равнодушно отмечая окружающую обстановку. Обстановка, кстати, была никакой. Светлые тона, отблеск металла, никаких ярких деталей, глазу совершенно не за что зацепиться. И снова тьма… Тьма была предпочтительней, она не пугала фантастическими фигурами, не обжигала болью, нежно баюкая меня в своих объятиях, она что-то тихо шептала на ухо.
В очередной раз, всплыв на поверхность рассудка, я с удивлением обнаружила себя лежащей на чем-то, вроде кровати, в светлой, практически белой комнате. Справа от меня что-то пищало, с трудом повернув голову, я опознала его, как медицинский прибор, наверное потому, что от него ко мне тянулись какие-то трубки и провода. Ничего большего сделать я не могла, сил не было совсем, и сознание вновь соскользнуло в темноту.
Во тьме я с кем-то разговаривала. Не знаю с кем, не знаю о чем, но наши беседы неуловимо напоминали мне лекции. Собеседник попался, кстати, весьма неприятный, на нашего декана похож, столь же высокомерен и исполнен собственного величия, он практически давил своим авторитетом. Мое равнодушие медленно, но верно расползалось в клочья под напором бешенства. Не знаю, чем бы все закончилось, но лектор внезапно исчез из моего мозга, словно редиска, выдернутая из грядки.
В следующий раз очнувшись, и будучи уже не такой слабой, я смогла, едва приподнявшись на локтях, осмотреться получше. Сходство с больничной палатой не пропало, но какое-то все было совсем уж безликое. Дрожащими руками заправив прядь волос за ухо, я откинулась на спину и задумалась. Думалось медленно и как-то неохотно, словно камни ворочая, я моментально выдохлась, и уже сползая в привычно-уютную темноту, успела ухватить кончик мысли. В палате не было окон. Зато была решетка.
И опять темнота и разговоры. Правда теперь лекторов двое, и они чаще спорят между собой, чем учат меня. Непонятно конечно чему учат и какой с этого прок, но слушать их ругань занятно. Один слегка повизгивает, другой напротив, басовит и важен, это уже знакомый “декан”. А потом вновь приходит боль, раскаленными иглами прошивая позвоночник, вздергивает меня словно на дыбе, и обессиленную, с сорванным криками горлом, оставляет лежать, словно мокрую тряпку. Тошнота скручивает внутренности, и вызывает недоумение: неужели я когда-то боялась смерти? Да я бы расцеловала ее сейчас в обе щеки, лишь появись она рядом. И вновь, лучшая подруга тьма успокаивает, укрывает пуховым одеялом безмятежности, заставляя забыть обо всем.
Теперь, очнувшись, я не могу пошевелиться. И слабость лишь одна из причин. Вторая и, безусловно главная, представляет собой мягкие, гибкие ремни, надежно фиксирующие мое тело. Но мне уже было глубоко однофигенственно на все. Воспоминания о пережитой боли возвращало унизительную дрожь в мышцы. И от стыда за собственную немощь было еще более мерзко на душе. Внезапно улавливаю шорох, но не могу повернуть голову, и это несказанно бесит. Вообще, в редкие минуты адекватности с удивлением осознаю, что мой самоконтроль трещит по всем швам. Эмоции захлестывают меня с головой.
