— Я… ты уверена? Я точно просил тебя об этом? – он с волнением заглянул в ее широко распахнутые глаза.

Она поморгала ресницами, пытаясь прийти в себя.

— Ленни… конечно, я уверена. Ты что, ты не помнишь?

Она мягко отвечала ему взором, пока понимание медленно приходило к ней.

Ну да. Как она сразу не подумала?

Это все не было его желанием. Им управляла эта дурацкая болезнь.

Ленни никогда не был таким, каким сделала его эта гадость: жестким, грубым. Если он полюбил кого-то, то никогда бы не причинил ему боль.

Никогда в жизни. А Гермиона ему, как минимум, жутко нравилась.

Неужели все настолько серьезно? Неужели те мелкие поступки, которые были на первой стадии, переросли в это? Сделали его тираном? Таким, что теперь сам себя мучал, не имея возможности все вспомнить. Не имея возможности знать, что с ним творится.

Если бы только она не рассказала ему всю правду.

Но…

Она посмотрела в его глаза, переполненные страхом. Переполненные неизвестностью.

Видимо, пора.

— Ну почему ты молчишь?

Его голос был жалким и таким, Мерлин, беспомощным. Он смотрел на нее с надеждой, будто именно Мария могла разложить все по полочкам.

И она могла.

Но так боялась. Потому что до потери пульса дорожила им.

— Ленни… сядь, — она кивнула на ступеньки.

И он беспрекословно рухнул на них, не видя.

Испуг ужасающей волной накинул его с головой. Так, что даже просвета не было видно.

— Говори же!

Он думал, что говорит еле слышно. Но на деле – орал на пол Хогвартса своим дрожащим голосом.

Ее сердце колотилось в груди. Она не могла унять дрожь.

Не могла стоять, не могла сидеть.

Она не могла ничего, лишь смотреть на убитого брата глазами, полными слез.

— Ленни… я надеюсь, что ты правильно воспримешь все, что я сейчас скажу тебе.

Он поднял голову, глядя на нее так, будто ее слова были чем-то непонятным для него.

Правильно воспримешь.

Все дело было в правильном восприятии.

— Я не знаю, как начать.

Она присаживается около него. Долго и мучительно смотрит, будто пытаясь запомнить такие идеальные для нее черты лица.

Она любит его. И, если ему нужно знать правду, она расскажет.

Вопрос был вот в чем: сможет ли он ее выдержать?

— Ленни, знай, что я люблю тебя. И, чтобы ни случилось, всегда буду рядом. Слышишь?

Он еле заметно кивает головой.

Туман. Непроглядный туман стоял у него перед глазами. А в ушах звенело скрипящим звуком.

Вот оно, начало чего-то нового.

Он уже точно был уверен – он болен неизлечимой болезнью. От этих припадков, потери памяти еще не нашли лекарство, хотя лекари, черт их возьми, усердно работают над этим.

И все же – легкая надежда, которая уже махала ему рукой на прощание, оставалась.

Он не болен. То, что написано в книге, не про него. И Мария сейчас подтвердит это.

— Дело в том, что… — она учащенно дышала.

Эти слова были самыми тяжелыми в ее жизни.

Почему именно она должна произносить их? Почему именно она должна сказать человеку, ее любимому брату, что он болен? Причем тем, что причиняет вред и ему, и окружающим.

За что ей это? За что это Ленни? Человеку, который в жизни мухи не обидел.

— Ты…

Слеза разрезала ее щеку. Покатилась, попала в рот.

И она готова была зарыдать на его плече, моля о прощение.

Ведь она утаила. Ведь она, зная, что он, на самом деле, никогда бы не разлучал Гермиону с Драко в здравом уме. Ведь она делала это специально, чтобы он понял, что они все равно будут вместе. Не смотря на все эти глупые ссоры.

Она так надеялась. Что наступит день, когда Ленни осознает, что Гермиона – не его человек. Что он придет к ней и скажет, как ошибся. Как сильно любит ее и хочет быть вместе.

Но этого не происходило. И он сильнее загонялся из-за этой девчонки. И, кажется, с каждым днем все сильнее сходил с ума по ней. Особенно в те дни, когда, приходя к себе в комнату, жаловался Марии, что она его избегает.

И она каждый чертов день видела, как он убивается по этому поводу. Как он мучается от неизвестности. Как не имеет представления, что наделал он, находясь под властью болезни.

Но она молчала. Каждый раз лишь качая головой.

И он никогда не простит ей этого.

Ее пальцы зарываются в белокурые волосы.

Как же она оступилась, скрывая это от него. Какой же глупой она была.

И он не поймет этой тайны. Он никогда не поймет.

— Ты болен.

И его мир оборвался. Как и ее, падая за его душой.

Он болен. Болен.

И надежды больше нет. Она умерла с этими словами.

***

— Таким образом, пересекая линию вдоль, — она взмахнула рукой по воздуху, — можно получить раствор не за год, а всего за пару минут, повторяя выше написанное несколько раз. Хм, — она отложила книгу на стол, взглядом остановившись на лежащей рядом тетради.

— “Хм”? Это действительно то, что ты хочешь сказать?

— А что я должна была сказать, по-твоему? – ее брови в возмущении приподнялись вверх, а взгляд продолжал бегать по пустым строкам.

— Что здесь все четко и ясно рассказано. И это твоя голова перестала соображать, что ты не можешь выполнить такое легкое домашнее задание, — он слегка ухмыльнулся, наблюдая, как ее щеки становятся красными.

—Слушай ты, признанный ученый, может, перестанешь изображать из себя супер умного? – она покосилась на парня, сидящего в метре от нее. – И сделаешь, например, это сам?

— Нет уж, — он едко засмеялся. – Ты сама вызвалась делать всю грязную работу за нас двоих все это время, — он развел руками, выражая крайнее сочувствие девушке.

— Во-первых, “все это время” подразумевает под собой то, что это будет продолжаться всего лишь до тех пор, пока ты не сможешь ходить на уроки. И то, я делаю за тебя уроки не потому, что твои пальчики так ослабли и не могут даже перо держать, а потому, что мне впервые стыдно за Рона.

— М-м-м, — протяжно отозвался Драко. – И?..

Он изогнул одну бровь и надкусил зеленое яблоко. Из фрукта слегка прыснул сок на его губы, и парень, облизнув их, расплылся в прохладной усмешке.

Гермиона, до этого наблюдавшая за поведением его языка, отдернула себя и заставила сосредоточиться на многочисленном вопросе.

— Что «и»?

Он пожал плечами и откусил следующий большой кусок. Чуть-чуть пожевал.

— Что дальше? Ты сказала: “Во-первых”, я жду продолжения.

— Хм… да. А во-вторых, хватит валять дурака. Твой язык отлично подвязан и объяснить мне, тупой, как сделать эту работу не составит для тебя труда. Ведь так?

— Составит.

— Да что ты? – она откинулась на диване, взяв в руки стакан с соком. – И почему же?

— Видишь ли, — он сделал подобие улыбки, — мадам Помфри запретила мне перетруждаться.

Он покрутил фрукт в руке, поворачивая его новой стороной. Послышался звук жевания.

— Сделать единственное задание за эту неделю – это перетруждаться?

— Именно так. Ты же не хочешь, чтобы я на всю жизнь остался калекой.

Он внимательно и почти серьезно оглянул девушку, которая еле держалась, чтобы не нахамить ему.

Калека. Какая из тебя калека, блин?

— Ты ею, скорее, станешь, если явишься без этой самой работы на урок к Снеггу.

— Ну это мы еще посмотрим, — он многообещающе кивнул, расправившись с яблоком. Кинув огрызок на маленький лист, он откинул голову на подушку, тяжело при этом вздохнув.

Она уткнулась в колени носом, поставив стакан на столик. Приятный запах от теплого одеяла проник в нос, пропитанный мягким ароматом ее духов.

— Я договорился с Забини сегодня.

— Зачем?

— Грейнджер, я перед тобой отчитываться не должен, — он тяжело вздохнул, закинув руку за голову.

— Ты бы лучше уроками занялся, а не шастал в таком состоянии по школе, — она отрицательно покачала головой и перевела долгий взгляд на трескающийся камин.

— Сам решу.

Она поджала губы, вернув взор на его холодное лицо.