Преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния.

«Адвокаты» и «юристы», ухитрившиеся не приметить даже этого слона в моем приговоре, всего лишь расписываются в собственной некомпетентности. Хочется надеяться, что никому из них не суждено представлять интересы обвиняемых в судебном заседании.

Сегодня состоялось предпоследнее заседание Пресненского районного суда по моему уголовному делу.

Моим допросом закончилось судебное следствие, затем состоялись прения. Это тот интересный момент, когда обвинение (в моем случае – капитан юстиции Екатерина Сергеевна Фролова из прокуратуры ЦАО) сообщает суду, какую меру наказания оно просит назначить подсудимому. В моем случае, с учетом отсутствия предыдущих судимостей, исключительно положительных характеристик и наличия малолетнего ребенка на иждивении, обвинение попросило сакральную двушечку. То есть два года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Отдельно хотелось бы сказать пару слов про мое якобы признание, что я «перегнул палку». Это там какой-то корреспондент (не отследил, какого агентства) недослушал, недопонял, пропустил вопрос судьи, привел десятую часть моего ответа – и вот уже читаю во всех заголовках, что я что-то там вдруг признал в ходе допроса.

На самом деле это был довольно длинный и обстоятельный диалог с судьей, стенограммы которого у меня под рукой нет, но смысл такой:

«СУДЬЯ: Вы признаете, что во время эфира на „Эхе Москвы“ перегнули палку?

Я: Разумеется, признаю. В программы „Эха Москвы“, которые называются „Особое мнение“ и „Персонально ваш“, гостей именно затем и зовут, чтобы они там перегибали палку, высказывали свое пристрастное личное мнение в самых категорических и провокативных выражениях. Это ровно тот самый разговорный блок в эфирной сетке, куда зовут всяких Прохановых, Пушковых и прочих мечтателей о „радиоактивном пепле“, чтобы они перегибали палку и провоцировали слушателей радиостанции на собственные мысли по обсуждаемым вопросам… Только я не вижу в таком перегибании палки предмета для рассмотрения в уголовном суде».

Мой ответ был примерно вдвое длинней, но такова суть.

Я как считал, так и продолжаю считать, что высказал свое личное мнение, имею на это полное право, и намерен высказывать его впредь, по любым вопросам, без цензуры и без оглядки на чьи-либо вкусы. Никто не обязан меня читать, никто не обязан слушать меня на «Эхе Москвы», никто из моих читателей и слушателей не обязан со мной соглашаться. Но мое право говорить то, что я думаю, защищено Конституцией.

Тут нет и никогда не было никакого состава уголовного преступления.

В моем понимании «уголовным преступлением экстремистской направленности» являются призывы к совершению правонарушений на почве национальной или религиозной ненависти. Вербовка в ИГИЛ, в «Хизб ут-Тахрир», подстрекательство к нападениям на инородцев…

Таких призывов ни в моем посте про Сирию, ни в моем выступлении на «Эхе Москвы» не содержалось. В обвинительном заключении по моему делу тоже нет никаких призывов.

Поэтому мое уголовное дело я считаю нецелевой тратой сил и ресурсов всех задействованных в нем ведомств – включая и ГУПЭ МВД, и департамент ЗКС ФСБ РФ, и СК РФ, и прокуратуру, и Минюст, и Пресненский межмуниципальный райсуд, и Мосгорсуд.

Если бы все эти ресурсы направить в полезное русло – можно было бы предотвратить немало преступлений экстремистской направленности.

Но нет худа без добра, и есть безусловная польза во всем этом моем уголовном деле.

У нас в России сегодня возбуждается больше 500 уголовных дел в год по поводу постов в ЖЖ, ФБ и ВК, по поводу лайков, ретвитов, перепостов картинки и текста из пабликов ВКонтакте (5 лет назад счет подобных дел шел на десятки). Дела возбуждаются не только по «гуманным» экстремистским статьям, но и по вполне «расстрельным» террористическим, с огромными сроками. При этом в Москве до сих пор самый частый приговор – денежный штраф. А в регионах вовсю сажают. И даже если речь идет не про Кунгурова, сидящего с июня в СИЗО далекой Тюмени, а про инженера Бубеева, осужденного на 2 года и 3 месяца в ближней к нам Твери, на эти процессы никакую федеральную прессу калачом не заманишь. По абсолютно нелепым обвинениям людей гноят месяцами в СИЗО, запирают в психушках с аминазином под предлогом «освидетельствования» и потом отправляют по этапу за «преступления против конституционного строя» – кого за высказанное собственное мнение, а кого и за поддержку чужого.

Мой процесс – та трибуна, с которой об этом непотребстве можно не только рассказать всей большой стране, но и наглядно показать на живом примере. Чтобы об эксцессах «палочной системы» в антиэкстремистских конторах услышали и написали те самые федеральные СМИ, которым до сих пор не было дела до Кунгурова и Бубеева, Лузгина и Кормелицкого, Краснова и Ефимова. 420 страниц моего уголовного дела – адский компромат на всех бездельников, состряпавших мое обвинение из говна и палок. А для моего адвоката Сергея Бадамшина этот процесс – важная часть подготовки иска в Конституционный Суд об отмене ст. 282 УК РФ и других статей, вводящих уголовную ответственность за преступления мысли.

Так что я знаю, зачем иду по земле, как пел покойный друг мой Саша. Мне будет легко улетать. Советы «срочно сбежать» мне неинтересны. Я ровно затем тут и нахожусь, чтобы эта палочная система сломала об меня зубы. Кто-то же должен напомнить туфтовым сталинистам, что у них картонный ус отклеился. И их жажда сакральной «двушечки» пусть на мне и закончится.

Судный день наступил и прошел. Пост разрешился вкуснейшей кошерной швармой.

Господь вписал мой приговор за 5776 год в Книгу жизни.

Пресненский суд, вопреки установившейся традиции дурного символизма, с задачей вынесения приговора даже и в Йом Киппур не справился. Так что ни у меня, ни у моего защитника по сей день нет копии судебного решения для ознакомления и обжалования.

Но Анастасия Пылина, пресс-секретарь Пресненского райсуда, сообщала прессе, что я его уже обжаловал. И она была в целом права, потому что мы действительно подали предварительную апелляцию минут через 15 после окончания суда.

Но ту апелляцию, развернутую и аргументированную, которую можно рассматривать в Мосгорсуде, мы можем подать не раньше, чем получим и изучим копию полного текста приговора.

А приговора как не было, так и нет. Поэтому нет и даты рассмотрения апелляции.

И еще, помнится, 10 дней тому назад прокурор Екатерина Сергеевна Фролова обещала телеканалу Дождь, что решит вопрос об обжаловании «столь мягкого наказания», когда получит возможность изучить приговор. Как может помнить читатель, Екатерина Сергеевна, с учетом наличия малолетнего ребенка на иждивении, отсутствия судимостей и «исключительно положительных характеристик», просила Пресненский суд отправить меня на два года в лагеря. Я даже в каком-то смысле поддерживал это ее пожелание, но райсуд предпочел полумеры из «пакета Яровой». Теперь у Екатерины Сергеевны есть законное право пожаловаться на эту вопиющую несправедливость и вновь попросить для меня двушечку – уже у Мосгорсуда. И от того, воспользуется ли она этим правом, зависит, должен ли я буду снова собирать сумку на заседание по приговору.

Не прошло и 12 суток с момента оглашения приговора, как его долгожданная копия – у меня на руках. Правда, там сказано, что срок обжалования в Мосгорсуде уже истек.

Как может вспомнить читатель, провозглашение случилось в прошлый понедельник, 3 октября. И копия, которую нам вручили, тоже третьим октября датирована. Согласно положениям ст. 389.4 УПК РФ – тоже так: если осужденный на свободе, то срок для апелляции исчисляется с момента постановления приговора. Со дня вручения копии этот срок считается лишь для тех осужденных, которые содержатся под стражей. Но это просто такая милая виньетка, про письменные нормы права, которые традиционно расходятся с практикой, и никто ими особенно не заморачивается. На самом деле, конечно, будет обжалование. И с нашей стороны, и, как же без этого, от прокуратуры, которая намерена опротестовать «слишком мягкое» наказание, вновь потребовав заветной «двушечки». Так что вы запасайтесь попкорном, а я в 327-й зал заседаний Мосгорсуда поеду снова с сумкой.