Работы Никаса, скорее, ответный ход, продолжение сложносочиненного предложения без точки в окончании, но с запятой или многоточием. Нашумевший и скандальный уродец, целлюлитный слоник на длинных комариных ногах Дали превращается на картинах Никаса в длинноногих розовых фламинго. Яйца, украшающие усыпальницу испанского символиста, обретают в творениях Никаса вполне четкое значение многоглавости каменщиков «шалтай-болтаев». А русская женщина, получившая в устах Сальвадора имя курицы Гала, ставшая для него ВСЕМ почти на 40 лет и венчанная кистью художника титулами то королевы красоты, то Мадонны с младенцем, то ангела, разбивается в этюдах Сафронова на тысячи женских лиц – разных: красивых, пустоглазых, напряженных, расслабленных, сексуальных, надменно-печальных, а то и просто по-детски небрежно вырисованных… Он раздевает их и наряжает – кого в занавеси дождя, кого в монашеские ризы готических храмов, кого нежно баюкает на ветвях.

Но Никас далеко не Дали. Он предпочитает не единственную и не неповторимую. Возможно, принцип его жизни – «перемена занятий – лучший отдых». Его молитва прежде всего – труд. Кубизм, иконопись, графика, сюр – неважно, в какой технике исполнена работа. Он выкладывается. Создается впечатление, что лица просто налипают на его жизнь, как мухи на клейкую ленту.

Его мощную энергетику можно почувствовать, если случайно коснуться плечом. Это, без всякого сомнения, человек-донор. Живительная сила души брызжет через край. Неудивительно, что Никас всегда находится в окружении кровососущих потрясающих созданий. Слоники или фламинго – неважно. Длинными тонкими хоботками они кушают художника, присасываясь со всех сторон. Его много. Невероятно много. Так много можно ли быть одному человеку? А может, он не человек, если получается «накормить пятью хлебами и двумя рыбами пять тысяч человек»?

– Каждый день – это борьба. И ты входишь в него с усталостью от ночной работы, но весь день бодр, потому что новая работа, как новый сон, дает энергию новой жизни, – говорит он.

Его мастерская поражает творческими возможностями хозяина. О ней надо бы сказать особо. Дело не в оформлении самого интерьера, хотя и он заслуживает внимания. Главное, там, на ограниченных кусочках тканей, содержащихся в багетных рамках, ему удается с легкостью как прямая линия, так и бинарная точка, как кривая, так и лента Мёбиуса. Из малой точки Никас может неожиданно развернуть пред эстетами коллажное пространство, так же как свернуть весь мир с его океанами, замками и храмами в рамку холста. Дали? Нет. Это уже Никас. Гонсалвес? Немного. Скорее, Эль Греко с элементами Мурильо. Но он может писать не хуже Рембрандта или Брюллова. И владеет потрясающей техникой портретной живописи и графики. Здесь, в мастерской, вы увидите промежуточные работы и удачные. Ключевые, как центры пересечения времен и возможностей, и пробы мыслей. Никас-символист и Никас-философ одновременно ведут какую-то постоянную борьбу с Никасом-живописцем, пейзажистом и мистиком.

Интересны портреты, как женские и мужские, так и воображаемые. Присутствие в портретной живописи элементов архитектурных сооружений, пейзажей, цветочного и натюрмортного натурализма порою дополняет характер изображаемого лица. Почему лица, а не портрета? Никас во многих работах не заморачивается детальной прорисовкой рук, ног, одежд. Он выхватывает главное – лицо, отделяя его от остального тела, раздевая душу до самых глаз.

Когда Никас говорит, речь его неспешна. Он заставляет глядеть на себя. Хотя все время хочется посмотреть вокруг – его кабинет, точнее покои, обставлены, как в театре, старинным реквизитом рыцаря. Кресла с резными перильцами впиваются в локти ушками львов. На балконе пищат птички. Развеваются полотнища флагов. Рядом – тоже старинной резной работы кровать, покрытая шкурой.

На каком-то этапе понимаешь, что все это лишь интерьер, одежда. Много лишних деталей. Символов. Слов.

Так может, бренд «Никас Сафронов» просто миф? Просто такая сказочка для взрослых?

– У каждого – своя мудрость! Омар Хайям призывал в своих произведениях к распутству и пьянству, но сам был великим тружеником, философом. Он пахал!

Раздевая Никаса вопрос за вопросом от всех листьев капусты, накрученных на имидж художника желтой прессой, я в итоге обнаружила трудоголика.

Ляпко – тоже трудоголик.

Откуда же столько сил для такого объема работы и общения, которые и называются в быту сверхвозможностями?

Одна из постоянно встречающихся тем – прозрачные шары – имеет живой факт из жизни. Когда художнику было года три, они с шестилетним братишкой ночевали на сеновале. Началась гроза, и к ребятишкам подлетел прозрачно-голубой светящийся шар. Никас хотел подойти к шару, но брат дернул его, и они побежали. Шар преследовал, пока дети не закрыли за собою дверь. Произошел взрыв. И на двери образовалась вмятина.

Шары, эти энергетические сгустки, теперь постоянные жители полотен художника.

Что это? Молнии? Шары? Гало? Как в сон, они органично входят в выдуманные пространства, с любопытством глядят из них на вас. И непонятно, кто зритель.

Я поднесла ладонь к одному из них. Теплое!

Многие недоброжелатели России говорят: «Я не люблю русских». А они читали наши сказки? Некоторые ценители искусства заявляют: «Я не люблю Никаса». А вы были в его мастерской? Имели счастие наслаждаться новизною символизма, лицезреть портреты? Графику? Пейзажи? Оформление интерьера? Кто-то фыркнет на Ляпко и заявит, что это – шарлатан. Да. Так просто и плоско заявит. Но я могу открыть секрет, что Ляпко – настоящий волшебник, тысячи раз я удивленно наблюдала, как он, не касаясь, движением рук убирал боль из плеч, позвоночников, глаз, зубов, заставлял моложе биться сердца. Вот только рук на все не хватает. И себе на помощь он и сотворил когда-то первые колючки. Свойство этих самых целебных колких лент, валиков и шариков – дело до конца не изученное. Ведь на каждого человека они влияют по-разному. Однако никто ведь не мешает собранный опыт использовать в профилактических и лечебных целях, тем более что противопоказаний пока ни одним медицинским центром не обнаружено.

Вот у художника Никаса на моих глазах произошло, благодаря и колючкам тоже, заживление связок.

Представьте, пожалуйста, аппликатор Ляпко. Сколько в нем колючек? Сотни! Каждая имеет свойство волшебной палочки, только маленькой, размером с крошечный гвоздик! Каждый пациент, приспосабливающий к заболевшему месту лечебные иголки, молится о своем. Если вы православный – действие гвоздиков сравнимо с горением свечи в храме. Если мусульманин – это бусинка на ваших четках. Если язычник – вербная почка свежесрезанной весенней веточки. Глава за главою, как гвоздик за гвоздиком, я постараюсь поведать об очень многих свойствах такой вот терапии, чему свидетелем явилась сама. А в конце книги объясню, как это происходит с научной точки зрения.

О молодых мы далее тоже поговорим. Но люди заслуженные, примеры общения Ляпко с которыми хотелось бы привести в начале, немолоды. Ни для кого не секрет, что среднестатистический возраст писателя – старше средних лет. Возраст этот можно величать мудрым, но с точки зрения медицины можно назвать хрупким, бальзаковским с точки зрения философии. Сотни раз мой друг Ляпко помогал писателям, поэтам и людям искусства такого вот возраста. И его аппликаторы – неизменные помощники от… старости!

Почему?

У пожилых наблюдается повышенная частота переломов. Это обстоятельство объясняется, во-первых, повышенной частотой падения. Пожилые и старые люди нередко спотыкаются и даже падают «на ровном месте» из-за головокружения, общей слабости, неустойчивости походки. Мы из-за выбранных профессий мало двигаемся. Возрастное ослабление силы мышц конечностей, тугоподвижность суставов делают опасными для пожилых и стариков пороги, ступеньки лестниц, ковры, половики, натертый или мокрый пол. Немаловажное значение приобретает возрастное снижение остроты зрения и слуха, быстроты реакции на опасность. Во-вторых, мы неправильно питаемся, и большая частота переломов у людей старших возрастных групп объясняется остеопорозом – повышенной хрупкостью и ломкостью костей, ведущими к перелому даже при сравнительно небольшом насилии. Особенно тонкой, разреженной и хрупкой становится губчатая кость в эпи- и метафизарных отделах длинных трубчатых костей, то есть вблизи суставных концов.