Таковы главнейшие оценки удельного быта, существующие в нашей литературе. К чему же все они сводятся? Историко-юридическая школа дала нам картину частного быта в удельном периоде, понимая этот быт, как подготовительный или переходный к государственному бытию. На основании воззрений этой школы об уделе мы можем сказать, что удел есть территория, подчиненная князю на праве гражданском, как частная земельная собственность, т. е. вотчина. Однако некоторые исследователи находили в удельное время явления и понятия государственного порядка и поэтому отрицали исключительное господство в уделе частноправовых начал. На основании их воззрений мы можем сказать, что удел есть территория, подчиненная князю наследственно и управляемая им на основании начал и государственного, и частного права, причем различие этих начал князьями чувствуется, но в практике не проводится. В мнении Ключевского перевес на стороне явлений частного права. Хотя он признает политическое значение за княжеской властью, но проявления этой власти считает хозяйственно-административными приемами, а не государственною деятельностью. На основании его воззрений мы можем сказать, что удел есть вотчина с чертами государственного владения или государственное владение с вотчинным управлением и бытом. Наконец, Забелин, с национально-экономической (если можно так выразиться) точки зрения на удельную жизнь, берет старое определение удела, но этому определению дает новую, не юридическую форму. По его представлению, удел есть личное хозяйство князя, составляющее часть земли, населенной великорусским племенем. Знакомясь со всеми существующими взглядами на удел, нетрудно заметить, что у всех исследователей принят один термин для обозначения существа удела. Этот термин – вотчина. Все признают, что этот термин возможен, но все разно определяют ценность этого термина. Одни видят тождество удела и вотчины, другие – только сходство (и то в разной степени). Нетрудно понять также, почему термин «вотчина» привился и имеет право на существование: с развитием удельного порядка, при постоянном дроблении уделов между наследниками многие уделы измельчали и фактически перешли в простые вотчины (как, например, многие уделы ярославской линии князей, в которых не бывало ни одного городка и было очень мало земли). Это обстоятельство измельчания уделов имеет значение, между прочим, и потому, что указывает на слабую сторону всех рассмотренных нами теорий об удельной эпохе. Все они как бы забывают, что княжеские удельные владения были крайне разнообразны по размерам: одни из них были незначительны настолько, что ничем не могли отличиться от частного владения, а другие вырастали в громадные области (московский удел в XV в.). Эти-то последние уделы по своим размерам уже заставляют предполагать, что власть их владетелей должна отличаться некоторыми государственными чертами.

Принимая это во внимание, мы должны поставить определение удела так, чтобы избегнуть некоторой неточности и неполноты и в то же время не впасть в противоречие с установленными наукою взглядами. Кажется, мы достигнем этого, если скажем, что удел северо-восточного князя есть наследственная земельная собственность князя, как политического владетеля (как частный землевладелец, он владел селами), собственность, по типу управления и быта подходящая к простой вотчине, а иногда и совсем в нее переходящая.

Поставление Андреем Юрьевичем Боголюбским (Владимирским) иконы Богоматери, вывезенной из Киева, во Владимирской Богородицкой церкви. Миниатюра из Радзивилловской летописи

Раз старинная княжеская «волость» заменилась «уделом», которым князь владеет как собственностью, – всякое основание политического единства исчезает, князья уже не имеют привычки вспоминать, что они «одного деда внуки» и что у них должен быть старший, который бы «думал-гадал» о русской земле. Только единство зависимости от татар оставалось у различных княжеских семей, а в остальном эти семьи жили особно. Каждая из них, разрастаясь, превращалась в род и, пока родичи помнили о своем родстве, имела одного «великого князя». Рядом с великим князем Владимирским были такие же князья в Твери, Рязани и т. д. И отношения между этими княжескими родами и семьями уже не имели ничего родственного, а определились договорами. Когда же дробление княжеских родов и земель достигало полного развития, договорами стали определяться даже отношения родных братьев. И нетрудно указать причины, по которым князья нуждались в договорах. Как личные землевладельцы-собственники, интерес которых заключался в увеличении личной, семейной собственности, князья заботились о примыслах, т. е. об увеличении своего имущества, движимого и недвижимого, за счет других князей. Они покупали и захватывали земли, они сберегали для себя ту дань, которая собиралась на татар, и иногда или вовсе, или частью не была им передаваема. Эти заботы о примыслах превращали князей в хищников, от которых страдали интересы их соседей. Для этих соседей договор являлся средством оградить свои интересы от насилия смелого и сильного князя или привлечения его в союз, или уступкой ему некоторых прав и выдачей обязательств. Договорами определялись и взаимные отношения заключивших их князей и единство их политики по отношению к прочим князьям и внешним врагам Руси. Если князья договаривались как равноправные владетели, они называли себя «братьями»; если один князь признавал другого сильнейшим или становился под его покровительство, он называл сильнейшего «отцом» или «братом старейшим», а сам назывался «братом молодшим». Владимирский-Буданов склонен думать, что междукняжеские договоры, определяя точно взаимные отношения северо-русских княжеств, превращали эти княжества в «северно-русский союз». В XIV и XV вв. является в договорах понятие княжеской службы: служебный князь XV в., не теряя фактически распоряжения вотчиной, становится мало-помалу из государя простым вотчинником и слугой другого князя. По договорам можно проследить, как мелкие князья входят все в большую и большую зависимость от сильных, и, наконец, все впадают в полную зависимость от одного московского князя, причем удельные князья, передавая свои вотчины великому князю, сознательно передают ему верховные права на их вотчины, сохраняя в то же время в этих вотчинах права державного собственника. Эта зависимость одних князей от других любопытна в том отношении, что дает многие параллели с феодальным порядком Зап. Европы. Совокупность князей северо-восточной Руси как бы делит между собой верховную власть, сливая ее права с правом простого землевладения. Будучи все «государями» в своих уделах, князья в то же время зависят один от другого, как вассалы от сюзерена. По земле устанавливаются разные виды зависимости, изучение которых в последнее время привлекает силы многих ученых. В особенности много работал над исследованием «феодализма на Руси» покойный П. Н. Павлов-Сильванский. Обзор же сделанного до сих пор по этому вопросу можно найти в книге проф. Кареева «Поместье – государство» (СПб., 1906. Приложение I).

Строительство Успенского собора во Владимире по повелению Андрея Юрьевича Боголюбского (Ростовского). Миниатюра из Радзивилловской летописи

Условные изображения города Владимира (справа), Успенского собора в архитектурных формах времени Андрея Боголюбского и великокняжеского терема (слева). Миниатюра из Радзивилловской летописи

Смешение начал государственного и частного, с преобладанием последнего, мы встречаем и в устройстве самого удельного общества и в отношении его к князьям. В отношении к князьям население делится на людей служилых, которые князю служат, и тяглых, которые ему платят. (Эти термины позднейших времен, эпоха Московского государства, но они могут быть употреблены в данном случае, так как в XIII и XIV вв. для обозначения общественных групп не существовало определенных названий.) Во главе служилых людей стояли те лица, которые участвовали в княжеской администрации. Первым лицом финансового управления считался дворский (дворецкий), управитель княжеского двора. В попытках точно определить значение должности дворского ученые расходятся. Одни говорят, что дворский управлял вообще княжеским двором; другие – что он управлял только княжеским земледельческим хозяйством. В зависимости от дворского находились «казначей», «ключники», «тиуны», «посельские» (сельские приказчики). Должность казначея с течением времени становилась почетнее, и впоследствии она сделалась «боярскою»; в эпоху более древнюю и казначеи, и ключники часто выбирались из холопов. Все эти лица ведали дворцовое, т. е. частное княжеское хозяйство; во главе же правительственной администрации находились бояре. Им давались в управление города и волости. Управляющие городом носили название «наместников», а управляющие волостью – название «волостеля». Из городов и волостей непосредственно бояре извлекали не только доходы для князя, но и средства на свое содержание, или «кормились» от населения; отсюда самая их должность носила название «кормлений», и таким образом провинциальное управление имело целью скорее содержание княжеских слуг, чем государственные потребности. Что же касается до участия бояр в дворцовом управлении, то здесь мы встречаемся с термином «путные бояре». «Путем» называлась статья княжеского дохода. Лицо, которому князь доверял управление «путем», называлось «путным боярином», если это был боярин, или «путником», если это не был боярин. Кроме «путных бояр», мы встречаем еще «введенных» и «больших» бояр. Что значили эти термины, точно до сих пор не объяснено. Бояре составляли думу князя и в ней пользовались большим значением, не меньшим, чем в Киевской Руси. Люди, занимавшие низшие ступени княжеской администрации, известны под именем «слуг» и «детей боярских» и «слуг под дворским»; последние не могли переходить, как бояре и слуги вольные, на службу от одного князя к другому, не теряя при этом своей земли. Вообще же княжеские слуги находились в двояком отношении к князю: они были или холопы князя, или же вольные его слуги, которые имели право перехода на службу от одного князя к другому, сохраняя при этом за собой свои земли (вотчины) в том уделе, откуда уходили. Только в одном случае бояре были безусловно обязаны службой тому князю, в уделе которого находились их земли, – если город, в области которого лежала вотчина боярина, был в осаде, то боярин был обязан помочь осажденному городу. Князь, имея таких вольных слуг, должен был им давать вознаграждение или «жалованьем» (деньгами и вотчинами) или «кормлением» (т. е. посылкою на должности «наместника» и «волостеля»). Кроме этих средств обеспечения вошло в обычай обеспечение «поместьем». Поместьем называлась земля, данная во владение князем его слуге условно, т. е. до тех пор, пока продолжалась его служба. Вопрос о времени и порядке возникновения поместий не решен. Известно, что в XIV в. поместья уже были, что видно, между прочим, из завещания Ивана Калиты. О происхождении системы поместий существуют различные мнения. Старые ученые (Неволин) смешивали кормления и поместья в один вид условного владения и говорили, что поместья произошли от кормления; но между тем и другим существует громадная разница: в кормление давались области на праве публичном, т. е. давалось право сбора дани за обязанность управления. Поместье же давалось на частном праве, как владение за службу лица, из сел, принадлежавших лично князю.