– Все готово. Залазь.

Я залез в лодку и сел рядом с Редом. А потом не было слышно никаких звуков, кроме злобного бульканья справа и слева. Снова стали сливаться огни Бэй Сити, появляясь и исчезая за враждебными волнами. Снова кричащие огни «Королевской короны» скользнули мимо нас. Казалось, корабль демонстрирует себя на вращающейся платформе, как модный экспонат. И снова левый борт «Монтесито» вырос из тьмы Тихого океана, луч прожектора освещал пространство вокруг, медленно вращаясь, и напомнил мне луч маяка.

– Я боюсь, – вдруг сказал я. – Я очень боюсь. Ред сбавил газ и лодка, казалось, заскользила бесшумно, беззаботно покачиваясь на волнах. Он недоумевающе посмотрел на меня.

– Я боюсь смерти и отчаяния, – сказал я. – Темной воды и лиц утопленников, черепов с пустыми глазницами. Я боюсь смерти, я боюсь пустоты, я боюсь, что не встречу человека по имени Брюнетт. – Ты хорошо себя накачал, – хихикнул Ред. – Брюнетт может быть в любом месте. На одном из этих кораблей, в своем клубе, в тапочках у домашнего очага. Это все, что тебе нужно?

– Мне нужен огромный парень по имени Мэллой, грубиян, который недавно вышел из тюрьмы штата Орегон после восьмилетней отсидки за ограбление банка. Он прятался в Бэй Сити, – и я рассказал Реду гораздо больше, чем намеревался, Должно быть, из-за его глаз.

Он обдумал все это и, как бы нехотя, заговорил, выпуская с каждым словом пар во влажный прохладный воздух. Может быть, поэтому его речь показалась мне умнее, чем она была, а, может быть, и не поэтому.

– Кое-что действительно имеет смысл, – излагал Ред. – Кое-что нет. Кое о чем я бы не хотел знать, а кое о чем хотел бы. Если этот Зондерборг содержал убежище, продавал сигареты с марихуаной, посылал парней на ограбление богатых дам, то кажется разумным то, что у него была «рука» в городском управлении. Однако это совсем не значит, что каждый полицейский знал об этом, да и не все его люди в городском управлении, вероятно, знали. Возможно, Блейн знал, а Хемингуэй, как ты его назвал, – нет. Блейн – подлец, второй же просто крутой полицейский, ни плох, ни хорош, ни куплен, ни честен, немного туповат, как я, чтобы считать, что работа в полиции – самый разумный способ заработать на жизнь. А этот психиатр тоже никак не вписывается. Он купил себе защищенную зону на лучшем рынке, в Бэй Сити, и он ее использовал по необходимости. Вы никогда не узнаете, что у такого парня на уме и на совести и чего он боится. Он мог бы очень испугаться и в ослеплении попытаться обезвредить посетителя, тем более что он привык дурить богатых дам, а обмануть их проще, чем бумажную куклу. А насчет твоего пребывания у Зондерборга, мне кажется, что Блейн опасался, что доктор узнает, кто ты, и, возможно, они рассказали Зондерборгу именно ту историю, из которой следовало, что подобрали тебя с помутненным рассудком. Зондерборг не знал, что с тобой делать: то ли отпустить, то ли постоянно держать под наркотиками. Мне кажется, все было так. Блейн, вероятно, знал и про Мэллоя. Я бы не упустил эту нить.

Я слушал и наблюдал за лучом прожектора и за приплывающими и уплывающими такси. – Я не знаю, о чем думали те парни, не знаю, тупы они или подкуплены, – сказал Ред, – но беда полицейских в том, что они думают, будто полицейская форма дает им что-то, чего у них до этого не было. Может быть, когда-то действительно давала, но не сейчас. Над ними стоит слишком много сообразительных умов. Представь, мы приходим к Брюнетту. Он не управляет городом. Но его не должны трогать. Он вложил большие деньги в выборы мэра, чтобы его не беспокоили с его водными такси и так далее. Если бы ему понадобились какие-то частности, власти ему их предоставили бы. Например, один из его дружков, адвокат, совершил наезд в пьяном состоянии, так Брюнетт добился того, чтобы того наказали как за езду в нетрезвом виде. Были изменены материалы следствия, а это ведь тоже преступление. Ну да Бог с ним. Это так, для общего представления. Его занятие – азартные игры, но все подпольные дела сейчас тесно связаны. Он может торговать марихуаной, сдирать проценты с людей, которых устроил на работу. Он может знать Зондерборга, а может и не знать. Но ювелирный налет? Восемь тысяч за редкое колье? Нет, он выпадает. Представь, что натворили парни за восемь тысяч. Смешно подумать, что Брюнетт имел что-то общее с ними.

– Да, – сказал я. – Они, вспомни-ка, человека убили.

– Не он убил, и не по его поручению. Если бы это было дело рук Брюнетта, тело не нашли бы. Ведь мало ли что зашито в одежду парня? Зачем рисковать? Я делаю немало дел для тебя за двадцать пять долларов, а?

– Вообще, смог бы Брюнетт убить? Ред немного подумал.

– Мог и, вероятно, убил. Но он не крутой парень. Он из подпольных бизнесменов нового типа. Мы думаем о них по-старинке, как когда-то думали об медвежатниках или об исколотых подонках-наркоманах. Крикливые полицейские комиссары вопят по радио, что все главари подпольного бизнеса трусливые крысы, что они могут запросто убивать детей и женщин, а потом ползать в ногах и умолять о пощаде при виде полицейской формы. Этим комиссарам следовало бы знать жизнь получше, а не пытаться навязывать людям чепуху. Есть трусливые гангстеры и есть трусливые полицейские – но и тех и других чертовски мало. А что касается людей оттуда, с верхушки общества, например, как и сам Брюнетт, то они не пробираются туда через убийства. Они достигают всего упорством и головой. И у них нет стадной храбрости, как у полицейских. Прежде всего, они – бизнесмены. Что бы ни делали – все ради денег. В этом они одинаковы во всем мире. Иногда, представь, у парня дела плохи. О'кей. Убрать. Но они очень задумываются, прежде чем сделать это. Какого черта я читаю тебе лекцию? – Человек, как Брюнетт, не стал бы прятать Мэллоя, – сказал я, – после того, как тот убил двух человек.

– Нет. Не стал бы, если нет более глубоких причин, кроме денег. Ну, как, хочешь вернуться?

– Нет.

Ред положил руки на штурвал. Лодка стала понемногу набирать скорость.

– Не подумай, что мне нравятся эти ублюдки, – сказал Ред. – Я их смертельно ненавижу.

Рассеиваясь в тумане, луч вращающегося прожектора едва доставал до поверхности воды. Возможно, его включили для показухи, пользы от него такой ночью ни на цент. Если же кто-нибудь захотел бы захватить один из этих игорных кораблей, то ему пришлось бы делать дело большими силами и часа в четыре утра, когда компания заядлых любителей поиграть значительно уменьшалась, и продолжать испытывать судьбу оставалось лишь несколько самых заядлых игроков. Однако экипаж, валившийся с ног от усталости, даже в четыре утра создал бы смертельные сложности для желающих сделать деньги таким образом. Однажды уже пытались.

Лодка-такси остановилась у причальной площадки, разгрузилась и ушла по направлению к берегу. Ред вел свою моторку у самой границы, очерчиваемой лучом света. Если бы на корабле подняли луч прожектора хотя бы на пару футов, просто ради развлечения... Но там не сделали этого. Луч лениво прошел мимо, мы быстро пересекли линию и боком приблизились к скользкому корпусу корабля, Двустворчатые железные двери неясно вырисовывались в темноте высоко над нами, и, казалось, что до них невозможно добраться. Наша лодка царапнула древний борт «Монтесито». Волна шлепалась о корпус лодки, немного ее покачивая. Большая тень Реда выросла возле меня, и свернутая в кольцо веревка скользнула вверх, зацелилась за что-то, хлопнув при этом, а конец упал в воду.

Рыжий выловил его багром, как следует натянул и привязал к какому-то штырю на капоте двигателя. Туман был достаточно густым, чтобы все казалось нереальным, Влажный воздух был так же холоден, как пепел любви. Ред наклонился, и его дыхание защекотало мне ухо:

– Надо подержать лодку. Я полезу по обшивке, а ты за мной.

– Я не могу ждать, – сказал я, дрожа.

Он положил мои руки на штурвал, повернув его в нужное положение, установил обороты двигателя и приказал так держать лодку.