Но спасателям больше платили, и на эти деньги можно было снимать квартиру отдельно от отца. Разведенная сестра с сыном как-то уживалась в дому с ним, с нее не спрашивали ничего. Она поступила, куда захотела, а именно на программиста, отучилась, познакомилась, с кем захотела... Он, правда, был тоже армянин, но из сильно пьющей семьи, и вскоре после женитьбы запил, как-то очень по-русски, упиваясь до потери дырки от задницы и падая на улице, чего в Армении не увидишь. Ну, пьют там не меньше, но по домам.

Взяла развелась и пришла к маме. Отец пытался строить внука, но он унаследовал его же своенравие вот уже в новом поколении. Гарику дома места не было, и он ушел снимать квартиру на пару с другом Букиным. А уставал от мрачных впечатлений работы на грани профнепригодности. Но некоторые ребята ходили на психологическую разгрузку при поликлинике МЧС, ту, которая принадлежала дочери Шойгу. Гарик туда не шел, не желая портить русское представление о бесстрашных до криминальности горцах-головорезах. Никто не знал о сентиментальности нации, о том, как отцы целуют своих сыновей в волосики и щечки, как бородатые деды челомкаются при встрече, ритуально целуя щетинистые лица друзей. Но это была самая интеллигентная и книжная нация, ходившая в музей рукописей Матенадаран даже на свадьбу, получить благословение от венчальной книги.

При знакомстве Овик Сергеевич спросил, с чем пожаловал пациент, но получил лаконичный ответ как рапорт: я, имярек, пришел сюда, в обычную поликлинику, на психологическую разгрузку.

- ...я семидесятого года.

- Так, двадцать семь, значит. У тебя есть друзья?

- Полно и в спасотряде, и в секции скалолазания.

- А девушка?

Гарик пробурчал что-то невнятное и недружелюбное:

- Я долго учился, год назад окончил ординатуру, мне нельзя отвлекаться на любовь. Она потом родит и заставит жениться. А что я?

- Значит, сам врач. Что ж, достучаться до тебя будет проще. Цикл по психиатрии и общую психотерапию помнишь?

- Ну так, что-то разительное отличаю. У меня все пациенты травматики, посттравматическое расстройство у них.

- Ага, а я за вами долечивай? Ну шучу, шучу. А ты с чем пожаловал?

- Я устаю на работе. Всюду смерти и увечья. Раздробленные конечности и тупые травмы живота, позиционные сдавления и ЧМТ.

- Ну и что, я это вижу все сам, только в больницах. Ампутанты, ранения всякие, кровь, бинты и дерьмо. А я хожу и наставляю их на путь к выздоровлению. Понятно, ампутантов жальче всего. Им-то с этим жить. А ты вон какой здоровый, как я.

- Вы помните наше землетрясение?

- Помнить-то я помню, но я не работал ни на нем, ни спасателей не лечил. Я тогда сексопатологом работал, на семейном консультировании.

Собственно, МЧС и образовалось после той катастрофы, которая, как говорили в среде пострадавшего народа, произошла не по геофизическим, а по техногенным причинам: воинственные азербайджанцы взорвали армянскую ракетную базу.

- А ведь там моя родня погибла. Я их с детства любил.

- А часы личной терапии проходил после этого?

- Отец у Амбрумовой лежал, а я так перенес.

- А я ведь там работал потом, но вот открыли поликлинику, и я ушел. Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме... А психологическую подготовку прошел?

- Не, только бесконечные инструктажи и тренировки. Меня взяли из нехватки кадров, и сразу в пекло.

- Сколько работаешь?

- Год.

- А в чем твоя усталость выражается? Выгорел, на людей бросаешься? Или страшно тебе что-нибудь?

- Ага. Вот, собаку завел, чтоб перед сном с ней гулять, стресс снимать.

- А секс? Тоже, что ли, с собакой? Знаешь, расслабляет сильно.

- Да я пробовал, как нащупаю матку, так сразу все желание пропадает. До семнадцати лет не успел, гормональный взрыв спокойно пережил, а потом анатомия началась. Да и отец, как узнал, что я хочу стать хирургом, приволок на работу к себе и всякие операции показывал. Кесарево разное, экстирпации там... Не могу. Как увижу уполовиненный труп бабы, так сразу не по себе. Я же знаю, что искать.

- Да, хреновый ты хирург, надо сказать. Может, тебе уйти из медицины катастроф? Из спасотряда? Заняться, скажем, промальпинизмом, раз лазаешь? А не геройствовать?

- Да я привык уже к коллективу, и работа интересная, я же учился на год дольше остальных, когда со стоматфака на лекфак перешел.

- Ну ладно, попробуем.

Овик Сергеевич лечил его на совесть, беседовал с Гариком, учил управлять дыханием, включал Моцарта с гипнотическими внушениями на поднесущей частоте, но раз в полгода получал раздраенного спаса себе. Гарик просто не двигался сам и зависел от психолога. Чего они ни пробовали, даже антидепрессанты в отпуске, когда не нужно было подвергать себя опасности и иметь острую реакцию, ибо таблетки ее серьезно притупляли. Кончилось тем, что психологические сеансы переросли в странную и своеобразную дружбу, с совместным распитием бутылки из врачебного шкафчика и просмотром "веселых картинок"' из стола психолога.

- Правда, красивые?

- Ага.

- А ты бы их... того?

Гарик мог лишь прятать эрекцию под курткой.

- Ну, например, анал попробовать там, орал? Ведь телу все равно, с чем трахаться, хоть с надувным дельфином. Все дело в голове, в психологии. А ты поставь, поставь эксперимент с бабой.

* 9 *

Милиционер протянул убитому горем отцу погибшего мобильный телефон с цветным экраном.

- Вот практически все, что мы нашли при... в вещах Гарика. Отдать не могу, улика, но телефоны переписать стоит. Может, вы кого-то знаете.

- Я знаю всех, - подал голос Букин. - Это наши общие друзья, которые ходили к нам на Новый год и просто так, спасатели, спортсмены, их жены и девушки...

- Кто из них был настроен враждебно по отношению к Габриэлю?

- Он был душой компании, находил общий язык со всеми, даже с Дирлихтом.

- А по-русски?

- Андрей... как его... Бутц. Наш чокнутый сослуживец. Социопат.

- А он мог желать смерти?

- Нет, его лично обвинить нельзя, в... тот день он был на вызове. Да и Гарик ехал на базу. На смену Бутцу.

Молодой оперативник вынул из папки бумажку, сложенную вчетверо.

- Это по-армянски написано?

Тут подключился Левон Аршакович. Пробежал глазами, грустно улыбнулся и сунул было ее в карман.

- Нельзя, это вещдок. Вызовем переводчика.

- Нельзя, это═личное.

- В вашей ситуации нет ничего личного. Судя по вашему лицу, угроз там не содержится, но может, это приведет к важному свидетелю. Мы обнаружили и идентифицировали входящие звонки с телефонов Елизаветы Шошиной и Марии Бурмистровой. Что вы знаете об этих девушках?

Левон Аршакович и Букин переглянулись. Армянин раздумчиво проговорил:

- Письмо явно любовное, но я до последнего считал сына геем. Получается, он гетеросексуал... был.

- Подождите, он ходил к некоей Эмме раз в месяц, - заторопился Букин. - Но я никогда ее не видел. Наверное, он скрывал личную жизнь даже от меня. Я даже одно время думал, что он говорит о воображаемой подруге, чтобы быть как все, пока не нашел ее телефон в его блокноте. Я не знаю, кто из этих двух девушек Эмма.

- Установить личность автора письма невозможно, принтер не имеет характерных особенностей, как в случае с письменной машинкой. И конверт отсутствует. Возможно, он получил письмо из рук в руки на свидании и носил с собой как сувенир. Придется вызывать обеих.

*

Букин о ней не знал, даже не видел на фотографиях. Сильно обижался, что Гарик не знакомит его со своей девушкой. Иногда подкалывал: "Она что у тебя, еврейка, что ли? Ну, тогда давай, иди к повитухе, она тебе собственноручно обрезание сделает!"

Уж кто-кто, как ни Эмма могла рассказать в подробностях о последних годах жизни Гарика. Кочарян-старший после долгих колебаний набрал номер. Трубка ответила мужским голосом. Левон Аршакович вежливо осведомился:

- Простите, могу я поговорить с Эммой?

- С какой Эммой? Не знаю я никакую Эмму.