Ванька рывком стащил одеяло с Галины, она неподвижно лежала с закрытыми глазами. Одна рука вытянулась вдоль тела, а другая, которую Микроба ночью пытался отогреть, как вылепленная из воска, покоилась на груди женщины. Он оглянулся вокруг, потом с одеялом в руках опустился на колени. Наклонившись над телом, взял ее восковую руку в теплые ладони и стал дышать на нее, как зимой в мороз, приговаривая:

– Сейчас, пташечка, я согрею тебе ручки, подожди немножко! Вот так, вот так!..

Катерина и Голодок в смущении замолчали. Потом Микроба вдруг вскочил и с криком: «Ты же еще подарок не видела!» – выбежал в прихожую. На столе стояли пустые бутылка и стакан, а рядом лежала Ванькина поделка. Он схватил ее, метнулся обратно, опять встал на колени и положил деревяшку на грудь покойницы рядом с застывшей рукой.

Катерина и Голодок в растерянности украдкой вытирали слезы. Микроба хотел рассказать, как сначала не получались фигурки, но на полуслове замолк. Он вдруг увидел горькие складки вокруг рта Галины. Их в последнее время не было… Он медленно поднял голову и, глядя на стоявшего рядом Голодка, ровно проговорил:

– А моя Галя умерла.

Потом, помолчав, добавил:

– А говорила, что будет сегодня борщ варить.

Затем, рассудительно забрав с груди покойницы деревянную поделку, поднялся и медленно вышел из дома.

Через два дня Галину Коломиец хоронили. Приехал сын Петька, Маня не смогла – осталась с детьми. Хоть Голодок и приказал Катерине молчать о подробностях смерти, слухи, да еще извращенные, бродили по селу. Видимо, дошли до Петра Алексеевича, иначе почему бы он предупредил Голодка, чтобы Микробы на похоронах не было!

Между тем Ванька в день похорон сидел за столом в своей хате и никак не мог напиться, тупо уставившись в наполненный стакан. Иногда переводил взгляд на фигурки и начинал гладить поделку руками.

Поздно вечером, в сумерках, пошел на кладбище. Свежую могилу нашел быстро. Присев на корточки, брал руками свежие комки земли и старательно размельчал их.

Он не помнил, сколько времени этим занимался. Потом поднялся и в недоумении оглянулся вокруг: он не знал, как жить. Неожиданно из его горла вырвался какой-то клокочущий звук и постепенно перешел в завывание. Совсем рядом, ему в унисон, протяжно завыла собака. Собачий вой отрезвил Ваньку, и он, протерев грязными руками мокрое лицо, побрел домой. Благо его хата стояла совсем рядом с кладбищем.

Петр Алексеевич забил горбылем окна и двери опустевшей хаты. Козу Моньку и кур забрали Манины родственники. Передал Петька через Голодка, чтобы Микроба забрал своих пятерых куриц и петуха. Не хотел Петр Алексеевич иметь с Ванькой ничего общего. Ванька забрал. Он делал все, что ему говорили. Только молчал. Казалось, это навсегда. Голодок жаловался:

– Совсем Иван бирюком стал! За целый день не услышишь от него слова!

Но однажды Голодок удивился – его помощник подошел к нему с блестящими от возбуждения глазами и заискивающе попросил:

– Николай, можно я возьму тот дубовый брус в кладовке? А ты высчитаешь у меня с зарплаты, хорошо?

Конечно же, Николай согласился. А Ванька вдруг ожил. На работу бежал ни свет ни заря, а вечером дотемна работал. Задумал Микроба сделать крест на могилу своей Галюни.

Захлебываясь от волнения, брызжа слюной, он делился с Голодком планами:

– Понимаешь, Николай, Галя не успела получить мой подарок. Ну, тот, где две фигуры… ты знаешь. Значит, я должен их как-то перенести на крест. Кроме козы, конечно. Как ты думаешь, это не грех?

Голодок понятия не имел, грех ли это, тем не менее авторитетно отвечал, что не грех.

Закончил работу Микроба к концу лета. У края могилы он залил маленький фундамент, а затем установил на него крест.

По поселку разошелся слух: на могиле Гальки Коромыслихи Ванька поставил какой-то удивительный крест, не похожий на другие. Все ходили на кладбище посмотреть, что за диво сотворил Микроба. Приходили, долго глядели. Кое-кто говорил: негоже на святой крест лепить всякую любовную чепуху – разных там голубков, птичек. Постояв, люди замолкали и покидали кладбище в раздумьях.

А потом он опять запил. Сначала надо было отметить окончание работы, как говорится, обмыть. Обмывали два дня вместе с Голодком. Дальше Ванька пил один, потому как Наталка, жена Голодка, пригрозила мужу: разведется с ним, если тот не остановится.

Умер Ванька-Микроба для всех неожиданно. Всего на каких-то полтора года пережил свою Галюню. На ногах был до последнего дня.

Еще с вечера они с Голодком, как всегда, выпивали. Правда, Иван слишком рано, как показалось Кольке, предложил расходиться. Выпито было всего полбутылки. Не помог даже безотказный тост «в память о Гале». Микроба решительно спрятал оставшиеся полбутылки в тумбочку, резонно заметив, что им с Колькой будет в аккурат на завтра для опохмелки. А Галюню он и без выпивки помнит – она у него в душе. Голодку ничего не оставалось, как, ругнувшись вполголоса, уйти.

На второй день с утра Колькина жена Наталка заставила мужа починить в конце концов насест для кур, пригрозив: иначе выгонит Голодка и на порог больше не пустит. Привыкший к подобным угрозам и не реагировавший на них, Колька в этот раз ретиво взялся за дело, и уже ближе к обеду в сарае стоял новый куриный насест, сверкая аккуратными строганными рейками.

Пока Наталка, расчувствовавшись, побежала в дом приготовить что-нибудь вкусненькое к обеду непутевому мужу, Голодок, вспомнив о недопитой водке у Микробы, решил перед обедом пропустить рюмочку, уверенный, что жена не узнает. В предвкушении приятных минут он живо помчался к Ивановой хате. Зайдя во двор, Голодок удивился: сарай Микробы был закрыт, и оттуда доносились осипший петушиный крик и громкое кудахтанье кур. Проходя мимо, он машинально поднял крючок на двери, открыв сарай. Петух и куры с растопыренными крыльями устремились во двор.

Входная дверь в дом Микробы была не заперта, и Голодок привычно зашел в комнату. Видя, что хозяин еще лежит в кровати, Колька громко поздоровался и, деловито открыв тумбочку, достал вчерашнюю бутылку, с удовольствием отметив, что водки не убавилось. Поставив на стол рюмки, Голодок поспешил налить себе и выпить, справедливо рассудив, что ему надо быстрее, иначе Наталка заметит его отсутствие. Безнадежным взглядом окинув стол в поисках закуски, он налил водки в Иванову рюмку и, обернувшись к кровати, где лежал хозяин, сказал:

– Заспался ты сегодня, Ванька! Я уже кур твоих выпустил. Вставай да выпей для бодрости!

Микроба молчал и не шевелился. Колька с Ивановой рюмкой в руке подошел к кровати и взглянул в лицо хозяина. Оно напоминало скульптуру. Заостренные нос и подбородок резко выдавались вперед. Колька в панике вылупил глаза и испуганно опрокинул Иванову рюмку себе в рот. Потом, ничего не сознавая, попытался трясти Микробу за плечо. Потрясти не удалось: плечо словно окаменело. Рюмка из руки Голодка выпала, а сам он стрелой вылетел во двор…

Все это Колька Голодок уже в который раз рассказывал соседям, не забывая в особо волнительных моментах (а их было много!) опорожнять рюмку. Ближе к вечеру то же самое рассказывала его Наталка, потому как Голодок не выдержал – слег. Из окна раздавался его мощный храп.

Хоронить Ваньку-Микробу оказалось некому. Родственников не было. Вся надежда была на Петра Коломийца – как-никак, а Микроба его растил. Дозвонились в поселок, где жил Петр Алексеевич с семьей. Дома его не оказалось, был в отъезде, на курсах повышения квалификации. Сама Маня приехать не может, не с кем оставить деток, но позже они обязательно приедут.

Расходы на похороны взял на себя сельсовет. Да и соседи все враз сдружились. Баба Полька принесла из узла, приготовленного, как она выражалась, «на смерть», пару полотенец и кусок полотна для обивки гроба. После ее почина в дом покойника, не переставая, несли вещи, необходимые для похорон.