Селина окаменела. Джастин крепко обнял ее за плечи.

– Не волнуйтесь, все в порядке.

Какого черта?

Ослепительно вспыхнула молния, и тут же прямо над головой ударил гром.

Селина заплакала. Джастин прижал ее к груди.

Молния снова прорезала небо; лошади испуганно заржали и остановились, отказываясь продолжать путь. Экипаж накренился. Селина в ужасе закричала.

Тревор озадаченно склонился, чтобы спросить, что происходит, однако отец его не замечал, пытаясь успокоить спутницу.

– Не бойтесь, – ласково уговаривал Джастин. – Ничего страшного. – Он укачивал ее как маленькую девочку, а гроза тем временем продолжала бушевать. Постепенно крики стихли и превратились в жалобные стоны.

Буря не сдавалась, а, казалось, лишь набирала силу. С каждой вспышкой, с каждым ударом Селина теряла силы. Тревор уже понял, что происходит что-то неладное.

Возле дома он опередил отца, подхватил Селину на руки и бегом понес к двери, которую заботливо распахнула Мари.

– Я уже жду. Быстрее в комнату!

В три прыжка Тревор поднялся по лестнице. Положил Селину на кровать, снял мокрый плащ.

Мари грубо оттолкнула его.

– Прочь отсюда! – скомандовала она и захлопнула дверь.

– Что, черт возьми, все это значит? – озадаченно спросил Тревор подошедшего отца.

Джастин дождался, пока все разойдутся по комнатам, и только тогда посмотрел на сына. Неторопливо, не упуская ужасных подробностей, рассказал о том, как конюх нашел Селину в страшную грозу; о том, что, если бы не старик Джим, ее не было бы в живых.

– Все ее кровные родственники давно умерли, а после этой трагедии бедняжка осталась одна на всем белом свете. Поэтому я взял ее к себе.

От потрясения Тревор онемел.

– Свекра мы так и не нашли, но Джим все равно выкопал для него могилу рядом с могилой мужа Селины и насыпал холм, чтобы она думала, что он там похоронен.

Джастин помолчал, словно собираясь с духом, а потом тяжело вздохнул и совсем тихо произнес:

– И ребенка тоже похоронил.

– Ребенка? – Тревор вздрогнул.

Джастин коротко кивнул.

– Трудно представить что-нибудь страшнее. Младенец должен был появиться на свет не раньше чем через три месяца, однако родился под повозкой, в ледяной воде. Джим перерезал пуповину, завернул тельце в одеяло и похоронил рядом с отцом. Доктор сказал, что мать пострадала настолько серьезно, что больше у нее детей не будет.

Ослабевшей, дрожащей рукой Тревор провел по волосам, пытаясь убрать со лба непослушные мокрые пряди.

– Боже мой, я понятия не имел, что все настолько ужасно! Ты сказал, что она вдова, вот я и подумал…

– Что подумал, сын? Что она такая же, как твоя мадам Бодерье или другие сомнительные женщины, с которыми ты водишь дружбу? Решил, что, подобно им, Селина вышла замуж за богатого старика и благополучно помогла ему сойти в могилу, чтобы потом веселиться с такими, как ты? Признайся, ведь так? Нет, Селина устроена значительно тоньше и сложнее, а потому даже не пытайся испытывать на ней свои чары.

Отец выпрямился, шумно перевел дух и смерил сына взглядом, способным заморозить. Тревор молча проглотил резкий ответ. После смерти матери, когда он осмелился обвинить отца в том, что тот недостаточно быстро вызвал доктора, Джастин ни разу не разговаривал со столь откровенной враждебностью. Но ведь тогда ему было всего пятнадцать лет! Когда же, наконец, прошлое оставит его в покое? Тревор долго стоял, опустив голову, не зная, что делать с нахлынувшим раскаянием. Одно было ясно: надо немедленно идти к Селине.

Мари открыла дверь. Тревор переступил порог первым, а отец следом за ним. Одного взгляда хватило, чтобы сердце сжалось от жалости и тревоги.

Селина лежала бледная как полотно, с закрытыми глазами.

– Я дала изрядную дозу настойки опия, и бедняжка быстро уснула. Вот только буря, кажется, затянется до утра. Нельзя оставлять ее одну, так что я переночую здесь. Трудно угадать, когда действие снотворного иссякнет.

Горничная взглянула на больную и покачала головой.

– Несчастная. Подумать только, что ей пришлось пережить.

Тревор почувствовал, что не должен уходить.

– Ложись у себя, Мари, и не беспокойся. Я о ней позабочусь.

От изумления та на миг онемела, посмотрев сначала на Тревора, потом на Джастина и нахмурилась.

Тревор предостерегающе поднял руку.

– Боже мой, женщина! За кого ты меня принимаешь?

Его гнев испугал даже бесстрашную Мари.

– Тревор прав, – устало вздохнув, вступил в разговор мистер Андруз. – С его физической силой легче будет справиться, если вдруг снова начнется истерика. Помнишь, как однажды мы еле-еле совладали вдвоем? Если вдруг понадобится помощь, он тут же подоспеет, тем более что его комната расположена совсем близко. К тому же в доме полно гостей и завтра с раннего утра тебя ждет работа. А Тревор может спать хоть весь день.

Мари неодобрительно покачала головой, однако плотно закрыла окно и принялась старательно задергивать шторы.

– Лучше, чтобы молния светила как можно меньше. И не забудьте запереть дверь, чтобы не скрипела и не стучала от ветра. Все эти звуки ее очень пугают. – Она кивнула на кресло у камина. – Обычно придвигаю его к кровати и, когда требуется, беру ее за руку.

Мари пристально посмотрела на мужчин.

– Ах господи! Вы же совсем мокрые! Скорее переоденьтесь, а не то простудитесь насмерть! Сейчас принесу вам халат, мисчи Тревор. – Качая головой и что-то тихо бормоча, она вышла из комнаты.

– Слишком много говорит, особенно когда нервничает. Правда, пап?

Джастин слабо улыбнулся, понимая, что сын старается навести хотя бы хлипкую переправу через разделяющую их пропасть. Ничего не ответив, задумчиво посмотрел и коротко пожелал спокойной ночи.

А Тревор с надеждой подумал, что холод, возникший в отношениях после смерти матери, не вечен.

К тому времени как Мари вернулась с полотенцем и халатом в руках, Тревор уже развел в камине огонь, а теперь стоял по пояс голый и грел руки. Горничная бросила вещи на стул и поспешила к кровати, как будто хотела защитить госпожу от непристойного зрелища.

– Не переживай, она спит, – раздраженным шепотом произнес Тревор, схватил полотенце и принялся энергично вытирать волосы и руки. – Отвернись, пока переоденусь, или выйди.

Мари обиженно встала к нему спиной.

– Я, можно сказать, вас вырастила и успела насмотреться.

Тревор едва заметно улыбнулся, снял насквозь промокшие брюки и накинул халат.

– А я так ни разу и не поблагодарил тебя за бессонные ночи. Ты всегда меня ждала и придумывала самые невероятные оправдания поздним возвращениям.

Мари не потрудилась ответить, и господин распорядился:

– Можешь идти. Заодно забери мокрые вещи.

Она подошла к куче одежды, собрала, завернула в полотенце и молча направилась к двери.

– И все-таки почему?

Горничная остановилась и обернулась.

– Что «почему»?

– Почему ты меня защищала? Я же был совсем ненормальный: злой, вечно пьяный мальчишка.

Мари неожиданно улыбнулась и кивнула.

– Добавьте к этому еще и зов плоти.

– Несколько раз ты буквально спасала мою шкуру, а я до сих пор ни разу не поблагодарил.

– Спасала вашу шкуру, рискуя собственной задницей? Можете поверить, что все это я делала не ради вас, а ради вашего отца.

– Ради отца?

– Помните ту ночь, когда муж Терезы Дюбуа едва не поджег факелом дом, разыскивая вас? Всегда боялась, что однажды мистер Андруз проснется от целой факельной процессии, поэтому при каждом появлении шерифа изворачивалась, как могла.

Через плечо Тревора мудрая женщина взглянула на спящую Селину.

– Мы живем здесь тихо и спокойно. Почему бы вам не вернуться в Новый Орлеан, к своим делам? У моей госпожи от вас одни неприятности.

– Не исключено, что я изменился, – возразил Тревор.

– С трудом верится.

Он посмотрел на кровать. Стремление защитить, окружить заботой становилось сильнее с каждой секундой. Да и бесконечные кутежи уже успели изрядно надоесть.