— Кто слово «розыгрыш» сказал? Пусть повторится. Ведь я разыгрывать большая мастерица!
Хариола (со страхом):
— Ты кто?
Юстинда медленно шагает, опираясь на трость:
— Я вестница недобрых новостей, сейчас мы разыграем с вами восемь удивительных смертей. Умри ты первым, ты вторым, ты третьим!
Марахти, Сиамин и Витаус падают на сцене, хватаясь кто за голову, кто за грудь.
Лияна вздыхает:
— Ох…
И тоже падает, лишаясь чувств. Юстинда злобно улыбается:
— Четыре смерти скучно и число неполноценно, еще хотя бы три покойника мне надо непременно!
Она указывает тростью на Аринэка, Тассию и Мийзан, те тоже падают замертво. Хариола успевает убежать за кулисы. Тот-Кто-Из-Соломы сидит на троне не шевелясь, он даже не пытается вмешиваться. Но вскоре возвращается Хариола с полным ведром плескающейся жидкости. Говорит (воодушевленно):
— Не важно, есть оружие в руках иль нет! Довольно верить в то, что ты его имеешь! Злодейка, и приблизиться ты не посмеешь! Ты семерых убила взглядом, так пусть тебе вода простая будет ядом!
Хариола выливает ведро с водой на голову Юстинды, та начинает орать, словно это кислота, и медленно оседает на пол сцены. Потом наступает тишина…
Представление окончено…
У пьесы было всего два зрителя: Фалиил да Авилекс. Один наблюдал за ней с небрежным равнодушием, другой все время хмурился и покачивал головой. Ни рукоплесканий, ни оваций не последовало. Их, впрочем, никто и не ждал. Звездочет лишь вполголоса резюмировал:
— В целом неплохо, — затем поспешил удалиться.
Клэйнис, играющая спасительницу Хариолу, подошла к краю сцены, дунула на свою челку и гордо произнесла:
— Ни разу даже не запнулась! Сама себе удивляюсь. — Потом она принялась снимать с себя излишне напыщенный наряд принцессы: пестрое платье из канифаса со вздутыми буфами да бесконечными ленточками, разноцветными змейками торчащими повсюду.
Фалиил решил, что совсем уж ничего не сказать будет как-то невежливо:
— Ваше актерское мастерство, наверное, чего-то стоит… вот только, хоть убей, не пойму — кто изображал Юстинду?
Сама Юстинда обернулась в его сторону, сняла с головы страшную маску с неряшливыми седыми волосами, и оттуда появилась хорошенькая головка Таурьи, ее аккуратная прическа под маской изрядно потрепалась.
— Эх, Фали, я-то думала, ты меня узнаешь в любом облике… — ее обсидиановые глаза обиженно сверкнули мутной краснотой.
— Виноват.
В связи с известными событиями здание священной Ротонды последние несколько дней пустовало, в нем не было дано ни одного представления. Однако Кукловод, споры о котором все никак не смолкают, снисходительно отнесся к лености своих адептов. Само же здание, вне всякого сомнения, являлось архитектурной жемчужиной Сингулярности. Даже Гимземин, который в пикантном помрачении ума иногда называет свою хибару дворцом, частенько заглядывается на него, если по каким-то делам приходит на поляну. Звездочет утверждал, что они строили его сами, своими руками, правда — очень давно. Впрочем, кирпичи выглядели довольно свежими, но эту обманчивую свежесть обеспечивало их покрытие глянцевой эмалью. Она играла отраженным пламенем свечей, создавая тонус вечного праздника, и практически не пылилась. Четыре арочные нервюры по четырем сторонам света величественно нависали над взором всякого, кто приближался к Ротонде, а выступающие меж ними пилястры уносили этот взор в сторону неба. Богатая крыша, полусфера поделенная еще надвое, вызывала ощущение некой недостроенности, но вместе с тем для актеров давала больше простора над головой. Ведь кто-то же все это придумал… Авилекс? Или изобретательный Исмирал, который по прошествии океана времени уж ничего не помнил?
Гемма, игравшая Мийзан, распрощалась с неудобным костюмом и вышла на поляну. Обманутый час, кажется, еще не закончился. Стрелки на мраморной экспоненте лишь приближались к его исходу. Прищурившись, она посмотрела в сторону Розовой свечи, но лучше б этого не делала… Увидела Ханниола, оживленно беседующего с Астемидой. Он ей что-то интересное рассказывал, а та наигранно улыбалась. Ее длинная коса, на которую постоянно наталкивался взгляд, все больше и больше раздражала. Но в этот миг пришло не просто раздражение, а глухой удар отчаяния. Гемма почувствовала, что у нее даже слегка потемнело в глазах. Видеть их вместе было выше всех ее душевных сил, порог терпения пройден, и она боялась, что когда-нибудь потеряет контроль над собой да натворит непоправимых глупостей. Ссориться с Астемидой крайне не хотелось, да подруга, если задуматься, ни в чем и не виновата. Гемма, суматошно перебирая мысли, искала настоящего виновника своих терзаний. Как ни крути, но все рассуждения заканчивались проклятым Гимземином и его дурацкими алхимическими опытами.
Она сорвалась с места и побежала в сторону севера, уверенная, что сейчас вытряхнет из алхимика его душу, а вместе с ней и противоядие к болезни. Чего бы то ни стоило. Периметр Восемнадцатиугольника остался позади, она бежала по полю, поросшему цепучей травой и всякий раз неумело ругалась, если стебли настырной травы сбивали ее темп. Озеро, голубым пятном размазанное по поверхности, выглядело сегодня идеально гладким как зеркало. Ветер полностью отсутствовал — спал, наверное, обернувшись невидимым крылатым змеем где-то между деревьев. А может, полетел в ойкумену на поиски новых впечатлений… Вот уже неровные шеренги деревьев-сталагмитов приветствовали ее, задрав корявые ветви вверх. Зная, что совершает глупость, Гемма тоже подняла свою пятерню да помахала им в ответ.
Наконец-то жилье алхимика! Вопрос: его вообще кто-нибудь строил? Кривая по всем параметрам хибара, скорее всего, случайно образовалась, когда ненужные неотесанные бревна просто кидали в одно место. Щелей в ней видимо-невидимо. Многоугольные окна с заостренными краями, наверное, проделывали выстрелом из пушки тяжелого ядра. А еще говорят: тот, кто гениален в чем-то одном, гениален во всем остальном. Ну уж нет…
Она принялась колошматить подпрыгивающую на петлях дверь:
— Гимземин, открой! Враг всего живого, я не уйду отсюда, пока с тобой не поговорю!
В ответ — молчание. В молчании — загадочность. В загадочности — затаенное хамство.
— Думаешь спрятался, да? — Гемма со всей силы пнула дверь, и та капитулировала, открылась внутрь, не успев издать возмущенного скрипа.
Алхимик отсутствовал: скорее всего, пошел на поиски ценных трав. Запах химических реагентов неприятно заколол в носу. Повсюду колбы, пробирки, реторты да хитроумные перегонные аппараты. Гемма задумалась: как же среди этих разноцветных жидкостей — суспензий, эмульсий, эликсиров — отыскать то, что ей нужно? Глянуть на этикетки? Может, где-нибудь да написано: «противоядие»? А еще лучше: «панацея от всех проблем». Она открыла пару шкафчиков, заставленных полными бутылями, и принялась их пересматривать. Одна большая фигурная бутыль привлекла ее внимание. На этикетке корявым почерком было нацарапано: «настойка из цветков ненавии, перетертых и трижды просушенных». Гемма призадумалась, вспоминая, как выглядит эта ненавия: яркие желтые лепестки и милые колючки на стеблях. Смотрится невероятно красиво, так что вряд ли настойка принесет какой-либо вред. Она отвинтила крышку, понюхала, сделав два осторожных глотка…
Ого! Приятная бархатная сладость. Ну Гимземин, ну куркуль! И он прятал в закромах такой замечательный напиток? Последовало еще с десяток жадных глотков, в результате чего третья часть бутылки опустела.
«Ладно, приду к нему попозже», — с этой успокаивающей мыслью Гемма не спеша зашагала назад, в сторону поляны. Ощущение сладости во рту быстро улетучилось — причем, без каких-либо последствий. Только свет свечей показался чуточку ярче, но это скорее всего от контраста с полумраком хибары. На поляне ее встретила Риатта, спросив:
— После представления где-то забыла заколку для волос. Ты не видела случайно?
