Гемма не понимала, что с ней опять происходит. Радость возвращения друзей катастрофически быстро сменилась неприятным смешанным чувством, зудящим в груди. Астемиду она всячески старалась избегать, а вот к Ханниолу вновь вспыхнула непонятная тяга. Когда его не было рядом, все теряло смысл. Когда же она видела их вместе, то ее чуть ли не выворачивало наизнанку от негодования. Что это такое? — спрашивала она себя: болезнь? нервное расстройство? колдовство, о котором где-то написано в древних свитках? Уже думала либо обратиться к Гимземину за каким-нибудь лекарством, либо к Авилексу за ценным советом. Впрочем, особо не верила ни в того, ни в другого. Алхимик, кстати, снова стал самим собой — ушел в лес, опять поселился в хибаре и превратился в замкнутого, ворчливого, вечно раздраженного внешними обстоятельствами субъекта, каким и был раньше. Спектакль, устроенный смертью, совсем ненадолго сделал его душу добрее.

Гемма подошла к осколку своего зеркала и внимательно посмотрела на черные метелочки-косички, пышными арками висящими над красивыми маленькими ушами. Потом в сотый раз задала один и тот же вопрос, произнеся его вслух:

— Ну что со мной не так? Чем она лучше меня?

Дверь скрипнула и на пороге появилась Винцела, чью вульгарно пеструю, разноцветную голову не спутаешь ни с чем другим на расстоянии хоть в тысячу шагов.

— Приветик! Ты Фалиила не видела? Он обещал нарвать трав для моего гербария.

Какой еще Фалиил? Что за глупые травы? Гостье даже неведомо, какие бури сейчас творятся в ее душе!

— Прости, не интересует меня твой Фалиил, — холодно ответила она, стараясь интонацией не выдать своего раздражения.

— Ну, ладненько! — дверь повторно скрипнула, произведя спасительную изоляцию от внешнего мира.

В этом слащавом «ну, ладненько» почувствовался какой-то бархатный яд для ушей. Гемма мотнула головой и подумала: что теперь, сидеть всю оставшуюся жизнь взаперти да перевариваться в собственных кошмарах? Ну уж нет! Она вышла наружу, где светлое, не запятнанное тоской небо посылало свое лучистое благословение всему вокруг. Счастливое мгновение тотчас улетучилось, как только она увидела Ханниола — тот стоял возле мраморной экспоненты, наблюдая за ходом ленивого времени. Сейчас она снова к нему подойдет, сейчас он снова недовольно наморщится, сейчас… все шло как по заколдованному кругу, и Гемма ничего не могла с этим поделать.

— Здравствуй, Хан.

Он обернулся, на самом деле поморщившись. Как предсказуемо.

— Извини…

— Ты опять скажешь, что чем-то занят? Ты ведь совершенно свободен. Почему ты меня сторонишься? Я что-то не так сделала?

Его рыжая голова-вспышка, казалось, еще ярче засветилась от пламени недосягаемых свечей:

— Да потому что… — он сжал кулаки и потряс ими в воздухе, точно схватил за шкирку невидимого врага. — Потому что я знаю истинную причину происходящего!

— Причину? — Гемма распахнула наивные глаза, в них кристаллики малахита доверчиво сверкнули.

— Надо наконец-то поговорить! Пойдем к тебе в хижину, не хочу, чтобы у нашего разговора были свидетели.

Сидя уже за ее столом, Ханниол подбирал правильные слова, искоса поглядывая на то, как Гемма пронзительно смотрит в его сторону. Его порой бросало в дрожь от взора зеленых зрачков, а иногда даже приходилось с опаской оглядывать и себя: не покрылся ли он сам этой зеленью? Взор Геммы не был ни приятным, ни наоборот отталкивающим, он являлся каким-то… физически ощутимым, что ли.

— Короче, во всем виноват Гимземин.

— Вот как?

Наверняка она подумала, что Хан хочет свалить проблему на отшельника лишь бы от нее отвязаться, поэтому поспешил пояснить:

— В своих алхимических опытах он изобрел напиток, который назвал странным именем «любовь». Сделал он это не со злого умысла, я знаю — просто очередной эксперимент. Да и виноват, по сути, не он, я мое любопытство. В общем…

— Ты его выпил?

— Да. По глупости! Он вызывает странную привязанность к тому, кого впервые увидишь. Поверь мне, то что ты испытываешь сейчас ко мне, я испытываю к Астемиде. Сколько уж раз хотел избавиться от дурного чувства! Порой хочется просто вырвать его вместе с грудью, но все бесполезно. Представь: даже смерть не помогла!

— Это болезнь?

— Гимземин сказал, что да. Он обещал поискать противоядие… я сам жду избавления, пойми ты меня!

Гемма сложила ноги крестиком и, сидя на кровати, принялась ими раскачивать, осмысливая пестрые новости.

— Постой, но ведь я-то…

— Ах, да! Самое важное не сказал: помнишь, ты пришла ко мне в гости и без разрешения выпила…

— О ужас! — Гемма, кажется, догадалась. — Тот чай предназначался ей! И ты, злодей такой, подлил отраву…

— Стоп, стоп! Ты сгущаешь краски, я просто хотел, чтобы Асти меня не отвергала, чтоб мы были почаще вместе. Это что, преступление? Ты этого разве не хочешь?

Потом некоторое время помолчали, отрешенно глядя по сторонам. Пол и бревенчатые стены хижины были покрыты прозрачным лаком, создавая повсюду блестящие поверхности, заигрывающие с крупицами света. В других домах все выглядело поскромнее. Серое пятно под ногами Геммы так до сих пор и не исчезло, даже когда ее ноги были приподняты над полом или землей, пятно, словно преданный темный страж, болталось где-то рядом, безропотно следуя за хозяйкой, куда бы она не направлялась.

— Оно мне идет?

Ханниол пожал плечами, несколько изумленный неожиданным вопросом.

— Твоей красоты оно не портит, это точно.

— О-о-о… — Гемма довольно прищурилась.

Тем временем кошастый с важностью вышагивал по поляне, подняв хвост трубой. Сегодня охота удалась на славу, из его зубов торчала трепыхающаяся бумажная птица. Вырваться на свободу у нее не было никаких шансов. Риатта стала невольной свидетельницей этой картины, тут же пожурив нахального зверя:

— Лео, а ну оставь бедняжку в покое!

Кошастый заурчал и попятился назад, решив во что бы то ни стало сохранить добычу. Риатта ловко схватила его за хвост, потом бережно подняла на руки.

— Лео, как тебе не стыдно обижать слабых! Все бабочки от тебя шарахаются, у них уже крыльев целых не осталось. Теперь еще и несчастная птичка!

Слушая непрестанное мурчание, которое можно было расценивать либо в качестве извинения или же как грубое огрызание — не поймешь, Риатта выдернула из клыков кошастого его трофей да хотела уже отпустить на волю. Но в последний момент остановилась. Странная какая-то птица попалась: крылья, туловище — все как у остальных, но вот глаза… Вместо глаз почему-то оказались нарисованные числа 9 и 10. Ого… сумрачная догадка тут же пришла в ее голову, она принялась осторожно разворачивать лихо свернутую бумагу и сначала даже не поверила увиденному: это был последний, всем миром разыскиваемый листок. Правда, мятый-перемятый, но теперь уж ничего не поделаешь. Как он умудрился так ловко замаскироваться?

— Молодчина, кошастенький!

— Мррр… — Лео обиженно отвернулся.

Ингустин по утрам обычно долго пил шипучие напитки и предавался немногочисленным воспоминаниям прошлого. Когда он услышал стук в дверь, подумал, что это наверняка Ханниол или же Исмирал. Великий изобретатель нередко обращался к нему за помощью, как к самому безотказному, если в строительстве новой ракеты одной пары рук очередной раз не хватало. Но на пороге нарисовалась худенькая Риатта: сарафан в горошек, красная ленточка в волосах — все как обычно.

— Привет, Ин!

— Ты? — хозяин оказался несколько разочарован.

— Я, — представилась Риатта, — вот тебе подарок.

Ингустин осторожно принял листок, но как только увидел цифру 9, стоящую между двумя волнистыми знаками, резко приподнял брови. Его глаза восторженно распахнулись прежде, чем ум успел осмыслить произошедшее. Потом пришла блаженная улыбка и лишь в самом конце зашевелились губы, словно каждая часть его лица думала и действовала самостоятельно:

— Ну и ну! Спасибо, Ри! А чего он мятый такой? Где находился?

— Вообще-то не мне спасибо, а Лео. Это ведь последний, да? Можно я посмотрю, как ты будешь его вклеивать? Страсть как интересно…