— Мы Рокфеллеры! — громогласно изрек Парадов, вдыхая запах свежей краски. — И какой идиот сказал, что деньги не пахнут? Скоро фаригейны станут мировой валютой, потеснят как крепкий рубль, так и шаткий доллар. Запомни мои слова!

— Если только в чьем-то личном бреду, — робко возразил Олег и шмыгнул носом.

— Не спорь со мной, я все равно окажусь прав. Не в этом столетии, так в одном из грядущих.

На следующий день Алексей принес в школу почти полный дипломат фэнтезийных денег, даже некоторые учебники пришлось выложить. Теперь перед ним стояла сложная задача: каким образом преподать эту тему, чтобы она зацепила. Парадов понимал, что, как не напрягай он свое красноречие, на старшеклассников это вряд ли подействует: их головы отравлены излишним умом. А вот со средними классами (с пятого по седьмой включительно) поработать можно: только чтоб учителя не видели. Желательно. Нет, обязательно!

Дождавшись, когда Горыныч закончит судить баскетбольный матч, затянувшийся после уроков, Парадов зашел в актовый зал, полный устало двигающихся баскетболистов. Кто-то пытался с очень далекого расстояния забросить мяч в корзину, чтоб остальные ахнули, но мяч, проявляя настырный характер, постоянно летел мимо. Наверное, магнитные бури отклоняли его траекторию. Поначалу ученики не обратили на вошедшего никакого внимания — мало ли кто в спортзале любит околачиваться…

— Многоклеточные, возрадуйтесь и возвеселитесь, благая весть для вас!

Все дико на него посмотрели, один из ребят постарше показал неприличный знак. Алексей понял, что не с того начал речь:

— Уважаемые пионеры и комсомольцы, прошу внимания! Немного политинформации. Совсем немного.

Слово «политинформация», кажется, тоже прозвучало невпопад, многие недовольно наморщились, но это совсем не смутило оратора:

— Мы знаем, что скоро социализм победит на всей земле. Будет одно правительство. Будет одна страна. И будет одна валюта на всех. Согласны?

— Ты здесь на общественных началах? — спросил Гаврилин из шестого «в», он являлся старостой в своем классе и просто обязан был вникать во все культмассовые дела.

— Ага, на общественных, на общественных… — не мудрствуя лукаво, подтвердил Алексей и продолжил: — Так вот, секретные службы нашей страны решили провести эксперимент: готово ли наше поколение к такому повороту событий? Они выпустили экспериментальную партию ценных облигаций, пока они стоят очень дешево, но потом… впрочем, сейчас сами все увидите.

Парадов открыл дипломат и продемонстрировал молодому поколению новенькие, только что из-под печатного станка, футуристические купюры. Вокруг него уже образовалась толпа любопытных. Олег Марианов стоял рядом на подхвате и кивками головы подтверждал каждое слово своего компаньона. Танилин же решил не участвовать в авантюре, главную часть работы он и так выполнил, а теперь мудро ушел в тень.

— А чего они черно-белые-то все? — спросил тот же Гаврилин.

— Во-первых, краски легко подделать, они у всех есть. Во-вторых, еще раз поясняю: первая партия пока пробная. Покупайте, не стесняйтесь. Цена смехотворная: один фаригейн — пять копеек, пять фаригейнов — соответственно, двадцать пять копеек. А десять — полрубля. Представляете, если эксперимент удастся и вы доживете до счастливого будущего, во сколько вырастут ваши доходы! Не исключено — в сотни раз!

— Парадокс, ты чего несешь? — возмутился Харинко из восьмого, разгильдяй и лодырь мировой величины. — Это называется лохотрон.

— Так, Харинко, ты вообще не комсомолец, проходи мимо.

Ученики принялись ощупывать купюры, нюхать их, сравнивать между собою. Те, кто постарше, улыбаясь покидали актовый зал.

— Красиво нарисовано! — восхитилась Лукошкина из седьмого «б». — Я, пожалуй, куплю парочку — тех, что по двадцать пять копеек. Маме покажу.

Дурной пример оказался заразительным, началась бойкая торговля, как на рынке. Школьники без особого сожаления расставались с карманными деньгами, приготовленными для буфета, к тому же, рисковали они мизерными суммами и прекрасно это понимали. Ну, а вдруг правда? А вдруг правительство вскоре и на самом деле введет валюту для всей земли? Как знать, как знать… Отходя, учащиеся хвастали друг перед другом своим стартовым капиталом, показывая изящных драконов да готические замки с остроконечными башнями.

— Да ладно, я могу точно такую же сделать! — произнес кто-то из младших, рассматривая монументальные художества Танилина. — У меня пятерка по рисованию.

— Ты что! Ты что! — возмутилась его рыжеволосая одноклассница. — Гляди, тут мелким шрифтом написано: подделка казначейского билета карается по закону! В тюрьмы захотел?!

Парадов величайшим усилием воли сдержал серьезную мимику на своем лице, Марианов же не выдержал и отвернулся. Когда дипломат опустел наполовину, сзади послышался знакомый голос теневой королевы:

— Привет, разводилово! Я гляжу, ты ни Бога, ни Политбюро не боишься.

Здесь радость Алексея оказалась неподдельной:

— Саудовская! Я всегда знал, что ты меня любишь! Что жить без меня не можешь! О, если б ты только была меня достойна, мы бы жили одной семьей. Но увы, социальная пропасть между нами…

— Хватит трепаться, дай ту, что по пятьдесят копеек, — Саудовская бесцеремонно протянула полтинник, жуя свою нескончаемую жвачку.

— З-зачем? — вот тут Алексей был искренне удивлен. Даже его изворотливый ум оказался не в состоянии уразуметь парадокс ситуации.

— Память о тебе, дурачке, хочу оставить! В старости внукам буду рассказывать сказки: жил-был в нашей школе дурачок… ну и так далее.

— На, купишь себе золотые сережки, — с этими словами купюра достоинством в десять фаригейнов перешла из рук в руки.

Короче, в течение ближайших трех дней все, что нагудел ксерокс, благополучно ушло в массы. Пролетариат остался доволен. Кто-то даже начал коллекционировать банкноты, перекупая их у других учеников. Так что на «черном рынке» они даже подросли в цене. Благо, ксерокс, по утверждению Марианова, был пока единственным в городе, с крайне ограниченным доступом, поэтому тайна еще какое-то время останется тайной. Гнева учителей Парадов не боялся: в крайнем случае все можно представить как невинную игру в фантики. Да этим и другие, кстати, раньше занимались. Правда, без привлечения достижений научно-технического прогресса. Вон, седьмые и восьмые все перемены в «дуньку» на деньги играют. И ничего. Даже директриса на это сквозь пальцы смотрит.

Успокоив себя подобными гносеологическими рассуждениями, Парадов лишний раз убедился, что рожден в лучшем из всех худших миров.

Однажды Алексею приснился странный сон: вот идет он по улице в школу, а все люди вокруг ему улыбаются и приветливо кивают головой. Даже неразговорчивый, хмурый, вечно замкнутый в себе сосед Гадырин — и тот улыбнулся. Вот подходит он к школе, почему-то украшенной воздушными шариками, а там директриса Маргарита Павловна уже поджидает его, любезно открывая дверь, и говорит: «Не угодно ли вам, Алексей Геннадьевич, посетить сегодня наши уроки? Впрочем, если вы заняты…» Парадов небрежно отвечает: «Да, у меня есть пара свободных часов», — и заходит внутрь здания. Не успел он раздеться, как их классная руководительница кричит издалека: «Алексей Геннадьевич, вам пятерка по литературе». Тот дивится: «За что? Урока ведь еще не было». — «А я никогда не сомневаюсь в ваших знаниях!» Потом подходит историк Матвей Демидыч и сухо так, по-мужски, сообщает: «Пять в четверти и пять в полугодии». Далее во сне образуется чуть подвыпивший Пимыч с табуреткой в руках: «Вот, Алексей Геннадьевич, сделал за вас вашу работу и оценил ее на пять! Доставайте дневник». Затем, постукивая каблуками, важно шествует мимо Королева Синусов, но почему-то молчит. Парадов возмущается: «Любовь Михайловна, а где ваши пятерки?» Математичка, поправляя очки, отвечает: «Как, Алексей Геннадьевич, вы не знали? С этого дня можете самостоятельно брать дневник и выставлять себе столько пятерок, сколько вам угодно». Парадов довольный идет по коридору, а с потолка вдруг начинает сыпаться дождь из денег: купюры в сто, двести, тысячу фаригейнов! Аж дух захватывает!