- М-м-м, - Лерн застонал как от больного зуба.
- Я уж тебя добью, чтобы не мучился и не делил на там и здесь: кишки, мой друг, у всех одного цвета, что у сарацина, что у баронета Лебарского.
- Как с этим жить?
- Привыкай, - жестко поставил точку в разговоре Роберт.
Хаген, Марк и Лерн оставались. Скила кое-как поднялась утром, но далеко уйти или уехать верхом не смогла бы. Да и нужды в том не было. Еще вчера вечером Роберт настоял: в замок идут они с Гаретом - от этого отвязаться не удалось - остальные выжидают, наблюдают… в общем, сообразят, что делать.
- Матери твоей что передать? - спросил Гарет девушку.
- Скажите, у меня все хорошо, с надежными людьми осталась.
- А поверит?
- Ой, и правда!
- Ты, вот что, ты место укажи, где ее ждать будешь, а я уж ей шепну потихоньку.
Найдется такое?
- Да в хижине у холма же. Никто кроме нее туда дороги не знает.
- Скила, - Роберт наклонился в седле, - в деревне какие настроения?
- Плохо. Боятся все. Хоть и скота нагнали - у каждого, почитай теперь корова есть - а все равно боятся.
На помощь сервов, с одной стороны запуганных, с другой - купленных, рассчитывать таким образом не приходилось.
Лерн вызвался проводить. После вчерашнего разговора, за все утро он рта не раскрыл. И - Слава Богу, поднимать сейчас в душе старую муть Роберту не хотелось.
Однако на долго друга не хватило, уже на спуске с седловины он подал голос:
- Роберт, ты не знаешь, откуда родом Анна?
- Из Верхней Шампани. Младшая дочь барона Шаде.
- Вот это - да! - присвистнул Лерн.
- Ты с ней знаком?
- Представь, Шаде дальний родственник моего кузена Бодуэна. Я тебе рассказывал - мое детство прошло у двоюродного деда. Когда Анна с матерью прибыли в Генегау, я обретался у преславного родственника в качестве оруженосца его среднего сына.
Толи их пригласили, толи они путешествовали и по дороге завернули к деду. Не знаю. Ехали они вдвоем. А теперь представь: вместо того чтобы с другими оруженосцами сопровождать рыцарей на охоту, меня, - за провинность, надо полагать, догадался Роберт, - оставляют в замке с девчонкой, чтобы я эту пигалицу развлекал. Девчушка маленькая, остроносенькая. А я уже на фрейлин заглядывался тогда… и не только заглядывался. Платьице на ней старое. Глазки опустила и все вздрагивает. Слово скажу - вздрогнет.
Я ее по замку провел, по стене выгулял. До того надоело! Иду, окрестности ей показываю, а сам только и думаю, как бы удрать. В саду она немного ожила, заговорила. А мне не до разговоров, сам понимаешь. У покойной графини, двоюродной бабушки за заборчиком был разбит розарий. Ход туда всем кроме графа и ближайших фрейлин был строга настрого заказан. Сейчас-то розами меня не удивишь, в южных краях каких только цветов не встречал, а тогда, даже мы мальчишки-сорвиголовы бегали потихоньку на эти диковинные цветы смотреть сквозь изгородь. Ну, думаю, сейчас покажу ей чудо, с рук на руки сдам бонне, и был таков. Подвел. Она ручонками в досточки ограды вцепилась, смотрит, смотрит, а потом, веришь, до сих пор забыть не могу, глаза на меня подняла и спрашивает: 'Это - Рай?'. Как морозом по коже…
Мы потом долго еще по саду бродили. Она рассказала о своем Шаде. Ну и край: меловые пустоши, да сухой кустарник! Да сервы, кто еще не разбежался. Она о садах и слыхом не слыхивала. Цветов настоящих никогда не видела.
- А дальше?
- Ничего. Они в графском замке не загостились - уехали. Больше я ее никогда не видел.
- Даст Бог, увидишься еще.
- Если…
- Да, если…
Дорога, плотно стиснутая зарослями бузины и шиповника, на котором редкими брызгами светились последние ягоды, сделала очередной поворот. Людям открылась неширокая ложбинка, ниже - заболоченная, выше - ощетиненная поздней бледной отавой. По лугу разбрелись десятка два коров. Дальше поднимался лысый взгорок.
Кустики обрамляли его как кудри плешь старика. А дальше в легкой дымке октябрьского полудня плыл замок.
Кладка даже отсюда, с большого расстояния, выглядела новенькой, аккуратной.
Четко проступали узкие бойницы и мощные надвратные башни. Не зря покойный Филипп безвылазно провел в родовом гнезде все последние годы перед Походом: не замок - загляденье. За стенами виднелись деревянные, сложенные из толстых бревен постройки. Над ними гранитной массой нависал донжон, сложенный задолго до появления на свет самого Филиппа.
- Хороший кусок заброды себе отхватили, - в голосе Гарета ненависть мешалась с сожалением.
- Не ожидал? - усмехнулся Роберт. - У других бревна да горбыль, а туту, смотри-ка, цитадель.
- Может Филипп-то, упокой Господи его душу, собирался закрепиться здесь и всю округу под свою руку взять? Глядишь, новое бы виконтство появилось.
- К чему ты клонишь?
- Что если, его вдова вместе с родственницей тоже последнюю волю покойного исполняют? Окрестные земли уже под ними. А которые еще нет, сами с голодухи придут.
- Тогда, тем более - поехали.
С лысого пригорка они увидели крыши деревни. Как и везде в этих краях, хижины поселян выстроились вдоль одной улицы. Дворы и огороды окружали плетеные из тальника заборы, кое-где поваленные. Дальше на расчистках угадывались полоски наделов. Лес глухой черной стеной подступал совсем близко к жилью. По левую руку в мелкий распадок утекала суетливая речушка.
Барн царил над окрестностями. Роберт видел крепости и повыше и поосанистей, но толи удачно выбранное место на плоской скале в конце долины, толи по контрасту с приземистыми хижинами, замок выглядел грозным и даже величественным.
- Ну что, мессир, с Богом?
Мессир… Гарет был далек от подобострастия. Некогда взрослый опытный уже воин впервые так назвал наследника своего господина, который только-только начал доставать макушкой до крышки стола. А после, всю жизнь, если старик тревожился или переживал, его хриплый голос насмешливо-почтительно выводил: 'мессир'. Так мать окликает свое выросшее чадо, в час тревоги.
- Закаркал, старый ворон! Страшно?
- А тебе?
- И мне страшно.
Деревня насчитывала едва ли тридцать домов, не считая выселок, видневшихся за краем полей у леса. Двое рыцарей миновали ее споро, удивляясь застывшей, настороженной тишине. Жизнь будто забилась в дальние щели. Лица селян мелькали за заборами и тут же пропадали. Не они бы, впору подумать - вымерли окрестности замка Барн.
К цитадели пришлось подниматься по узкой - в одну колею дороге. У моста остановились. Замковые ворота, несмотря на светлый день и отсутствие видимой опасности, оказались заперты. Рыцари не решались ступать на мост. Шутникам в замке, могло прийти в голову именно в этот момент поднять его на цепях. Роберт окликнул дозор. Никакого ответа. На стенах - тоже никого. Из-за ворот доносился глухой, многоголосый ропот, который прошивали визгливый фальцет и стук топоров.
- Да что у них там?! - возмущенно каркнул Гарет. - Отойди Роберт, не лезь на мост. Я - к воротам.
Гарет со всего маха врезал щитом по железной оковке створок. Они отозвались тяжелым гулом. Однако пришлось еще пару раз приложиться, пока из-за каменного козырька сверху высунулась растрепанная голова, принадлежащая чумазому подростку.
- Эй, малый, мы к мадам Анне. Друзья покойного барона, господина вашего, с посланием. Пусть велит открыть ворота.
- Казнят у нас - невпопад ответила голова.
- А заперлись чего?
- Чтоб ведьма не улетела.
- Ведьму, стало быть, казнят? Порчу на кого навела?
- Даму Гербергу извести хотела.
- Дела. Как же нам в замок попасть? Ты к хозяйке сбегай, доложи.
- Да я бы сбегал. Только все равно без разрешения дамы Герберги ворота не откроют.
- Так ей и передай! - потребовал вставший рядом с Гаретом Роберт.
Голова уставилась на осанистого рыцаря на красивом коне. Это с первым можно было болтать невозбранно, во втором за версту чувствовался синьор.
- А… че сказать?
- Передай, приехал рыцарь Роберт из Святой земли.
