Ты, Теобальт, как? Осилишь?

- Не дождутся…

Стена дождя надежно скрыла следы. В нее канули чмоканье копыт по жидкой грязи, приглушенная ругань, звон металла и хриплое дыхание больного.

С переправой пришлось повозиться. Река с началом дождя набухла и залила все русло. Хаген трижды лазил в воду, пока отыскал брод. Когда выбрались на тот берег, вода стекала с людей и животных потоками. Оставив с Теобальтом двоих, Роберт с остальными прогнал всех лошадей вверх по мелкому, рукаву, потом провел по болотистой балке, чтобы, по окон-чании дождя вывести на поляну с другой стороны. Не больно какая хитрость, но и ей не сле-довало пренебрегать.

С погодой на этот раз повезло. Уже на следующий день солнце высушило пологи шат-ров и разбросанную по кустам одежду. Вчерашние, наведенные следы сохранились и под-сохли.

На первый взгляд, уловка должна была сработать. Но если их накроют в лесу в ком-пании послушника, никакими баснями про последнюю волю Филиппа Барнского не ото-прешься.

Неспешно тянулись погожие дни бабьего лета. Заплетались в невесомой дымке летучей паутиной, чтобы уйти навсегда. Настороженный, всегда готовый к отпору отряд, оставался на месте. Но тревога ожидания постепенно смягчалась. Их пока не нашли.

Больной, одолев горячку, начал потихоньку выздоравливать. Роберт не знал, как с ним дальше быть. На помощь неожиданно пришел Гарет. Глядя на прихлебывающего из миски Теобальта, он скрипуче произнес:

- Выдаст нас монах этот с головой. Только его увидят, всем твоим хитростям цена бу-дет - медяшка.

- Попробуем тихо пройти в обитель и сдать его братьям с рук на руки.

- Уверен, что там у бандитов соглядатая нет?

- А что делать?

- Он же умер.

Роберт озадачено посмотрел на Гарета. Не далее как сегодня утром тот излазил все ок-рестные кусты и полянки в поисках дикого чеснока. Старый слуга искренне полагал, что похлебка из зайчатины с чесноком поможет выздоравливающему куда лучше, нежели постные травки Соля.

- Чего уставился? - непочтительно осведомился Гарет у Роберта. - Я же не зарезать его предлагаю.

- Говори толком!

- Послушник наш, аккурат с меня ростом и в плечах такой же.

Действительно, сильно исхудавший Теобальт сравнялся с Гаретом комплекцией.

- Рубашка, гамбизон запасные у меня найдутся. Кольчуга легкая тоже есть. А вот на-счет штанов не взыщи. Штаны у меня одни.

Ха, штаны! То - не проблема. Найдутся. Сапоги у послушника, кстати, были свои.

Опытный воин, собираясь за ворота обители, отказался надевать приличествующие монаху сандалии и отспорил у отца келаря свои старые сапоги, служившие ему всю дорогу верой и правдой.

Оставалось узнать мнение самого Теобальта.

Проведенные в яме дни и лихорадка не прошли для него бесследно, но больной несо-мненно поправлялся. Когда к нему подошел Роберт, Теобалът подбирал корочкой остатки похлебки со дна котелка. Выбрав все, аккуратно доел кусочек хлеба и отставил в сторону чистую посудину. На Роберта глянули темные, глубоко запавшие глаза, в которых светилось понимание:

- Уходить мне надо. Я среди вас, как белая девка среди сарацин.

- В обитель?

- А куда еще?

- Нe подумал, вдруг и там у разбойников есть глаза и уши?

- Думай, не думай - деваться все равно некуда.

- Мы тут с Гаретом прикинули: его доспех тебе как раз в пору будет. Рубашку, штаны найдем.

- А морды запасной у вас нет?

- Своя сгодится. Ты не рябой, не кривой. Примет особых не имеешь. Вот только голо-ву и бороду придется обрить.

- Кто ж я буду после этого?

- Вассальный рыцарь.

Теобальт задумался. Потрясения, пережитые им за короткое время, заслонили собой безрадостный год. Совсем скоро возвращение в обитель станет реальностью. И что?

Опять за стены? В покое и мире есть постную пищу по пятницам, слушать брюзжание отца настояте-ля, да исступленно молиться, дожидаясь озарения?

Роберт не торопил.

Подошло время перевязки. Дени помог Теобальту стащить через голову рясу.

Накануне Роберт отдал Солю глиняный пузырек с черным восточным бальзамом, велев помазать вос-паленную рану калечного. Часть лекарства он уже использовал в Критьене, но осталось еще довольно.

Сегодня повязка Теобальта почти не промокла. Только кое-где проступили темные пятна. Соль осторожно разбинтовал грудь послушника. Широкий рубец покрывала черная блестящая корка. Теобальт скосив глаза, пошевелился, подвигал рукой.

Корка не треснула, не закровила.

- Я еще не видел, чтобы за одну ночь - ни красноты, ни гноя. Интересно, как его де-лают? - Соль покачивал в руке глиняный пузырек.

- Египетским врачам сие тоже не известно. Они сами его покупают на востоке. Этот бальзам привозят из горной страны и продают на меру золота.

- Ого! - Соль прикинул на ладони вес пузырька.

Дени тем временем, закрепив конец бинта, помог Теобальту надеть тунику.

Наступила очередь рясы. Послушник встряхнул ее, разгладил складку, отколупнул ногтем приставшую лепешку грязи, аккуратно свернул и опустил поверх горящих дров в огонь. Над поляной по-тянуло полосу густого, белого дыма. Костер быстро прогрыз в ткани дыру. Запахло паленой шерстью. Но пролетел ветерок, и тяжелый дух развеялся. Огонь доел ткань. Только белесые хлопья напоминали теперь о несбывшемся.

- Вот и ладно, - первым опомнился Гapeт. Егo голос сейчас больше походил на вор-котню, нежели на обычное карканье. - Давай-ка, вассальный рыцарь, гамбизон примерь, о! и штаны. А завтра кольчугу наденешь. Хоть и легонькая, а все - броня.

- Погоди его одевать, - остановил Роберт, - Сначала обреем.

Теобальт инстинктивно схватился за, ни разу в жизни не бритую, бороду. Но рука бес-сильно упала. Чего уж теперь-то?

Вечером у костра сидел совершенно другой человек: гладко выбритые щеки, запавшие небольшие глаза, крупный с горбинкой нос. Борода, безжалостно соскобленная Гаретом, скрывала плотно сжатые узкие губы и выдающийся, квадратный подбородок.

Голову, вопре-ки первоначальному намерению, брить не стали. Тонзура заросла.

Темные с крупной просе-дью жесткие волосы просто подстригли. Под лохмами открылся квадратный лоб, обрамлен-ный сейчас короткими завитками.

- Где-то я это лицо уже видел, - тихо пробормотал Соль. Но Теобальт, услышав, от-кликнулся:

- Вроде раньше не встречались. У меня на людей память хорошая.

- Я не о том. Прости. Не тебя именно, но похожее лицо… Вспомнил! В Риме.

- Нет, - встрял Хаген, - не похож Теобалът на итальянца, скорее - на тевтона.

Только у них лица как топором деланы, а у нас вон какой красавец получился.

- Причем тут итальянцы! В Риме на Капитолии есть галерея… скульптурные портре-ты - цари, герои. Там я его и видел. Даже подпись на пьедестале помню: Марк Луций.

- Не иначе прабабка твоя от римлянина понесла, - вставил ехидный Лерн.

Теобальт не знал обижаться или смеяться. Веселый треп у костра потихоньку разгонял горечь принятого решения. Для того и затевали.

- Между прочим, имя вполне подходящее, - продолжал Соль. На Теобальта ему от-кликаться нельзя. Рано или поздно по округе пойдут слухи: пропал, мол, послушник такой-то.

А он - вот он, к заезжим рыцарям прибился.

- Кто ж его теперь узнает?

- В лицо - никто. А имя всплывет.

- Как, говоришь, того римлянина звали? - переспросил Роббер.

- Марк.

- Значит и наш будет Марк.

За ужином новоиспеченный рыцарь Марк отмяк. Плотно сжатые губы нет-нет да кри-вила улыбка.

- Расскажи-ка, что у тебя с тонзурой получилось, - пристал к нему неделикатный Га-рет.

Марк не сразу, но поведал, как, придя в монастырь с порога начал настаивать на по-стриге.

- Поговорил со мной настоятель, отец Адальберон, на приношения мои глянул с пре-зрением.

Одна серебряная марка и горстка денариев - не велико богатство. Определили ме-ня в послушники. Отец келарь потом ворчал: несет, мол, всякую голытьбу… Обидно конеч-но, но я молчу. С отцом причетником поговорю, он все о просветлении толкует, и - к настоятелю. А тот - не достоин пока, иди вон на стены камни таскай, огород прополи, храм побели, кусты шиповника посади… и чтоб к утру зацвели. И все с молитвой. А латынь? Ой, латынь! Деваться некуда: работаю и молюсь, молюсь и работаю. Год так прошел. А когда отец Адальберон в очередной раз меня от пострига завернул, поглядел я на его тонзуру, что думаю, если просветление в человека через это чистое место входит?