Стараясь не разбудить клюющих носом аспирантов, они выбрались в проход и направились в конец вагона. Путь их пролегал между наваленными рюкзаками, баулами со сложенными катамаранами, чемоданами, ящиками с неизвестным содержимым, корзинами и мешками с созревшим урожаем, бидонами и канистрами с неизвестными жидкостями. Попадались также вытянутые в проход ноги спящих пассажиров, зачехлённая совковая лопата, велосипед и одинокое весло. Почти у самых дверей расположился бодрствующий музыкант; пройдя мимо него, Иванна усомнилась: действительно он не спит или же перебирает струны на автопилоте?
Подняв с пола пустую бутылку, на которой едва не подвернула ногу, она наконец-то выбралась в тамбур. Увы, здесь оказалось не намного свежее, спасибо ещё, что было не сильно накурено. Кое-как пристроившись между чьей-то огромной корзиной спелого чернослива, накрытого марлей, и ведром яиц, каждое из которых было заботливо обёрнуто обрывком газетки, она поймала слабенький сквознячок. Следом в тамбур втиснулся Горан, отставший по дороге, зацепившись карманом штанов за руль велосипеда.
— Ты в порядке? — поинтересовался он.
— Нет, что-то душно до чёртиков, — вяло отозвалась Иванна, сделав нелепую попытку обмахнуться пустой бутылкой, которую всё ещё сжимала в руке, не находя, куда её выкинуть.
Чудом удерживая равновесие, Горан пробрался ближе к Иванне и, почти без усилия раздвинув внешние двери, велел ей сунуть бутылку в образовавшееся пространство в качестве стопора.
— Вот ты гений, — похвалила Иванна после того, как операция «Вентиляция» была успешно завершена; жалея, что по примеру Горана не надела майку, она расстегнула несколько верхних пуговиц на льняной рубашке и стянула её с плеч, подставляя шею и декольте потокам воздуха.
Иванна прикрыла глаза, но избавиться от видения его напрягшейся спины и рук, раздвигающих двери, это никак не помогло. Не нужно было смотреть на Горана, чтобы убедиться, что он наблюдает за ней: она ощущала взгляд кожей, и это вызывало дополнительные мурашки. Чуть взвизгнули тормоза, вагон тряхнуло — неизвестно, зачем машинисту понадобилось притормаживать, но этого хватило, чтобы Иванна потеряла равновесие. Горан молниеносным броском руки поймал её за рубашку и дёрнул на себя, спасая от участи эпично сесть на сливы.
— Держите меня семеро, — пробормотала она, с размаху обнимая его за шею; прикосновение щеки к его обнажённому плечу мгновенно выбило остатки хлипких ментальных блоков, сдерживающих впитанное романтическое настроение парочек. — И не сердись, по возможности… — чрезвычайно в тему добавила она, запуская пальцы в его волосы и заставляя нагнуться к ней.
Остаток времени до пересадки они провели в тамбуре, в обнимку устроившись на чьём-то бензобаке (судя по размеру — не иначе, от танка) и целуясь настолько самозабвенно и исчерпывающе, что Иванна охотно отказалась от своей исходной идеи уединиться с ним в районе сцепки между вагонами. Романтическая возня сопровождалась ароматом слив, стуком колёс и тихими звуками гитары. Вопреки очевидному, в голове никак не укладывалось, что сейчас перед нею тот же самый Горан, который регулярно устраивал всей группе «пятиминутки здоровья» в виде марш-бросков по пересечённой местности и комплексов упражнений на все группы мышц похлеще мэтрессы Ангелина, и который не испытывал никаких моральных мук, раздавая по любому поводу ободряющие пендели и демонстрируя на хилых и беззащитных аспирантах, вне зависимости от пола, довольно болезненные приёмы рукопашного боя.
Пересадка на дизель прошла как-то мимо Иванны. Катамаранщики вместе с гитаристом поехали дальше, зато в вагон с её группой переместились хозяева яблок с обоими мешками и одуряющим запахом корицы. В этот раз аспирантов от крушения привычной картины мира спасла толпа — посадочных мест было чуть меньше, чем пассажиров, и во время штурма Горана с приклеившейся к нему Иванной унесло вглубь вагона, где они устроились возле окошка и отключились от окружающей действительности.
Запланированное место их стоянки располагалось на склоне Катунского хребта, у среднего из трёх неозначенных на большинстве карт безымянных озёр, образующих каскад. Аспиранты, должно быть, слишком устали с дороги, потому особенно не удивлялись творящемуся на их глазах безобразию, совершенно равнодушно отреагировав на заявление Иванны, что палатку она сегодня разбивать не собирается и вообще предпочитает ночевать под звёздами. То, что Горан не стал привычно гонять их на тему разбивки полноценного лагеря, удивило всех гораздо больше, но, поскольку никто не горел желанием блюсти дисциплину, это было радостно и единогласно оставлено без комментариев.
Жаркая августовская ночь была в самом разгаре, звёзды, яркие и невероятно близкие, усеяли чёрное небо, чаща манила таинственными шорохами и пьянящими ароматами — в общем, всё как нельзя лучше располагало к романтическому досугу, так что Иванна без малейших колебаний утащила Горана гулять к водопаду, располагавшемуся порогом между верхним и средним озёрами. Почти полная луна изливала на чёрный шёлк озёрной глади расплавленное золото, а сфагнум, обильно покрывающий пологий берег у подножия водопада, был подобен бархатистому кружевному покрывалу, так что даже ледяная вода нисколечко не отрезвила затуманенный разум.
Просветление пришло почти одновременно с рассветом. Горан, успевший с несвойственным ему красноречием в перерывах между поцелуями и прочим несколько раз весьма поэтично рассказать восседающей на нём верхом Иванне, как она прекрасна, чудесна и приятна во всех отношениях, глядя поверх её плеча на розовеющую полоску зари над макушками деревьев, мечтательно выразил своё сомнение в реальности и адекватности всего происходящего. Иванна, которая, на удивление, до сих пор не испытывала ни потребности во сне, ни голода, вдруг почувствовала, что у неё включается мозг, и мгновенно взбодрилась, пережив панический момент. Катамаранные парочки были уже далеко, а «яблонское настроение», которое она терпеть не могла и которым сейчас в полной мере наслаждалась, никак не желало её оставлять… Нет, исключено, что это она сама! Очевидно, состояние подпитывалось эмоциями самого Горана, оказавшегося в глубине души законченным романтиком. Она поняла, что едва не стала жертвой пресловутого «парадоксального эха».
Сконцентрировавшись и взяв себя в руки, она взглянула на происходящее со стороны и впала в жёсткую дилемму — то ли ужасаться содеянным, то ли рыдать от хохота, и на всякий случай решила не делать ни того, ни другого, чтобы не обидеть Горана, перед которым немедленно испытала тяжкие муки совести. Просвещать его в вопросах эмпатии не очень хотелось, чем меньше народу об этом знает, тем лучше, потому, призвав на помощь всю логику и вдохновение, Иванна принялась изобретать разумное объяснение произошедшему. Изобретать было сложно, ибо с мысли сильно сбивал вид Горана, единственной одеждой которого был сплетённый ею венок из местной флоры. Отдельные экземпляры, вроде золотой водяной лилии, были настолько редкими, что на чёрном рынке ингредиентов продавались за десятикратную цену. Дополнительного шика Горану придавали два серебристых пера, вплетённых в тонкую косичку у левого виска. Иванна категорически не помнила, как ей в ночи удалось отыскать два малых кроющих пера алтайского грифона. Посмотреть, из чего она сплела свой венок, Иванна пока не решилась, точно зная, что если найдёт в нём что-нибудь эндемичное и заповедное — точно получит сердечный приступ. Впрочем, взгляд упорно возвращался к убийственно красивым почти чёрным прядям, беспорядочно лежащим на белом мхе, да бликам восходящего солнца, восхитительно играющим на загорелой коже… Поймав себя на том, что вновь впадает в опасное состояние, она закрыла глаза и решительно затрясла головой.
Выпутываться из абсурдной ситуации нужно было аккуратно, потому, выбрав из миллиона вариантов объяснения самый простой, она подтвердила, что всё и впрямь очень далеко от адекватности. Горан слегка нахмурился, протёр глаза, заложил руки за голову и попросил её продолжать. Судя по всему, стоило Иванне включить голову, он тоже начал понемногу «трезветь», но окончательной ясности мысли оставалось ещё ждать и ждать. К счастью, он всегда был далёк от гербологии и зельеварения, потому подробную гипотезу о том, что они стали жертвой неожиданного эффекта взаимодействия противопростудного зелья, эфирных масел недавно собранных листьев лиловой болотницы и настойки, которой угощали катамаранщики (куда наверняка входил корень имбиря и какой-нибудь «родственник» мандрагоры), он принял на ура. Иванне очень повезло, что противопростудное зелье накануне понадобилось только Горану.
