Она была рада, что сейчас её волосы не собраны в пучок — уши горели весьма ощутимо и цветом сейчас наверняка могли посоперничать с гриффиндорскими стягами. В Кабаньей Голове ученики Хогвартса бывают крайне редко, и то, что сегодня ни одного из них там не присутствовало, было для них самих счастьем. В противном случае, их психическое здоровье было бы безнадёжно подорвано видом тщетно борющегося со смехом профессора Зелий. Конечно, он очень убедительно делал вид, что прежде всего осуждает вопиющее пренебрежение техникой безопасности, но Иванну было не провести.

— Собственно, весь мой синтез оказался равномерно распределён по поверхностям лаборатории, — Иванна, не дожидаясь, пока Снейп успокоится, взбодрила себя свежей порцией джина и подумала, что на самом деле её трагедия, вероятно, не так уж трагична. — Хорошо, что это происходило в Дурмштранге, а не дома — мама меня бы убила на месте. Ну, не убила, но долго припоминала бы. Мой, с позволения сказать, пепельный блонд — результат воздействия продукта того синтеза… Волосы и прочие брови с ресницами обрели такой вот забавный цвет. Пигментные пятна исчезли вообще все — на мне сейчас ни одной родинки, да и веснушки мои непонятные тоже сошли. Поскольку не осталось ни капли того состава, я не могу проанализировать его и понять, что же именно дало такой эффект. Я пробовала повторять синтез с теми же условиями, но тщетно, а жаль — за радикальное средство от веснушек сулят золотые горы. Удивительно, что моя звероформа свой цвет не изменила…

— Коллега, знаете, ещё не известно кто кого в могилу сведёт своими шуточками, — нечеловеческим усилием воли вернув невозмутимое выражение лица, прокомментировал Снейп.

— Нет, правда… Я сначала психовала, думала, как вернуть всё как было, но потом как-то привыкла к этому цвету… — развела руками Иванна. — Прямо как со Змием Мудрости. В конце концов, мой рыжий был не так уж и эффектен… Не золото, и не медь. Так, выгоревшая солома.

— В любом случае, в том, что вы не рыжая, я не вижу минусов. От рыжих одни неприятности, — меланхолично заметил Снейп.

Иванна от души согласилась с коллегой, отчего-то исполнившись признательности. Проглотив множество банальных признаний на тему «я тебя уважаю», «мы точно сработаемся» и прочие «я думаю, это начало доброй дружбы», она с улыбкой покосилась на Снейпа.

========== Глава 13 — Интерлюдия ==========

Январь 1982 г.,

Дурмштранг.

Воспоминания Иванны.

Сунувшись в эту связь с Каркаровым, Иванна прекрасно осознавала всю её сомнительность, однако пресекать совместные ночные посиделки в лаборатории, которая была объявлена нейтральной территорией, не собиралась.

Своё приглашение заходить в гости Иванна, поразмыслив на свежую голову, признала возмутительным и больше не заикалась ни о чём подобном. Директор, к её величайшему облегчению, про это не вспоминал и вообще — очень чётко держал дистанцию. В особо тяжёлые ночи она садилась на край сундука с книгой, он ложился рядом, устраивал голову у неё на коленях, и так мог урвать несколько часов относительно спокойного сна. Иваннино сонное зелье действовало раз на раз, и она тщетно пыталась уловить закономерность. Найденные в библиотеке труды, посвящённые эмпатии, довольно многое для неё прояснили, но при этом вызвали втрое больше вопросов.

Так, например, она поняла, что её сознание в тот раз само отгородилось от информационного потока, и в целом, процесс это контролируемый, особенно — если развить навык. Эмпатия представилась ей особой формой легилименции, с тем отличием, что при эмпатической считке «реципиенту» передавался весь комплекс ощущений «донора», а не только аудиовизуальная информация. Подтвердилось, что для полноценного считывания ей действительно необходима, во-первых, сознательная готовность, а во-вторых, прямой тактильный контакт, прикосновение же через ткань ослабляет восприятие. Также прочитанное подтверждало слова Каркарова, утверждавшего, что её прикосновение как будто «забирает всю эту дрянь».

Таким образом, к экспериментам в области Зелий у неё добавились эксперименты ментальные. Иванна была уверена, что способности надо развивать и учиться правильному обращению с ними, потому вцепилась в Каркарова, как репей в собачий хвост, понимая, что другую такую шикарную «тренировочную кошку» ей не скоро представится возможность найти. Термином «тренировочная кошка», к слову, в школе именовался любой живой и неживой объект, применяемый в учебном процессе для отработки разнообразных навыков. Это определение, по понятным причинам вызывавшее чрезвычайную неприязнь у Иванны, было взято преподавателем Основ Культуры Немагического Мира профессором Вирмаярви из популярного фильма и введено в обиход с его же подачи.

Самого директора такое положение вещей более чем устраивало, и он всячески одобрял тягу своей подопечной к знаниям, активно помогая той с подбором литературы. Впрочем, осудив как-то мимоходом недальновидность её родителей, не поощряющих ребёнка в развитии талантов, Каркаров немедленно отхватил по лбу свёрнутым в трубку трактатом по легилименции и больше не выступал с подобной критикой. Ввиду недостатка сна Иванна порой становилась паршивым собеседником. Она, конечно, потом спохватилась и бросилась извиняться, но сути это не меняло.

К весне состояние Каркарова заметно улучшилось, отчего Иванна испытывала двойственное чувство. С одной стороны, регулярные ночные бдения, даже частотой всего раз в неделю, её порядком утомляли, с другой — была ещё куча вариантов, которые можно было испытать, к тому же сила привычки и сформировавшаяся ответственность за «пациента»… На всякий случай, она до автоматизма выработала обыкновение при каждой встрече незаметно для окружающих касаться его руки. Больше всего это напоминало снятие статического электричества, так как по её руке при этом как будто пробегала искра, отзывающаяся краткой ноющей болью в месте фантомной чёрной метки — и это была единственная боль, не ушедшая после прекращения их регулярных сеансов.

К началу апреля Иванна всё же поняла, что высыпаться — это хорошо, и вздохнула с облегчением, но не тут-то было. На промежуточную аттестацию прибыла комиссия, присутствие одного из членов которой, какого-то крайне невзрачного министерского чиновника по фамилии Крот, серьёзно подпортило настроение Каркарова. Иванне этот Крот, несмотря на крайнюю невыразительность внешности и отсутствие особых примет, был, с позволения сказать, дважды знаком: один раз — из прессы, второй — из каркаровских воспоминаний. Выражение лица Каркарова не менялось, но Иванна явственно ощутила, что его с таким трудом обретённое душевное равновесие моментально разлетелось вдребезги. Она всерьёз засомневалась, что грядущая аттестация для неё пройдёт без помех. В свободное от финальной (читай — единственной предварительной) подготовки к экзаменам время, Иванна с упорством, достойным лучшего применения, отлавливала Каркарова по коридорам для торжественного рукопожатия.

На удивление, основная часть зачётов не вызвала беспокойства. Свои профильные Артефакты и Зелья она сдала почти на автомате. Профессор Хайдарага, несмотря на почтенный возраст, распустил перья перед двумя министерскими дамами и всячески расхваливал Иванну как ведьму, имеющую природный талант к артефактам. Профессор Песцова сразу же сообщила, что экзаменовать студентку Мачкевич совершенно неинтересно, и предложила не тратить время и сразу поставить ей зачёт. Этим она шокировала Иванну до глубины души, зародив подозрение — не скрывается ли под личиной профессора её дочь.

Аттестацию по остальным предметам по выбору Иванна даже особо не запомнила. Буря грянула перед финальным, условно главным, экзаменом по Основам Тёмных Искусств. Безо всяких благовидных предлогов, но, к счастью, незамеченным для стонущих под гнётом экзаменов учеников, к ней на огонёк заглянул Каркаров и сообщил, что без её целительных коленей он точно не протянет завтрашний экзамен, ибо присутствие «этого [вырезано цензурой] [вырезано цензурой], прости пожалуйста, Ива, но это сущая правда, Крота» будит в нём массу дурных воспоминаний. Иванна тяжко вздохнула и пошла убирать с тахты перед камином учебники.