Тремере, мужчины все как один в черных фрачных парах, а женщины в протокольных вечерних платьях, словно собравшиеся всем кланом на дипломатический прием, в строгом соответствии с рангом стояли за спиной у Беса. Лорд Регент зловеще ухмылялся, явно стараясь оправдать самые худшие опасения своих недоброжелателей, но Тео показалось, что черные глаза карлика полны добродушного лукавства, а в ухмылке слишком много злодейства, чтобы поверить в ее коварство.

Войцех Шемет, коротко кивнувший Тео, снова принялся что-то нашептывать на ухо стоявшему рядом Вандервейдену. Немногочисленные Малкавиан не утруждали себя выбором имиджа – девушка в ядовито-розовой мохнатой синтетической шубе и парень в растянутом и выцветшем спортивном костюме вполне уютно чувствовали себя, усевшись на пол и перекидываясь маленьким теннисным мячиком. Остальные выглядели ничуть не официальнее. Тем контрастнее выделялся на их фоне Картер в оливково-серой тройке от Gieves & Hawkes со знаменитой Сэвил Роу в Лондоне и «оксфордах» в тон костюму. Граф Шемет, на сегодня оставивший гусарский шик, смотрелся рядом с Примогеном как подающий надежды помощник присяжного поверенного. Он даже сбрил ставшие в последнее время привычными усы и изменил своей излюбленной сине-голубой гамме с коричневым пиджаком и бежевыми брюками, которые, вместе с мокасинами от Балли, были призваны продемонстрировать, что сегодняшнюю роль личного секретаря Его Сиятельство играет не по долгу службы, а на добровольных началах.

В узких нефах стояли немногочисленные представители других кланов. Одинокая Ласомбра, с выражением мрачной решимости поддержать самую достойную кандидатуру на красивом строгом лице не отбрасывала тени, несмотря на льющийся прямо на нее свет электрического, стилизованного под средневековье, факела. Хоакин и Рамо, чья принадлежность к Камарилье вообще была под большим вопросом. Немногочисленные разношерстные Анархи, которым было дозволено придти сюда в качестве наблюдателей. Барон Стейтен-Айленд на Конклав не явился, видимо опасаясь, что его могут вынудить принести присягу новому Принцу. Порадовало архонта присутствие Джезбель, окруженной четырьмя молодыми Гангрел, даже здесь не изменившим своему хардкор-метал стилю. Тео был одним из немногих, кто помнил, какой героизм Джезбель проявила в битве за Нью-Йорк. Ее Сир, Кристоф Ольденбург, когда-то был архонтом, а его Сир предводителем котерии охотников на Люпинов в Милуоки, недавно занявшим место Принца этого города. Но выход Гангрел из Камарильи поставил Джезбель в двусмысленное положение, заставив занять промежуточную позицию, и сейчас немногие помнили о ее заслугах перед городом.

Обойдя все группы и выполнив свой светский долг, Тео, наконец, отправился к ожидавшей его с довольной улыбкой Марлене. Ей было очевидно, что приберегая ее на закуску, архонт демонстрирует всем собравшимся, кому, в результате, он отдает предпочтение. Екатерина, стоявшая в тени за спинами представителей самого многочисленного в городе клана, оказалась права. Шансы Марлены на избрание взлетали к небесам, и она даже не считала нужным скрывать свой триумф.

Крис в двубортном гангстерском пиджаке и Моника в джинсах и черном свитере, сбрившая ради торжественного случая свой красный «ирокез» и сияющая бритым черепом в свете люстры, протиснулись вперед, чтобы тоже пожать руку Архонту. Это никого не удивило, в последнее время их не раз засекали вместе на публике, и приятельские отношения Тео с этой парочкой перестали быть тайной. Но Марлену это больше не волновало. Если Килла-Би собирается поддержать ее сегодня, значит, Крис и его своевольная подруга тоже в рядах ее последователей – Примогену Бруха это было очевидно.

Зато Тео, уловивший в интонациях своего революционно настроенного друга скрытую иронию, насторожился. Крис явно что-то знал. Но, то ли не торопился поделиться сведениями, то ли не мог этого сделать, по причине большого количества любопытных ушей.

Пробило полночь. Гулявшие по дворикам и галереям Сородичи быстрыми шагами собирались в капеллу, чтобы принять участие в самом знаменательном событии в жизни города – первых демократических выборах Принца за всю историю его существования.

Кадир Ал-Асмай, взявшийся открыть Конклав вместо категорически отказавшегося от этой почетной миссии Калеброса, был краток и говорил по существу. Решение перенести Конклав на начало мая было стратегически правильным, но короткие ночи не оставляли времени на цветистые фразы и длинные дебаты.

О чем собравшиеся и напомнили Хелен Панхард, которая пыталась не столько убедить их в том, что она сама может претендовать на кресло Принца, сколько горячо доказывала, что Иветт в этом кресле не место. Очевидно, принадлежность к Вентру, традиционно занимающим большую часть престолов в городах, где правила Камарилья, Хелен считала достаточно убедительной причиной голосовать за нее, и о предвыборной программе не позаботилась. В списке прегрешений Иветт значились потакание массовой культуре, несерьезное отношение к политике и безнравственность в личной жизни, сказавшаяся в регулярной смене смертных любовников. Сообществу, к удивлению Панхард, оказалось совершенно наплевать на то, кто с кем спит и какую музыку слушает. Зато совершенно не понравилась идея дать над собой власть ханже и нечистоплотной бизнес-суке. Последнее с цифрами и фактами в руках доказала неожиданно для Панхард проявившая хорошую деловую хватку и незаурядную политическую интуицию Иветт. Примоген Тореадор произвела на собрание самое благоприятное впечатление, поэтому ее решение снять свою кандидатуру с голосования было встречено легким гулом неодобрения.

Вандервейден, сосредоточенно обсуждавший что-то с Шеметом, со своим выступлением медлил, и Марлена, вопреки совету Екатерины, решила не дожидаться последней очереди и взяла инициативу в свои руки.

Выступлением будущего Принца Тео остался разочарован. Марлена горячо и страстно говорила о грядущих переменах, о «свежей крови», о времени молодых. Но ничего конкретного за этой полной лозунгов и бедной фактами речью не стояло. Любой, кому хватило ума, догадался бы, что речь идет всего лишь о переделе охотничьих территорий. Бруха, самый многочисленный в городе клан и, к тому же, яростные бойцы, уже давно точили клыки на Манхэттен. Но, к сожалению Белла, далеко не все оказались достаточно прозорливы, чтобы понять намеки Примогена Бруха. Зато ей удалось слегка запугать сообщество напоминанием о недобитых стаях Шабаша, о том, что на Восточном Побережье Нью-Йорк является лишь островком, принадлежащим Камарилье, среди архипелага, пребывающего под властью Черной руки. Марлена обещала защиту и безопасность, и многие ценили эти блага значительно больше мифических перемен.

Разочарование Тео оказалось не настолько сильным, чтобы он изменил свое решение. По его мнению, из оставшихся в городе фигур никто все равно не мог бы ничего противопоставить доводам Марлены. Да и опасность, о которой она напоминала, архонт призрачной не считал – ему намного чаще других приходилось бывать на линии огня. Собрание зашумело, раздались аплодисменты. Тео взглянул на все еще колеблющегося Вандервейдена и почувствовал желание сократить список выступающих, объявив переход к голосованию.

Остановил его, как ни странно, Калеброс. Тео радостно улыбнулся, на мгновение у него мелькнула мысль, что Носферату, ведомый чувством долга, решил, все-таки, вернуться к исполнению сброшенных с себя обязанностей. Но Калеброс всего лишь в очень вежливой форме попросил десять минут на некоторую, как он выразился, «наглядную демонстрацию нашей точки зрения на сообщенные госпожой Примогеном факты об опасности со стороны Шабаша». Несколько удивленный Тео согласился, и Шарк, словно фокусник кролика из шляпы, выудивший из кармана мешковатых штанов пульт, опустил с потолка неприметный до сих пор стеклянный куб, четыре больших экрана, направленных для удобства экскурсантов, пришедших в музей на серьезную лекцию, во все четыре стороны капеллы.

Экран мелькнул, темнота и тихий неразборчивый шепот заполнили притихший зал. Свет вдруг ударил в стоящую у стены старинную скамью и через мгновение на ней появились две фигуры – девушка в джинсах и свитере и мужчина в белом летнем костюме.