11 ноября 1941 года. Только забрезжил рассвет, как в хуторе стали появляться небольшие огоньки.
— Проснулись, гады. Наверное, скоро тронутся, — спокойно проговорил Свешников, поправляя свою шатеновую шевелюру.
Вскоре орудийные залпы танков и минометов прорезали морозное утро. Впереди местность покрылась сплошными разрывами. Загорелись дома, машины, все заволокло дымом. Стали доноситься крики. Заметавшиеся фашисты, многие в нижнем белье, бросились к своим машинам, огневым точкам.
Теперь раздалась команда:
— Вперед! В атаку-у-у!
Тридцатьчетверки, вырываясь из сугробов, разбрасывая маскировку и сверкая огнем, ринулись на врага. Танкисты хорошо видели, как фашисты кидались в объятые огнем дома, наверное, за обмундированием.
— Часть колонны противника с танками следует на Плавун к Погребову, — докладывал вырвавшийся вперед лейтенант Василий Ежаков капитану Свешникову.
Не успел ответить капитан, как в его наушниках раздался сильный треск.
— Ежаков! Ежаков! — вызывал он. Но в микрофоне слышались лишь тяжелые хриплые вздохи.
В этот момент загремели выстрелы на левом фланге. Это вступил в бой взвод тяжелых танков лейтенанта Юрия Погребова.
Сначала Свешникову хотелось проехать к Ежакову, чтобы уточнить, что с ним. Но, подумав, что в той группе находится командир полка и комиссар, радировал Погребову:
— Еду к вам, не прихватите.
Стремительно продвигающийся вперед Т-34 Василия Ежакова от сильного взрыва потерял ход.
— Мина? Должно быть, разбита гусеница? — спокойно, словно ничего не случилось, спросил лейтенант.
— Полетела левая, — гладя ушибленную от удара голову, ответил механик-водитель Денисенко.
— Ничего не поделаешь. Пока не пройдут вперед остальные танки, постреляем с места, — сказал Ежаков и тут же скомандовал: — Осколочным!
Пяти средним танкам фашистов не удалось устоять против двух наших КВ и пробиться дальше. Когда с фланга к дороге вышел танк капитана Свешникова, он с ходу остановил замыкающего. А два вражеских танка уже пылали словно гигантские костры. Это был результат работы экипажей Погребова и Волкова. Первым ринулся на вражескую машину танк политрука Михаила Кузьмина. Его механик-водитель расчетливо ударил лобовой броней — и фашистская машина почти развалилась; потом обрушился на тягач с орудием.
Следующие за своими танками автомашины захватчиков быстро повернули обратно. Однако поехали не через Вехтуй, а повернули немного левее. Они приближались к нашим танкистам-огнеметчикам.
Когда шел бой, лейтенант Иван Олейник со своими огнеметчиками кричал:
— Оставьте нам трошки! Чем нам заняться? Ведь перемерзли!
Ему Свешников отвечал:
— Ты вперед батьки не лезь…
Теперь наступал черед Олейника. Кроме автомашин с прицепами к «спасательной» опушке стекались бежавшие из Вехтуя полураздетые вражеские вояки.
— Хлопцы, фашисты замерзли, надо погреть их трошки, — подшучивал комроты.
Наличие тут танков для врага было совершенно неожиданным. Сначала танкисты пулеметными очередями остановили головную и замыкающую машины. Затем, приблизившись на поражаемое огнем расстояние, лейтенант Олейник скомандовал:
— Первый выстрел без зажигания (не открывая крана «пито»), второй — с зажиганием, огонь!
Сначала горючая смесь без огня разлилась на снег. Затем, через несколько секунд, огненная струя ударила далеко вперед, воспламеняя горючую смесь. Возникло ужасное зрелище: горит снег, пылают автомашины, бегают горящие люди. Белоснежное поле моментально почернело, местами образовались лужи.
— Не знал, що хфашисты такые дурни. Прут прямо на ладонь, — обрадованно заговорил всегда молчаливый механик-водитель Немировский.
— Да, поколошматили мы их тут с самого утра, — добавил Гарин.
Особенно приводили в ужас фашистов удачно расположившиеся на левом фланге экипажи сержантов А. И. Дирябина и Г. Д. Миланича. Они, пропустив колонну, ударили по хвостовым машинам. Тем самым закрыли путь к отступлению и начали уничтожать оказавшихся в западне гитлеровцев.
В это время танки Василия Зайцева, Николая Рублева, Константина Ласмана вместе с танкодесантной ротой лейтенанта А. Д. Санкова расстреливали, давили гусеницами, выбивали фашистов из блиндажей уже в хуторе. Вскоре, устранив повреждение, подошел и Василий Ежаков.
Оборона противника была смята, его колонна уничтожена. Снег потемнел от крови и пороховой гари, покрылся обломками машин и трупами фашистов. Траншеи были набиты замерзшими гитлеровцами. Поэтому пленных оказалось лишь 27 человек.
— Товарищ генерал, по лесу бегают фрицы. Разрешите, мы их переловим, — обратился Санков к командиру бригады.
— Не следует тратить время. Дрались вы тут, лейтенант, на славу. Обещаю награды. А фашистские «цырики» и так долго не продержатся. Быстро покончит с ними трескучий мороз. Вон сколько валяется мерзлых! — показал комбриг на траншеи.
— Товарищ генерал, зато они не имеют право на нас обижаться. Мы всю ночь, не сомкнув глаз, «охраняли» фашистам сон, — вставил комиссар мотострелкового батальона старший политрук Н. А. Борисов.
— Это верно. Полюбуйтесь, на кого они похожи, чучела огородные, — махнул рукой генерал на стоящих в стороне дрожащих и передергивающихся от мороза пленных.
— Вот вам хваленые гитлеровские завоеватели, — вступил в разговор комиссар бригады Литвяк. — Вид у каждого настолько захудалый, что хуже некуда. Мороз-то — не более десяти дней, а они уже страдают от него. Напялили на себя не только мужскую, но и женскую одежду. Вон тот, крайний справа, под свою тоненькую шинель одел старенькую бабью дубленую шубенку, а стоящий рядом — шерстяную портянку намотал на шею.
На следующий день танкистам капитана Олиферко предстояло атаковать населенный пункт Кайвакса. Командовать танками непосредственно в боевых порядках было приказано старшему адъютанту батальона М. Е. Пятикопу. Вызвав к себе командиров рот, он обратился к Олейнику:
— Ты, Иван, из Полтавщины, як я. Давай зробымо нимецьким бисам що зробив Петро Перший пид Полтавой, — и хитро улыбнулся другому командиру роты.
— Буде зроблено, товарищ старший лейтенант, — твердо ответили ротные.
— Извлекаемо корень з фашистов, — произнес вдобавок свое любимое выражение Олейник.
Михаил Пятикоп со своими танками занял исходные позиции на опушке леса западнее Кайваксы, а другая рота — восточнее. Легкие танки Олейника сосредоточились левее роты Ласмана.
Старший лейтенант открыл люк, поднес к глазам бинокль и стал внимательно осматривать местность. Впереди в полутора километрах у горизонта, на небольшой высоте, прижалась к земле Кайвакса. Ветра почти не было. От этого избы в деревне издали казались подвешенными к небу серыми дымными канатами. Кругом — леса, а поле покрыто глубоким снегом. Да, тут простора для маневра маловато. По дороге двигаться нельзя — она наверняка заминирована и прикрывается огнем.
Михаил Евгеньевич полной грудью вдохнул свежий морозный воздух, еще раз оглянулся и только теперь заметил: на полпути справа и слева стоят две большие скирды: «Хороший ориентир на всякий случай», — подумал он и захлопнул люк башни.
Погода меняется, метет вихрастая снежная поземка, обнажая возвышенности. Мороз пробирает до самых костей, густеет смазка в баках.
В 14 часов 30 минут наши танки с десантом пехоты на борту, оставляя за собой снежную бурю, ринулись в атаку, с ходу ведя огонь из пушек и пулеметов. Сливаясь воедино с раскатами пушечных выстрелов, пулеметных очередей и пронзительным свистом вихрастого ветра, прокатилось громкое «Ура-а-а-а!». Это устремились в атаку за танками мотострелковые роты старшего лейтенанта Георгия Чаадаева и лейтенанта Анатолия Хижняка. Впереди, воодушевляя бойцов и командиров, с возгласом «Коммунисты и комсомольцы, впере-е-д!» бежали политрук роты Георгий Зарецкий и секретарь комсомольского бюро мотострелкового батальона младший политрук Василий Шарапа.
До начала боя ни наши разведчики, ни захваченный «язык» не могли установить всю систему обороны гитлеровцев. Многие огневые точки «оживали» лишь с появлением наших танков. Теперь засверкали вспышки и поднимались клубы дыма почти из каждой избы, сарая. Автоматные и пулеметные очереди плели над головой паутину, от которой наши пехотинцы все чаще прижимались к земле.
