— Сколько насчитал, комиссар? На, одень, а то простудишь раненую голову, — подал ему слетевший с головы танкошлем подошедший Косогорский. Он видел, как кинула Тарасова взрывная волна.
— Штук десять. Фу, начисто отбило дыхание, — схватившись рукой за окровавленную голову, проговорил Тарасов. Он еще не знал, что осколок прочертил спину и задел валенок. Комиссара повели в санчасть на перевязку.
Под шум бомбежки лейтенант Ежаков первым повел свой взвод в атаку на Лазаревичи.
— На северо- и юго-западной окраинах — артиллерийские точки, — предупредил всех Зайцев.
Действительно, гитлеровцы, выкатив противотанковые орудия, три раза пытались ударить прямой наводкой по мчавшимся вперед машинам. Но от меткого огня танкистов их расчеты простились с жизнью, сумев сделать свои последние выстрелы.
— Теперь действуйте самостоятельно. Уничтожайте вражескую технику. А мне приказано выйти к сараю. Рублев пусть перережет железную дорогу Тихвин — Волхов, — распорядился по рации Ежаков и направил свою машину на северную окраину деревни. Там уже стоял наскочивший на мину танк лейтенанта Корлякова. Командир, тяжело раненный, вскоре скончался.
По снежной улице мчалась тридцатьчетверка Василия Зайцева. Несколько фашистских солдат, подняв руки, с искаженными от ужаса лицами бежали к нему, а остальные бросились в огороды, блиндажи. Он бил по блиндажам прямой наводкой.
— «Береза»! Я — «Дуб»! Я — «Дуб»! Молодец, Вася! Ко мне вкатываются беженцы из твоего «гарнизона». Я их не обижаю, укладываю, — послышался голос Ежакова.
— Мерзавцы засели в домах, банях, овинах и огнем застопорили нашу пехоту, еду к ней, — доложил Зайцев своему взводному.
Бой продолжался. Когда Зайцев вторично понесся по улицам, туда уже вошла наша пехота. Теперь гитлеровцы бежали без оглядки, стремясь по льду перебраться на другую сторону реки. Многие нашли здесь свою смерть.
— Товарищ командир, вон в избушку с палисадником забежали фашисты, — доложил радист-пулеметчик Андрей Ращупкин. Его пулемет ни на минуту не прекращал огня.
— Кузьмич! «В гости» к фрицам! — скомандовал Зайцев механику-водителю Ивану Кривоусу.
Водитель развернул танк и направил его на дом. Пробив станы, стальная громадина раздавила вражеских солдат, проскочила дом и понеслась к реке. Там, с противоположного берега, вели огонь несколько пулеметов. Зайцев заставил навсегда замолчать их. Он уже разворачивал машину, чтобы ехать дальше, как вдруг с правого фланга ударило орудие. Тридцатьчетверка вздрогнула и остановилась. Вдали показались бегущие фашисты.
— Всем покинуть машину! Укрыться в окопах! — скомандовал Зайцев.
Механик-водитель Кривоус и башенный стрелок Овчинников, выскочив, залегли в нескольких метрах ют горящего танка.
— Где же командир и радист? Почему задерживаются? — забеспокоился Овчинников.
В это время Василий Зайцев и радист-пулеметчик Андрей Ращупкин, почти ослепшие от едкого дыма, закрыли руками и тряпками лица от языков пламени, ловили в прицел подбегающих к машине фашистов. Уверенные в полной безопасности, те не маскировались.
Вызвал по рации Ежаков, но в ответ лишь услышал сердитый голос Зайцева:
— Врешь, не возьмешь!
Поняв, что случилось что-то неладное, командир взвода устремился в Лазаревичи.
Гитлеровцы окружили подбитый танк и с любопытством глазели, как он горит. Кривоус и Овчинников, раненные, лежали в траншее.
— Получайте, гады! — выдавил сквозь зубы Зайцев, почти потерявший сознание от едкого, удушливого дыма, и нажал крючок спускового механизма танкового пулемета. Опять загремели выстрелы. Гитлеровцы в ужасе шарахнулись в сторону.
В самую последнюю минуту Ращупкин радировал командиру полка:
— Горим, но огня не прекращаем. — Затем в микрофоне послышалось хриплое пение «Интернационала»…
Первым на помощь к горящей машине на своей избитой вражескими снарядами тридцатьчетверке подъехал Василий Ежаков. Героически сражавшиеся младший лейтенант В. М. Зайцев и сержант А. И. Ращупкин уже были мертвыми…
— Прощай, Вася! Любил ты нашу землю, растил хлеб. За нее ты отдал свою жизнь. Прощай, бывший студент Андрей! Вышел бы из тебя хороший инженер, — тихо проговорил лейтенант Ежаков, и глаза его повлажнели.
Танкисты. — лейтенанты К. Г. Ласман, И. С. Павленко, младшие лейтенанты М. Т. Рублев и С. С. Нестеров — окончательно очистили Лазаревичи от гитлеровцев.
На следующий день группа танков под командованием майора А. Д. Макарова вышла на Волховское шоссе. В 4.00 9 декабря танки бригады совместно с другими частями полностью освободили город Тихвин. В бою на подступах к нему был сражен вражеской пулей шедший впереди наступающей роты секретарь комсомольского бюро мотострелкового батальона младший политрук Василий Фомич Шарапа.
После небольшого отдыха в батальонах прошли митинги, на которых был зачитан приказ по бригаде, посвященный освобождению Тихвина. В нем говорилось: «…за месяц продолжавшихся боев за город уничтожено большое количество живой силы и техники немецких захватчиков…». Воевать на тяжелых и средних танках в лесисто-болотистой местности в осенне-зимнюю погоду было нелегко. Несмотря на исключительно тяжелые условия личный состав бригады сражался мужественно, стойко, проявляя беспредельную преданность Родине и массовый героизм. За это комбриг всему личному составу объявил благодарность. Многие отличившиеся в боях бойцы и командиры представлены к награде… Приказано в течение дня приводить в порядок боевую матчасть, затем начать преследование отступающих на запад немецких захватчиков.
Танки бригады 11 декабря подошли к поселку Черенцово. Погода еще с вечера испортилась. Сначала повалил большими хлопьями снег, а к полуночи по-настоящему разыгралась вьюга.
Глубокой ночью на КП полка приехал комбриг Копцов. Кроме водителя вместе с ним был молодой старший лейтенант Семен Урсов. Комбриг любил слушать донесения из уст непосредственных участников боев. Часто беседовал с расчетами танковых экипажей.
— Вроде кто-то разговаривает? — внимательно прислушиваясь, обратился комбриг к командиру полка Косогорскому.
— Впереди на опушке леса занимают оборону наши стрелковые подразделения. С вечера было слышно еще отчетливее. Теперь гасит пурга, — доложил командир полка комбригу.
Видя, что генерал в такую пургу собирается побывать непосредственно в подразделениях, Косогорский начал было докладывать о расположении танков.
— Не докладывайте, мы с комиссаром Тарасовым лучше посмотрим сами. А комбат покажет нам их. Так, Андрей Данилович? — Копцов повернул голову в сторону майора Маркова, который явился докладывать обстановку.
— Разумеется, Василий Алексеевич! — ответил комбат. Они на реке Халхин-Гол вместе воевали против японских самураев и друг друга всегда величали по имени, отчеству.
Танки были сосредоточены в лесу в 400—500 метрах позади нашей пехоты.
— Чья машина? — показал генерал на крайний Т-26.
— Старшего лейтенанта Олейника! — послышался голос выросшего перед генералом командира роты. Он издалека распознал приближающихся и побежал навстречу комбригу.
— Сектор обстрела, маршрут выхода в атаку намечены?
Командир роты доложил и это.
— Почему дежуришь ты сам?
— Товарищ генерал, отдыхать-то всем хочется одинаково.
— Это верно. Где, в машине?
— Нет. Поскольку противник ведет лишь редкий беспокоящий огонь далеко в тыл, то я разрешил им расположиться около танка, — доложил комбат.
— Правильно. Но не вижу, где же спят?
— Вон, — показал Марков на небольшой белый бугорок на противоположной от противника стороне танка.
Бойцы натаскали веток, постелили брезент и им же укрылись. Теперь на них навалило снегу. Комбриг поднял край брезента. Оттуда обдало теплым паром.
— Настоящая баня, — прошептал он.
— Закройте дверь! — послышался чей-то грозный голос из-под брезента.
— Ну что ж, Николай Григорьевич, по части расположения и охраны замечаний не имею. Танковые следы, думаю, до утра пурга сравняет. Проверяйте почаще дежурных: уставшие могут уснуть. А завтра, разумеется, — в бой, — сказал генерал командиру полка по возвращении на КП и уехал.
