— Атака приостановилась, товарищ генерал. Танки идут, а пехота лежит на снегу. Измучила ее артиллерия, — доложил майор.

— Докладом не удовлетворен. Сами-то там были?

— Мне доложили…

Майор Бацкиаури понял, что надо быть на переднем краю самому и пошел к атакующим танкам. Он приполз к находящемуся в 150 метрах от вражеской пехоты наблюдательному пункту на северной окраине Усть-Шомушки. Один наблюдатель лежал убитый, а другой перевязывал рану себе. Майор, уточнив у него вражеские огневые точки, скомандовал:

— По артиллерийской батарее фашистов огонь!

Через несколько минут на левом фланге прокатилось громкое «Ура-а-а!» Но вдруг кинжальный огонь ударил с фланга. Пехота опять залегла, а танки пошли вперед. Комиссар Тарасов знал, как опасен отрыв пехоты от танков.

— Василий, — сказал он своему связному, — ползя по снегу в колее танка и забросай гранатами этого пулеметчика.

— Товарищ комиссар, убьют же начисто, не подпустят.

— Я буду следить за тобой, прикрывать, если что. Буду рядом. Иди, не бойся. Ты везучий в бою. Знаешь, в прошлую ночь разведчик Бикенов обнаружил дзот и забросал гранатами, при этом уложил пятерых гитлеровцев.

— Круглолицый казах Сейткерим, товарищ комиссар?

— Точно, комсомолец Сейткерим Бикенов.

Боец пополз по глубокому, слепящему белизной снегу и скрылся в танковой колее. Через несколько минут впереди лихорадочно затрещали пулеметы.

«Неужто Вася нарвался?» — подумал Тарасов и поторопился к нему на помощь. Однако перед ним пули подняли бело-бурую пыль. Но в это время впереди раздались два взрыва, пулемет умолк. Пехотинцы закричали «Ура!» и стали догонять танкистов.

Василий, счастливый, стоял и ждал приближающегося комиссара, который обнял и по-отечески поцеловал его. Никто в это время не знал, кроме комиссара, какое важное задание выполнил его связной, не щадя жизни, ради победы над врагом.

Политрук Зарецкий был дважды ранен, но мужественный воин не пожелал покинуть поле боя. От третьего ранения он погиб.

— Друзья, мы потеряли такого человека! Отомстим за него! Вперед, советская комсомолия! — громовым голосом воскликнул комсорг роты, остроносый, всегда настороженный сержант Егор Воробьев. В Горелухе он лично истребил 12 фашистов и гранатой уничтожил расчет станкового пулемета врага.

Горячие призывы комсомольского вожака роты огнем обожгли сердца воинов. Ринулись вперед коммунист Георгий Шикин, комсомольцы Игорь Соколов, Николай Швайкус. Теперь и на правом фланге над снежным полем прокатился боевой клич русской армии: «Ура-а-а-а!»

Ранило Зубнова и Швайкуса. Их вынес с поля боя Шикин. Вражеские пули оборвали жизнь комсорга роты Егора Воробьева. Пробиты орден Красного Знамени и комсомольский билет. Раненый замполитрука Мостяев с трудом прочел вложенную в билет записку Егора Прокопьевича боевым друзьям. Там было написано:

На могиле комсорга секретарь бюро комсомола батальона младший политрук Шарапа сурово сказал:

— Клянемся отомстить за тебя, Егор!

— Клянемся, клянемся, клянемся! — громко повторили комсомольцы второй роты лейтенанта Полищука.

Враг сопротивлялся отчаянно. Майор Бацкиаури в лихорадке боя рискованно поднялся во весь рост на бруствер блиндажа с телефонной трубкой в руке. Наблюдая в бинокль, продолжал корректировать огонь наших артиллерийских батарей. С места можно было видеть взлетевшие на воздух бревна вражеских укреплений. Вскоре фашистский снайпер оборвал жизнь майора Дмитрия Георгиевича Бацкиаури. Все, кто пошел за ним, также были убиты.

— Немедленно выследить и уничтожить сволочь! Кто желает? — спросил генерал Копцов.

— Разрешите мне, товарищ генерал, — отозвался командир взвода Семен Урсов.

Этот молодой лейтенант за пять месяцев войны стал известен всей бригаде как отважный командир. Кроме нашего автомата, он носил финский автомат «Суоми». Чтобы выследить притаившегося снайпера, ему пришлось пролежать на снегу в трескучий мороз битых два часа. Впереди виднелось много черных квадратиков и прямоугольников, похожих на амбразуры. Вдруг метрах в четырехстах, на опушке леса, одна из подозреваемых амбразур засветилась. «Что это значит? Может быть, открыта дверь дота, а снайпер отошел?» — размышлял Урсов. Стоп, опять потемнела амбразура. Стало быть, он подошел и своим телом закрыл ее.

Последовала очередь из «Суоми» — и амбразура сразу засветилась. Затем несколько снарядов подбросили туда и артиллеристы. В результате дот был разрушен до основания.

Танкисты старшего лейтенанта Ласмана и Семенного стремительно продвигались вперед. Действующий на правом фланге танк Василия Ежакова по еле заметной проселочной дороге поднялся на небольшую возвышенность. Не останавливая машину, лейтенант решил в бинокль окинуть местность. Кругом было бело. Впереди полукругом темнел лес. «Неужто немцы отсюда смылись?» — подумал командир. Неожиданно с опушки загремел залп. Ежаков только успел заметить две вспышки и захлопнуть люк, как около танка поднялась снежная буря.

— Денисенко, подай машину назад, — спокойно проговорил Ежаков. Он, чем больше обстановка осложнялась, вел себя спокойнее.

Впереди на снегу остались четыре черных воронки. Снова четыре разрыва раздались возле танка. Потом еще и еще. И вот он уже вышел из поля зрения фашистов. Наши пехотинцы залегли.

— Нарвались на засаду. Что будем делать? — обратился Ежаков к экипажу. Потом, не дождавшись ответа, открыл люк. Слабый ветер дул в сторону противника.

— Омельченко, подожги две дымовые шашки и швырни в одно и то же место! — приказал командир.

Поле заволокло дымом. Тем временам танк повернул влево и, преодолевая глубокий снег, медленно стал продвигаться вперед. Вскоре удалось выйти на небольшую лесную просеку. Пехотинцы в белых халатах пробирались по опушке леса, а остальные — возле танка. Впереди лихорадочно затрещали автоматы и пулеметы.

— Товарищ лейтенант! На опушке два орудия! — доложил подбежавший командир стрелкового взвода Санков.

— Отводи своих назад! — крикнул Ежаков и процедил сквозь зубы: — Теперь-то уж отыграюсь.

Тридцатьчетверка, выдвинувшись вперед, почти в упор открыла огонь сначала по вражеским орудиям, а затем и по пехоте. Противник не успел развернуть орудия. Наши стрелки постарались добить разбежавшихся вражеских артиллеристов.

— Товарищ лейтенант, тут где-то остались еще два фашистских орудия. Как быть? — обратился башенный стрелок Омельченко.

— Искать не будем, — ответил командир.

— Тогда я проеду по лафетам орудий, — послышался голос Денисенко.

— Не смей! Они и так отвоевались, — не отрываясь от прицела, строго проговорил Ежаков. — Вон что-то выползает из леса, — заметил он и тут же скомандовал: — Осколочным!

Вражеский бронетранспортер выползал быстро из леса, но на обочине дороги застрял. Наши танкисты без единого выстрела захватили его, насадили в него раненых пехотинцев и на буксире доставили в расположение батальона. Огневая система гитлеровцев рушилась, живая сила таяла с каждым днем. Не выдержав натиска наших наступающих подразделений, гитлеровцы начали отступать.

— Преследовать противника! — приказал командир полка майор Косогорский лейтенанту Олейнику.

Наши легкие танки ринулись за отступающими гитлеровцами. Впереди, расстреливая огневые средства врага, шли пушечные, а за ними, извергая пламя по разбегающимся фашистам, — огнеметные танки. Вскоре на дороге стали попадаться разбитые или сожженные орудия, прицепленные к тягачам, искореженные автомашины, обгорелые трупы гитлеровских вояк.

Танкисты ворвались в Овино. Впереди шел сам комроты Иван Олейник. Он расстреливал вражеские орудия, ведущие огонь слева. Однако гитлеровцы успели сосредоточить здесь значительные огневые средства. Удар из-за дома справа с близкого расстояния остановил машину Олейника. От прямого попадания в моторное отделение она загорелась.