Сьюзен взвизгнула от восторга.
– Миленький Джорик, именно то, чего мне так хотелось! – Она вся просияла.- Джо, вы будете всегда дарить мне то, что я захочу?
– Всегда, дорогая.
Весь остаток пути она крепко держала мою руку, выпуская ее лишь затем, чтобы положить в рот еще одну медовую конфету.
Когда-то Бентон был живописным и удивительно своеобразным городком,- там даже выделывали особый сыр, который назывался «голубой бентонский». Теперь же вокруг старинных домиков из серого камня, сгрудившихся у мощенной булыжником рыночной площади, образовался уродливый нарост из штукатурки, кирпича и бетона. Но роща сохранилась, хотя из-за прорезавшей ее черной ленты гудронного шоссе она почти совсем утратила ту приятную, немного жуткую тишину, какую положено иметь всем лесам. Мы пошли по лесной дороге, и Сьюзен взяла меня под руку. По обе стороны от нас выстроились темные ряды елей, вокруг – ни души, и было очень тихо, но не так, как мне бы хотелось. За посадками елей начались английские деревья, лиственные, чья зелень, всю зиму находившаяся взаперти, теперь готова была вырваться наружу, словно птичья трель.
Мы углубились в рощу и через некоторое время набрели на небольшую ложбинку у склона холма. И в ту минуту, когда я расстелил на земле плащ и, сев на него, привлек к себе Сьюзен, солнце словно повинуясь моему желанию остаться с ней наедине, коснулось горизонта.
Когда мы поцеловались, Сьюзен крепко прижалась ко мне,- но совсем не так, как Элис, подумал я. Элис прижималась ко мне в порыве страсти, а у Сьюзен это было какой-то детской потребностью в ласке. Она обнимала меня неуклюже, как девочка, которая учится танцевать.
– Я тебя совсем не чувстзую,- сказал я. И, расстегнув ее пальто, начал поглаживать ей спину – теплую под тонкой шерстью свитера. Юбка Сьюзен задралась выше колен, и она машинально одернула ее. Она слегка дрожала – как тогда, на вечере; я осторожно положил руку ей на грудь.
– Как у тебя стучит сердце,- сказал я.- Неужели ты боишься, крошка?
– Сейчас немножко боюсь,- тихо ответила она.
Я просунул руки в широкие рукава ее пальто. Кожа (у нее была такая прохладная, нежная, что собственные пальцы показались мне грубыми и толстыми, как сардельки.
Ласковым движением скользнув от ее плеча вниз, к запястью, я без труда обхватил ее руку большим и указательным пальцами.
– Какие у тебя тонкие запястья!
– Вот сейчас ты меня в самом деле пугаешь,- весело заметила она.- Мне кажется, что я Красная Шапочка, а ты страшный Серый Волк.
– А я и в самом деле волк,- произнес я басом и легонько укусил ее за ухо.
– Ой,- вскрикнула она.- Сьюзен щекотно. Сьюзен очень щекотно. Она хочет еще.
Я порывисто обнял ее и вдруг ощутил бесконечное одиночество – чувство это было таким же реальным, как кладбищенский запах сырой травы вокруг нас, и таким же грустным, как журчанье ручейка в соседнем овражке. На меня напала тоска, какая бывает по воскресеньям: казалось, что время затягивает меня в странный мир, похожий на скверную гравюру,- темный, унылый, бесприютный. Сделав над собой усилие, я выбросил из головы вставшую перед моим мысленным взором картину: вечерний лес; два человека, оказавшиеся вместе неизвестно почему; в глубине – тени, означающие зрителей,- и принялся рыться в памяти, подыскивая красивые слова для Сьюзен.
– Господи,- сказал я,- ты так прекрасна, так нежна, что этому трудно поверить.
Ты напоминаешь мне весенний цветок…
– А ты мне – бурное море,- прервала она меня.- Сама не знаю почему… Ах, Джо, я…- Она помолчала.- Послушай, Джо, скажи мне…
– Все, что хочешь, детка.
Она провела рукой по моим волосам.
– Они у тебя такие красивые, такие мягкие, пушистые и светлые.- Я вспомнил, как Элис уговаривала меня не пользоваться бриллиантином («слишком это отдает дансингом, дружок»), и сейчас порадовался, что последовал ее совету: все было бы испорчено, если бы рука Сьюзен в эту минуту почувствовала на моих волосах пахучий жир.- Скажи мне, Джо,- тем временем продолжала она,- ты не подумал вчера, что я очень гадкая? Слишком смелая и бесстыдная?
– Ты была очаровательна, радость моя,- ответил я.
– А мне показалось, что я тебе не понравилась. Ты был потом так холоден и хмур.- Она провела пальчиком по моему лбу.- Ты вообще любишь хмуриться.- Она поцеловала меня в лоб.- Вот мы и убрали морщинку. Или я тебе не нравлюсь, старый ворчун?
– С той минуты, как я увидел тебя, я не сплю ночей,- сказал я.
– А ты мне показался тогда ужасно гадким,- призналась она.- Ты меня так пристально разглядывал. И так мрачно косился на Джека, точно хотел убить его.
– А я и в самом деле хотел. Из ревности.
Она попыталась обхватить пальцами мое запястье.
– Какая у тебя широченная кость! И какая большая сильная шея! Ты правда ревновал меня? До сих пор меня еще никто не ревновал.- Она помолчала.- Во всяком случае, мне так кажется.
– Ты просто понятия не имеешь, сколько ты разбила сердец.
– Какая чушь! Разве я похожа на femme fatale* вроде Элис? То есть я хочу сказать: на героиню, которую она играла в «Ферме». Такую вкрадчивую и обольстительную?
– Безусловно, нет.
– Какой противный! – воскликнула Сьюзен и отодвинулась от меня.- Я не желаю больше с вами знаться, Джо Лэмптон.
– Ты куда лучше femme fatale,- сказал я.- Ты волшебница. Юная, свежая, красивая…- Тут мне вспомнилась строка из одного стихотворения, услышанного как-то ст Евы: «Comme la rose au jour de bataille»**.
– Как это красиво,- сказала Сьюзен. Она повторила строку, произнеся ее гораздо лучше, чем я. Внезапно она обхватила мою шею руками и принялась меня целовать.- Милый, милый Джо!
Некоторое время мы лежали молча.
– Джо,- заговорила она.- О чем ты думал на вечере? Ты обещал рассказать мне, когда мы будем совсем одни.
О чем, черт побери, я мог тогда думать? Неожиданно я вспомнил, зачем я здесь. Я смотрел на бледный овал ее лица с большими, потемневшими сейчас и такими серьезными глазами, и на память мне пришла строфа из стихотворения, которое так любила Элис:
– Ты как Лепесток тюльпана, и глаза твои серьезны…
– Это Бетджемен,- сказала она.- Великолепные стихи. Только ко мне это не имеет никакого отношения: я ведь не такая красивая.
– Нет, это написано именно про тебя,- возразил я.- Я буду называть тебя тюльпаном, можно?
Она ударила меня по руке.
***
* Роковая женщина (франц.). ** Словно роза в день битвы (франц.).
***
– Ты ужасно умеешь злить, Джо! Сейчас же скажи мне: о чем ты думал вчера вечером?
«Что было бы, если бы я сказал тебе!» – подумал я. Чарлз дал мне хороший совет, я покорил ее, и теперь она моя, я могу сделать с ней все, что захочу. Я обскакал этого наглеца Уэйлса. Я женюсь на ней, даже если для этого придется сделать ее матерью. Я заставлю ее папочку дать мне хорошее место – самое лучшее. Никогда теперь мне уже не придется считать гроши. Но в эти мысли то и дело вторгалось острое, как зубная боль, ощущение одиночества, тоска по той единственной женщине, о которой я хотел забыть, а также торжествующее сознание, что эта юная девственная красота будет принадлежать мне, и какая-то слащавая жалость, словно фальшивый жемчуг на дне сокровищницы. Я оттолкнул совесть от рычагов управления и передал их рассудку.
– Ты рассердишься, если я скажу,- отвечал я.
– Обещаю, что нет. Честное слово.
– Не могу.
– Какой ты нехороший! – сказала она, и в ее глазах блеснули слезинки.- Ты же обещал. Лучше бы ты вовсе не говорил мне…
Я прильнул к ее губам крепким мужским поцелуем.
– Я люблю тебя,- сказал я.- Всегда любил. Вот об этом я и думал.
– Я тоже тебя люблю,- сказала она.
– Правда, Сьюзен? -Я вложил в свой вопрос соответствующую дозу восторженного недоверия.- Ты не шутишь, ты не обманываешь меня? Радость моя, я просто не могу этому поверить.